Каждый может сломаться

Ты так долго твердил мне, что я человек, что, наконец, я и сам поверил в это! (с) Маугли

Работу разведчика принято считать интересной и полной романтики. Если с первым утверждением можно поспорить лишь лежа третью ротацию на замаскированной позиции и ведя наблюдение, то налет романтизма наиболее надежно слетает именно в интересные моменты. Например, когда ты в чужом облике находишься на вражеской базе, и вдруг по обе стороны от тебя внезапно возникают два боевикона, третий обращается к тебе твоим настоящим именем, а четвертый в этот самый момент цепляет на тебя блокиратор, от которого внезапно слабеет весь корпус и выключается генератор иллюзий. Когда скупыми мазками обрисовывали всю безнадёжность его положения, Мираж пытался выловить и уничтожить вирус, заблокировавший ему управление собственной памятью. Когда демонстрировали устрашающего вида инструменты и объясняли, для чего они применяются, он презрительно скалился. Когда стали рвать, пилить и уродовать его тонкую броню, он держался. Когда нейросеть напрямую подключили к многофазному генератору, тоже держался, хоть и стонал, рычал и изо всех сил старался не орать в голос. Остальное время молчал, так как слать допрашивающих ко всем квинтам, шаркам в бампер и по иным, более экзотическим адресам, не позволяло воспитание, а отвечать на вопросы — присяга. Но Вортекс не зря считался высококлассным специалистом, он умел причинять максимум страданий при минимуме повреждений, и вскоре сдавленное мычание автобота перешло в истошные вопли, убивающие вокалайзер. Изоляция горела и чадила, пачкая некогда белоснежную броню, копоть неровными разводами расплывалась на подтёках энергона, подвешенный за манипуляторы корпус мог уже только слабо подрагивать от любого прикосновения, но попавшийся разведчик не сдавался, раз за разом пытаясь удержаться от крика, и упорно не развязывая глоссу на обещания прекратить пытку. Не сдавался и мастер дознания, хотя и его давно заливал хладагент. Раз за разом он заставлял своего клиента орать, выгибаясь дугой, прекращая даже вентилировать, долго, невыносимо долго, пока не срабатывал предохранитель вокодера, отключая его на пару секунд и снова активируя на предельной мощности. Так и не сбившийся пока внутренний таймер алозначного показывал, что на самом деле через каждый клик-полтора десептикон прерывается на почти клик, давая боту капельку остыть, отнимая у того последнюю надежду — на то, что перегруженная чрезмерными напряжениями проводка перегорит, наконец. Дознаватель был до отвращения профессионален и не позволял Миражу ни выпасть в оффлайн ни лишиться чувствительности. На седьмом джооре испытания автоботского вокалайзера на прочность механизм начал сдавать, ушла прежняя чистота звука, появились хрипы и дребезжание. Лишенная изоляции проводка при малейшем движении давала многочисленные короткие замыкания между разными участками нейросети и на корпус, буквально заваливая ЦП горами противоречивых или попросту невозможных сигналов и сообщений об ошибках. Однако, несмотря на закопчённый и помятый корпус, на поблекшую до бесцветности оптику и едва шелестящий вокодер, говорить по существу автобот отказывался по-прежнему. — Осмелишься прокатиться на мне? — сменил тактику Вортекс, шевельнув лопастями. Разведчик не очень хорошо понял суть вопроса, он осознал только, что ему готовы подарить передышку. Безусловно, в этом был какой-то подвох, но вычислить точнее его измученный процессор был не в состоянии. Неведомым образом боевикон сумел определить, что это был именно кивок и ответ, а не просто уроненная на грудной отсек голова, и дал команду отцепить жертву. Даже ловко и почти нежно подхватил Миража, когда у того подогнулись опоры, помог добраться до выхода, где и трансформировался. Загрузил силовым гарпуном слабо шевелящийся и вовсю искрящий корпус к себе в отсек и стал набирать высоту, попутно объясняя правила игры. Очень простые правила: сейчас они поднимаются в верхние слои атмосферы, а потом устраивают соревнование, кто первым долетит до поверхности. С искренним весельем десептикон сообщил, что ещё ни разу не выиграл, но не переживает по этому поводу. Заодно поведал и как добыть ничью — элементарно, ничего сложного, всего-то и надо, что согласиться говорить. Правда, надо успеть это сделать до того, как оторвёшься от вертолёта более, чем на десять декаметров, так как, увы, силовой гарпун дальше не добивает и его владелец ничем не сможет помочь выпавше... эй, куда ты, я с тобой еще не закончил! Маньячный хохот подтвердил, что выронил он пассажира не случайно. За те несколько секунд, что потребовались Вортексу, чтобы поймать собеседника, тот успел испугаться, обрадоваться близкому дезактиву, осознать его неизбежность, отчаянно захотеть продолжать функционирование, и, наконец, впервые за этот длинный день всерьёз задуматься над тем, стоит ли информация об укреплениях некоторых известных ему баз его актива. Его личного, единственного и неповторимого. Такого невыразимо прекрасного даже сейчас, в изломанном и страдающем от боли корпусе. Его так долго вынашивали и растили альфы, много ворн рос и учился он сам, с таким трудом поступал и учился в Академии, тщательно и постепенно сколачивал он свой капитал, развивал бизнес, наращивал политический вес. Он упорно тренировался в борьбе и стрельбе, побеждал на соревнованиях по рукопашному бою, охотился на самых опасных животных Кибертрона и колоний, изучал и картографировал дикие земли... И это всё перечеркнут те несколько кликов, что он будет лететь до поверхности? Ради чего? Валяясь на полу грузового отсека злобного вертолёта, он вспоминал начало войны. Как эта смута вредила бизнесу, как он поначалу презирал обоих лидеров восстания и как позже пришёл к выводу о необходимости выбрать сторону, как надеялся на скорое окончание войны и возобновление мирной жизни. Как старательно игнорировал все эти шепотки за спиной про аристократического неженку, обвинения в чистоплюйстве на основе его упорного нежелания марать манипуляторы деактивацией противника, подозрения в предательстве по всему спектру от десептиконского шпиона до "эта томная гаечка кинет нас, едва запахнет палёным"... Где сейчас все те герои? Паленым, то есть горелой изоляцией, правда, уже почти и не разит, слишком давно сгорела, окалиной разве что, да энергоном с маслом пополам — по крайней мере именно этот запах был распознан последним перед тем, как ему вырвали газоанализатор. А так пафосно заявлявшие о неоставлении своих в беде автоботы что-то не спешат вытаскивать своего разведчика. Радуются, поди, что избавились от потенциального предателя. Как же часто его незаслуженно награждали этим званием... оправдать, что ли? Его так часто звали полудесом — так пусть же подавятся своими обвинениями! Жаль только, знает он не много. Словно подслушивая его мысли, винтокрылый садист и психолог молчал, не мешая своей жертве доходить до кондиции, и теперь, ровно в нужный момент, вмешался. — Соревнование начинается! Даю тебе фору, — громогласно заржал этот маньяк. Вскрикнув, уже-не-автобот попытался вцепиться в край борта, но, разумеется, не преуспел и начал стремительное падение к далёкой водной глади. Нет, он не готов дезактивироваться, только не сейчас! — Вортекс, нет! Я всё скажу, спаси меня! Но его сорванный голос потонул в стрёкоте лопастей. И ровно в тот момент, когда он был на грани деактива от отчаяния, произошёл рывок — боевикон всё же услышал его и успел выстрелить своим гарпуном. Затопившая Миража волна благодарности к десептикону могла сравниться только с недавним отчаянием. А десовертушка тем временем, хоть и прекратила падение автобота в пучину, однако втягивать обратно, по всей видимости, не собиралась, теперь они летели уже над скалами, острые камни которых мелькали зачастую в каком-то метре от хрупкого гонщика. Практически ослепнув от забивших внутренний монитор сообщений, порожденных очередной волной коротких замыканий, мех ухватился за держащий его трос, подтянулся, перехватил, повторил... Он уже не слышал смеха Вортекса, наблюдавшего за жалко соскальзывающими манипуляторами бота, думающего, что ловко подтягивается. Некогда гордый аристократ и стойкий в испытаниях разведчик умирал от презрения к себе, но продолжал ползти к своему мучителю, умоляя того спасти, не бросать, обещая всё рассказать, скуля от ужаса и заливаясь омывателем. Он даже не сразу осознал, что болтанка уже прекратилась, а сам он лежит на полу кабины. Спасение пришлось тут же отрабатывать, конечно. Вспомнивший о долге, едва отступила непосредственная угроза функционированию, разведчик сам уже не знал, благословлять или проклинать ему так организованную работу отдела специальных операций, что имеющие очень высокий уровень допуска его сотрудники практически ничего не знали вне своей сферы ответственности. Впрочем, и того, что Мираж знал, было достаточно, чтоб выкупить актив. Так ведь? Искру прошило холодом. Вот что он упустил! Все это время ему обещали избавление от мучений, но не функционирование. Хохот Вортекса подтвердил страшное подозрение. — А теперь, жалкий бот, ты умрё... что?! — вертолет сам себя перебил, нецензурно лязгнув лопастями. По следующим репликам гонщику стало ясно, что добивание откладывается, похоже, автоботы решили его на кого-то обменять. На попытке вычислить, кто бы это мог быть, мех свалился, наконец, в оффлайн. Сокращенную версию ремонта — только чтоб своими опорами мог идти — расширять не было ни малейшего желания из-за десептиконской привычки экономить на анестезии. Вот и сейчас обезболивание свелось к обрезку шланга, который сунули в денты. Судя по изрядной пожеванности оного, это не было дополнительной издевкой над автошлаком, а действительно обычной мерой. И вот, наконец, обмен. Взгляд знатока сходу определил наличие не менее пяти слоёв полировки на возвращаемом десептиконе, а уж белый фейсплейт! Бывший олигарх, аристократ и прожигатель жизни мог с точностью до астроцикла назвать, когда возникла эта мода и сколько стоил такой апгрейд. В кои-то веки Мираж понял, почему его собственные изящные обводы уникального корпуса, созданного именитым дизайнером по спецзаказу столь у многих рождали безотчетную неприязнь — сейчас он сам испытывал то же самое в отношении алого претенциозного спорткара. Который столь явно страдал по поводу запылённости и некоторой поцарапанности своего некогда ослепительного покрытия, что это даже давало некоторое удовлетворение... пока не начнёшь сравнивать последствия пребывания в автоботском плену и десептиконском. Так и не плюнув в невыносимо противную белую лицевую Нокаута, гонщик проковылял мимо — не в его положении презрительно кривиться. Ему еще предстоит изложить своим сознаковцам, как он провёл время. Потом еще раз, уже с подробностями, что именно по каким именно объектам он сообщил противнику, — чтоб Праул смог хоть как-то минимизировать ущерб. После такого плевать будут уже в него самого, причём заслуженно.