Suho's fetish. Take It in your mouth.

Он затягивается дымом медленно, откидывая голову и наслаждаясь его горечью, густотой и болезненностью, что окутывает и проникает, кажется, под самую кожу. И плевать, что нельзя, плевать, что он вокалист и должен заботиться о голосе... Ему хорошо. Табачный светлячок то и дело вспыхивает в темноте, а Хань лишь хмыкает, когда слышит за спиной шаги и тихое: - Ты обещал мне, что бросишь. - Надо же, а я-то думал, что Слендер за мной пришел. - Я недостаточно высок, да и Сехун испачкал мой лучший костюм. Чем - я даже знать не хочу. - Аа, - лениво бормочет Хань и затягивается снова, потому что только тогда усталость и боль отступает и пальцы перестают дрожать. Потому что в этом есть хоть какой-то смысл. Такими запрещенными ночами на холодном балконе, глядя на совсем редкие звезды на небе, он не чувствует себя одиноким. Но Ким подходит и так ожидаемо вырывает у Ханя из губ сигарету, тут же затушивая. - Хватит гробить себя, - парень зол: он вообще слишком печется об их здоровье. - Мне гробить тебя? Я могу, - ухмыляется старший, понимая, что пусть Мен и лидер, но против него он не пойдет. А потому он толкает парня к стене и прищуривается, наклоняясь к самым его губам. - Не надо. Ты пахнешь табаком, - Мен отворачивает голову, закусывая изнутри щеку и не желая признавать, что такой «темный» Хань, властный и ядовитый, нравится ему ничуть не меньше, чем «солнечный олененок», коим его все привыкли считать. - И что? - Бросишь — тогда... - Тогда что? - Хань касается губами уха Мена и тот чувствует, как подгибаются колени. Но, поняв, на что можно давить, чтобы добиться своего, он упирается в плечи юноши и отталкивает его, скрещивая руки на груди. - Если бросишь — исполню любое твое желание. - Вот как... - загадочно прищуривается Лу. В окно тут же летит пачка красного «Мальборо». А в жизни Кима появляется новая проблема. Сигареты Хань заменяет клубничными леденцами. Хань определенно не любит, когда все идет не по его плану. Это Мен понимает тогда, когда ночи становятся совсем беспощадными. Просто потому, что Лу Хань, что-то берущий в рот, будь то даже самые невинные раньше пареные овощи или пицца — это чересчур. Просто потому, что он даже облизывает губы от молока так, что хочется рычать. Просто потому, что он делает это с таким томлением, так неторопливо, не отрывая взгляда от Мена, что у того сердце падает в живот. Просто потому, что у Кима раз за разом встает, когда они едят всей группой, и это было бы весело, если бы не было так грустно. Да еще и чертов Ифань! Что-то ведь дергает его, и он рассказывает старшему о том, что сам бросил курить с помощью конфет, а Лу берет и подсаживается на клубничные леденцы на палочках, что так соблазнительно выпирают из-за его щеки и заставляют Мена думать о том, как бы парень выглядел, если бы вместо конфеты был член. Его член. Представляя, как Хань вот так же причмокивает и сосет его влажно и развратно, сглатывая слюну, слизывая с головки смазку... Чжунмен, кажется, уже в тысячный раз жалеет, что уговорил Ханя бросить курить. Чтобы как-то избавиться от настойчивых мыслей, что пробираются в его голову, сердце, и мокрое белье, Мен покупает Ханю настоящую клубнику, и плевать, во сколько она ему обходится. «Подопытный» вначале относится к затее с сомнением, но потом, к несчастью Чжунмена, понимает, что так даже лучше. Потому что когда Ким видит, как его хен отправляет в рот ягоды, такие сочные, что Лу постоянно облизывается, то он просто теряет то, что называется разумом и чувством самосохранения. Ким, черт возьми, до боли в паху мечтает слизывать сладость с губ Ханя, прижиматься к нему и чувствовать его силу, ведь он не становится ни на йоту светлее, лишь смотрит на Чжунмена так насмешливо и властно, что тот думает, что Лу видит все его желания. Уже больше месяца Хань не курит. И ему дается это настолько просто, что Ким подозревает, что он нечист на руку. Словно все это было задумано изначально. Но, в любом случае, это значит, что скоро для Мена должно наступить время расплаты. - Мен-а, - они возвращаются после очередного пункта расписания, быстро принимают душ и расходятся по своим комнатам, чтобы наконец предаться неистовому сну, а китаец ловит Мена на кухне, становится вплотную к нему со спины, прижимая к столу и давая ощутить, что он и не думал забывать об их уговоре. - Ты мне должен. - Что ты хочешь? - смущенно тянет Ким, потирая свои пальцы, - Могу одолжить свою кредитку... - Ну, нет. Ты прекрасно знаешь, чего я хочу... - Хань хмыкает и накрывает ладонью живот лидера, приподнимая футболку и проводя кончиками пальцев от пупка вниз. - Или мне нужно взять что-то в рот, чтобы у тебя встал? - Я... Не понимаю, о чем ты!.. - Мен, кажется, умирает от неловкости и осознания, что Хань знает о его слабостях и том, что с ним происходит в последнее время. Но китаец лишь поглаживает его по бедру и шепчет на ухо, касаясь его кончиком языка: - Не волнуйся. Сегодня я позволю тебе вести. Ким падает на постель, открывая рот, чтобы по своей же глупости воспротивиться, но его безбожно затыкают поцелуем. Он немного робеет поначалу, боясь, что в комнату на шум может кто-то войти, но пальцы, запутавшиеся в темных волосах, одежда, которая столь быстро оказывается на полу, осознание, что, черт возьми, китаец просто насилует его рот языком, а Чжунмен течет от этого и поневоле потирается о него, заставляют парня расслабиться и притянуть Ханя к себе ближе. Тот дразнится, покусывает его губы, а рядом с ними на тумбочке стоит миска с клубникой, и этот теплый, тягучий аромат пьянит, как и мысль о том, что губы у его любовника слишком сладкие. Слишком манящие. Кажется, блондин попросту состоит из этих «слишком». И Мен уже не понимает, то ли у Лу Ханя вкус клубники, то ли у клубники — Лу Ханя. Но липкие, сладкие от сока губы скользят по его животу вниз, и разум отключается за ненадобностью. Потому что сильные пальцы обхватывают член, а язык скользит по всей длине медленно, неторопливо и дразняще, подушечка пальца потирает уздечку, а Хань сосет его яйца — пошло, горячо и с причмокиванием, заставляя Чжунмена прогибаться в спине и разводить ноги шире, чувствуя, как на головке выступают тугие капли смазки и вскоре с восторгом ощущая, как они исчезают на языке Лу. Пальцы оттягивают крайнюю плоть, а его любовник посасывает головку, глядя Мену прямо в глаза. И тому кажется, что лежать вот так полностью обнаженным перед Ханем, который что-то хрипло шепчет по-китайски, усмехаясь и разводя шире его ноги, - это самое сладкое, самое желанное, да и вообще «да-да-прошу-скорее-возьми-его-в-рот-я-сейчас-сойду-с-ума». Но Лу лишь дразнится — садится на ноги Мена, самыми кончиками пальцев оглаживая его набухшую головку, и отправляет себе в рот алые, сочные ягоды, раздавливая их пальцами, позволяя соку течь по губам, подбородку и шее, с томными стонами наслаждаться мякотью на его языке и безумием в глазах любовника, который от этого хрипит и выгибается, едва ли не кончая. Рано — Хань не позволяет, умело контролируя, сжимая член так, что больно, что хочется стонать, рвать зубами собственные губы и умолять о большем. Мен резко приподнимается, хватая Ханя за волосы, и тянет на себя, жадно слизывает сок с губ и шеи, дрожа от возбуждения, что выжигает последние, самые ничтожные остатки чего-то разумного, доброго, вечного... Он обхватывает губами ягоду, что подносит к его рту Хань, и сосет ее, пошло и покорно облизывает его пальцы, задыхаясь от возбуждения, хрипло постанывая и наслаждаясь тем, как китаец двигает пальцами на его мокром от смазки члене. Лу тянется к нему сам, приникает к губам и целует настойчиво и сладко, их языки борются за клубничную сладость, и Мен побеждает, заставляя Ханя с усмешкой прикусить его губу. - Это только начало. Я хочу, чтобы ты оттрахал мой рот. Ты ведь так хотел этого все это время, правда, Чжунмен-а? - насмешливо тянет Хань на ухо любовнику и толкает его на кровать. Чтобы уже через пару мгновений заставить парня вскрикнуть и вновь задохнуться, цепляясь в светлые пряди, потому что игры закончились, и Лу больше не дразнится. Потому что он резко и сильно вбирает в рот член Мена сразу до половины, а потом осторожно расслабляет горло и начинает плавно скользить губами по всей длине, поджимая их на головке и пальцами сжимая напряженные яйца, оттягивая их и заставляя Мена скулить. Потому что это мокро, пошло, резко... Потому что Лу умело пускает в ход даже зубы. Потому что воздух пропитан ароматом клубники... А этот чертов китаец, кажется, уже купил его душу. Чжунмен сжимает пальцами его волосы так, что Лу шипит от боли, но не вырывается, лишь расслабляется вновь, позволяя любовнику трахать себя в горло и едва успевая вовремя дышать и глотать слюну. В надежде за что-то уцепиться он опрокидывает миску с ягодами на постель, и они рассыпаются. Мен невольно сжимает их в пальцах и стонет еще сильнее, чувствуя, как струится сок, вспоминая губы Лу Ханя, что столько времени были его фантазией. Губы Ханя, что совсем не невинно обхватывали алые ягоды, посасывая их... А сейчас эти самые чертовы губы — на его члене, и это еще развратнее и слаще, чем Мен мог только представить. Он дрожит и мечется по кровати, размазывает сок по нежной, молочной коже Ханя, что в легком лунном сиянии кажется еще бледнее, а теперь и вовсе покрывается пугающими, словно кровавыми отметинами, и с протяжным стоном выгибается, толкаясь в податливый рот, потому что сдерживаться нет сил... И тогда Лу резко вводит ему в зад палец - насухую, без растяжки. Вводит и сгибает, заставляя Мена вскрикнуть от первой нервенной боли, после которой его накрывает так, что он зажимает рот ладонью, едва ее не прокусывая, и несдержанно рычит, кончая прямо в рот Ханю, который, продолжая надрачивать пальчиками другой руки его основание, ловит все до последней капли, лишь немного сглатывая. Чтобы потом отстраниться, подтянувшись на руках, и заставить рвано дышащего Чжунмена открыть рот. Чтобы прижаться губами к его губам...и дать в полной мере ощутить вкус его собственных соков. Чтобы целоваться с ним со спермой на губах, столь пошло и грязно, жадно сталкиваясь языками, кусая губы и рыча. - Я могу этим гордиться? - хрипло усмехается Хань вскоре, кивая на постель, вытирая кончиками пальцев уголки губ и давая облизать их Мену. Тот, покорно сделав это, отстраняется и смотрит на простыню, всю в алых пятнах. А когда до него доходит смысл сказанного Ханем, то отчего-то смущается, будто всего пару минут назад не он кончал китайцу на язык, и тянется к нему, утыкаясь в шею. - Дурак. Лу довольно прищуривается и отправляет пару ягод себе в рот.