Сын Чужехищницы

      На свете испокон веков существовало не мало по-настоящему жутких и пугающих мест, но несомненное первенство в этом вопросе, всегда принадлежало полузаброшенным деревням и старым усадьбам, затерянным где-нибудь в глуши. Ибо именно в таких местах ощущение неописуемой жути пребывало в наиболее полном, можно даже сказать, первозданном виде, идеально вписываясь в атмосферу окружающего суеверия и невежества.       Маленькая деревенька, расположенная в окрестностях Ганнисона не была исключением из этого правила. Едва ли перспектива поселиться в этой части Клорадо показалась бы заманчивой хоть кому либо. Здесь все еще сохранились участки дремучего первозданного леса, никогда не знавшего топора, а в глубине сумрачной лесной чащобы тихо журчали ручьи, воды которых даже в самые яркие летние дни не отражали солнечного света.       Местность не просто запустела. Над ней словно разливалась неуловимо-гнетущая аура разрушения. Кое-где, по пологим склонам холмов еще виднелись старые, полуразрушенные фермы, на которых доживали свой век одинокие отшельники, но признаки упадка и здесь были во всем: в покосившихся печных трубах, осыпающихся стенах и безжизненных глазницах окон домов, ныне являвших собой картину печального запустения и распада.       В сгущавшихся вечерних сумерках, которые вот-вот должны были смениться кромешной темнотой, сельский пейзаж выглядел не тем местом, где хотелось бы задерживаться, но Аалия не испытывала страха. Чужехищница, сама была дочерью тьмы и тишины, пришедшей на землю из ледяных глубин космоса и теперь незримо крадущейся в ночи в поисках очередной жертвы. Это место словно было создано для нее.       Пробираясь по окраине деревни Аалия набрела на какие-то развалины. Это был уродливый сельский дом: одноэтажный, коробчатый, с двускатной крышей и тянувшейся вдоль фасада низкой верандой, пол которой, изобиловал глубокими дырами, зиявшими в тех местах, где гнилые доски, не выдержав, провалились под чьей-то неосторожной ногой. Строение стремительно приходило в упадок: пустыми глазницами зияли темные окна, труба готова была обрушиться. Сквозь провалы в крыше пристройки проглядывали стропила, видавшая виды обшивка стен местами прогнила, открывая взгляду обтесанные деревянные балки. Развалины тонули в подлеске.       Но Аалию, разумеется, привлекло не само здание, а пульсирующий внутри него комочек жизни. Совсем еще маленький, дрожащий и испуганный. Слабый. Едва ли он мог оказать ей хоть какое-то сопротивление и почти наверняка стал бы легкой добычей, однако... Чужехищница не была голодна. Ее вело присущее большинству высокоразвитых живых существ любопытство. Изящно развернувшись, Аалия обошла здание по периметру, тщательно принюхиваясь и прислушиваясь к тому, что происходило за ненадежными ветхими стенами.       Почему-то теперь она медлила, прежде чем войти в человеческое жилище. Возможно, ее насторожили доносившиеся изнутри стоны и плач? А может быть, дело все-таки было в ветхости строения? Но, так или иначе, Аалия несколько минут стояла на крыльце заброшенной постройки, переступая с лапы на лапу, стараясь не провалиться на полусгнивших досках. Ее длинный, позвонковый хвост раскачивался из стороны в сторону.       Наконец, чужехищница переступила порог старого здания, оказавшись в тесном, для ее внушительных габаритов, предбаннике. Гребень на ее голове встопорщился. Всхлипывания теперь звучали громче. Тряхнув головой, Аалия двинулась на звук, попутно обследуя пустые коридоры и лишенные мебели комнаты. Наконец, войдя в одну из них, она увидела ребенка. Он сидел на полу, подтянув ноги к себе и уткнувшись лицом в колени.       «Что он здесь делает? Почему он один?» – задалась вопросом чужехищница. Прежде, когда она видела человеческих детенышей, они никогда не были в одиночестве. С ними всегда был минимум одна взрослая особь.       Любопытство переполняло ее, и Аалия приблизилась к ребенку, стараясь не скрипеть досками пола. Когда разделявшее их расстояние сократилось до полутора метров, он обернулся и с ужасом посмотрел на нее...       ...У Эрина Мастерса выдался скверный день. Впрочем, как и многие предыдущие. Ему было двенадцать, и отец часто избивал его. То поганое пойло, которое он пил всякий раз, когда возвращался домой с работы, делало его невменяемым, заставляя срываться на ребенке по поводу и без повода. И когда это происходило, Эрин сжимался в комок и молчал, не поднимая головы, как бы больно не было. Он боялся смотреть в лицо отцу.       Сегодня Мастерс-старший ударил так сильно, что выбил сыну два зуба. А когда Эрин потерял сознание – запер в комнате. Он лежал на голом полу и чувствовал, как кровь на спине становится холодной и липкой. Кровь капала изо рта, попадая в горло, и только благодаря этому он понимал, что еще жив. А придя в себя, мальчик выбрался из комнаты через окно, благо это был первый этаж, и спрятался в старом доме на окраине деревни.       Он не помнил, сколько просидел здесь, сжавшись в комок и плача от обиды и безысходности. А услышав шаги, испуганно обернулся и увидел возвышавшуюся над собой темную фигуру. Она была, по меньшей мере, двух с половиной метрового роста, но в целом ее очертания представлялись стройными, изящными. Жутковато-красивая, чужеродная особь обладала стремительностью, гибкостью и величавостью. Ее блестящая выгнутая голова приняла до странности царственное положение. Изогнутый костяной гребень, украшенный волнистыми, изменчивыми контурами наподобие коралла и имеющий твердые рогатые края, расходился вокруг головы удивительной короной невероятной формы, затейливо очерчивая ее. Вся эта конструкция сидела на длинной, сегментированной шее, переходившей в тело, охваченное черными ребрами хитина. Туловище, защищенное со спины выпуклым панцирем, сужалось к невероятно-тонкой, почти толщиной хребта. Тонкие, жилистые руки, похожие на лапки насекомого, жутким образом напоминали человеческие. Ноги, походили на кости почерневшего и залакированного в таком виде скелета. Шипованный хвост раскачивался из стороны в сторону.       Несколько секунд Эрин смотрел на нее с широко распахнутыми глазами, а затем испуганно произнес:       — Пожалуйста, только не делайте мне больно! – и, кажется, это существо услышало и поняло его...       ...Алия замерла в нерешительности. Это был первый случай, когда кто-то из двуногого скота оказывался способен использовать мысленную речь ее народа. Люди были животными, не способными к телепатической коммуникации, но этот ребенок был другим. Во всяком случае, он первым попытался заговорить с ней.       «Ты меня понимаешь?» – на всякий случай спросила Аалия, склоняя голову на бок чтобы рассмотреть мальчика. Его глаза расширились от удивления, когда он услышал ее голос в своей голове. Но все же, после короткого колебания, он ответил, зачем-то продублировав мысли словами, которые Аалия не могла понять:       — Да. А ты меня? – решив, что это хороший знак, чужехищница приблизилась к мальчику. Страха она не испытывала. Он был слишком мал, слишком слаб и испуган, чтобы представлять опасность для нее.       «Да» – коротко отозвалась Аалия, немного отодвигаясь, чтобы не пугать ребенка. При ее приближении каждая пора на его теле начинала источать одуряющий запах страха, от которого даже ей стало не по себе.       «Тише, маленький человек. Я не сделаю тебе больно» – желая успокоить ребенка, Аалия потянулась к нему своим разумом, укрепляя установившуюся между ними телепатическую связь и расширяя ее границы до уровня эмоций. Теперь она могла попытаться успокоить его простым прикосновением к смятенному сознанию.       «Просто ответь мне, что случилось? Почему ты один?» – спросила Аалия, мягко поглаживая ребенка мысленным прикосновением, подобно тому как поступала со своими детьми, если они пугались или волновались. Странно, но это сработало и сейчас. Маленький человек расслабился и перестал дрожать всем телом.       — Я прячусь здесь от... от своего отца... – как-то очень грустно ответил Эрин. Алия переступила с ноги на ногу, раздумывая над его ответом. У ее народа не было как такового понятия «отец». Источником семени для оплодотворения новой кладки мог стать любой самец, отличающийся здоровьем, агрессивностью и имеющий заслуги перед Ульем. Однако, никому из ее сородичей и в голову бы не пришло питать к ним какой-то пиетет.       Главой семьи всегда была Мать. Она вынашивала, заботилась и направляла своих детей. Она помогала им стать сильными. Каждому из них. И все они были всецело преданы Матери. Королеве. И только ей одной.       В то же время, Аалия понимала, что у людей может быть своя, принципиально отличная от известной ей модель семьи. Но даже будь оно так, это не объясняло, почему ребенок прячется от собственного «отца»? Поразмыслив над этим чужехищница поняла, что мысли ее маленького собеседника окрашены страхом. Он не играл со своим «отцом» в прятки, как это частенько делали молодые особи ее вида. Он... скрывался от него. Прятался, таился.       Как будто тот хотел причинить ему вред. Это казалось глупым. Ни одна взрослая особь ее вида никогда не причинила бы вреда детенышу. Таков был основной инстинкт, которому подчинялись все без исключения. Но даже если кто-то и попытался бы совершить подобное кощунство, остальные растерзали бы его прямо на месте.       Однако, физическое, ментальное и эмоциональное состояние ребенка красноречиво говорило о том, что его «отец» был жесток с ним. На его спине было несколько неглубоких ран. Изо рта капала густая алая кровь, запах которой привлекла чужехищницу, одновременно заставляя ее испытывать нечто напоминающее... боль в груди?       Осторожно коснувшись его воспоминаний она была потрясена, потом огорчена, а потом рассержена. Потрясена тем, как «отец» обращался с мальчиком. Огорчена его болью и рассержена на Мастерса-старшего за все, что он сделал. Издав рычание, Аалия принялась вращать головой, силясь определить, где находится ее будущая жертва.       «Если я когда-нибудь этот человек... это бесполезное небронированное животное окажется в моих руках...» – подумала чужехищница, но волевым усилием заставила себя успокоиться. Она позволила своему гневу отступить на данный момент и сосредоточив свое внимание на ребенке, чтобы обеспечить его комфортом и безопасностью.       «Малыш, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой?» – спросила Аалия мягко. Реакция мальчика превзошла все ее ожидания. Его слезы высохли, а ставшие огромными глаза загорелись чистым и подлинным счастьем.       — Да! – он был так взволнован, так не хотел оставаться в одиночестве, что чужехищница непроизвольно подалась вперед, погладив по волосам. Очень осторожно, чтобы не повредить когтями нежную детскую кожу.       «Малыш, у тебя есть имя?» – спросила она через укрепившееся между ними ментальное соединение. У ее народа имена давали лишь тем, кто уже отличился и тем, кто был рожден, чтобы быть особенным подобное ей. Этот ребенок определенно был рожден особенным. Разумно было предположить, что у него может быть имя.       — Меня зовут Эрин, а тебя? – мальчик кивнул, с интересом рассматривая свою странную знакомую.       «Мое имя, Аалия. Я, чужехищница» – Эрин хотел еще что-то спросить, но неожиданно для себя расплакался.       — Аалия... Аалия... – прошептал он, чувствуя, как боль и страх, державшие его в напряжении все это время отпускают, и слезы начинают литься из глаз неостановимым потоком. А затем произошло то, чего Эрин никак не ожидал. Две длинных сильных руки обняли его за плечи и талию и осторожно прижали к себе, в то время как украшенная жвалами черная голова опустилась ему на плечо. Очень-очень легко, почти невесомо и так нежно...       Не успев опомниться мальчик оказался на коленях у чужехищницы и ее руки были обернуты вокруг него а хвост – закручен вокруг них. Слова Аалии смешанные с чувствами и эмоциями, потекли сквозь его разум.       «Мягкий. Теплый. Хороший. Безопасный» – ее голос был мягким и нежным. Он успокаивал. Кроме того Аалия наряду со словами использовала эмоции и чувства, которые делали разговор с ней гораздо более приятным.       Эрин обнял чужехищницу, и она с радостью свернулась вокруг него, окутывая своими защитными объятиями.       «Я всегда буду с тобой». Эрин не знал, есть ли у нее глаза, но если бы были, то она наверняка плакала бы – столько сострадания и сочувствия было в ее мысленном голосе. А потом больше не было слов. Они просто сидели на полу разрушенного дома и молчали. Мальчик не мог сказать, сколько времени прошло. Час? День? Ему казалось, что весь мир исчез, размылся, словно политая водой акварельная картина. Но где-то в процессе он задремал...       Убедившись, что ребенок заснул Аалия приподнялась на колени, аккуратно пропустила когтистую руку у него под мышкой и осторожно приподняла над полом, одновременно продвигая когтистую ладонь дальше по спине так, чтобы обнимать мальчика бережно, но крепко. Она держала его торс чуть выше ног, прислоняя голову к твердому экзоскелету своей груди. Эрин доверчиво уткнулся щекой в костлявую грудную клетку не открывая глаз.       Стараясь двигаться мягко и осторожно, чтобы не трясти Эрина без необходимости, Аалия покинула скрипящий и разваливающийся дом. Снаружи было холодно и стоило ей оказаться на открытом воздухе, как ребенок у нее на руках сразу же начал дрожать. Поэтому чужехищница поспешила вернуться в Улей, к теплу и безопасности...       Добираться пришлось медленно, чтобы случайно не растрясти Эрина и не разбудить его. На подходе к туннельному комплексу, ее остановил один из сородичей, которому было поручено охранять вход в Улей.       «Что ты делаешь с этим человеком, чужехищница?» – прошипел чужой, бесшумно появляясь из-за деревьев.       «Он мой. Уходи, дрон!» – Аалия зарычала в ответ, для верности приложив наглеца хвостом. Да с такой силой, что он забился в лесополосу и сжался там. Путь был свободен и чужехищница беспрепятственно прошла в гнездовую камеру, с наслаждением ощущая мягкость пола под ногами. Осторожно, опустила Эрина на пол она вытянула руки из-под него и, покрыв ребенка мехами, свернулась вокруг него, погрузившись в сон без сновидений...       ...Проснувшись, Эрин поначалу не понял, где находится. Со всех сторон его окружал горячий и влажный воздух. Где-то капала и журчала вода. Вздымался вокруг частый лес игольчато-острых сталактитов. Их поверхность покрывала затвердевшая черная масса. Со всех сторон доносились легкие щелчки, как будто кто-то барабанил когтями по стенам. Прятавшиеся в темноте неведомые существа шипели и издавали шелест.       Испугавшись, мальчик попытался подняться на ноги, но наткнулся на что-то твердое и жесткое. По мере того, как его глаза привыкали к вечному сумраку пещеры, он различил рядом с собой силуэт красивого черного существа с длинным костистым хвостом. Оно было грациозным и завораживало каждым своим движением.       — Аалия! – радостно воскликнул мальчик, вспомнив события прошлой ночи и свою встречу с чужехищницей.       «Да. Это я. Все хорошо, Эрин. Я здесь. С тобой» – ответила она, давая ему ощутить тепло ее чувств в своем разуме. После этого ребенок окончательно успокоился и прижался к своей новой знакомой. Аалия вновь свернулась вокруг него и ее голова оказалась напротив его лица. Эрин улыбнулся и погладил ее. Нежно провел маленькими, детскими пальчиками по украшенному узорами гребню, ощущая чувство комфорта и покоя, пришедшее в ответ.       Не желая расставаться с этим теплом мальчик продолжил гладить Аалию. Почесав тонкую, почти прозрачную кожицу под челюстями он заставил ее мурлыкать в ответ. Она сжалась вокруг него и мурылкала. Это не было похоже на звуки, издаваемые кошкой. Скорее так мог бы мурлыкать тигр. Но все равно это было здорово.       — Скажи, Аалия... а мы теперь всегда будем вместе? – с надеждой спросил мальчик, глядя на чужехищницу.       «Ну конечно. Всегда» – ответила та и осторожно протянула руку, коснувшись его лица. Затем погладила по волосам, заставив мальчика тихо вздохнуть, и обняла. Притянула к себе, упаковывая жесткий хвост вокруг них.       «Не волнуйся, Эрин. Я никому не позволю причинить тебе вред». – сказала она уткнувшись мордой в его лицо и еще плотнее сворачиваясь вокруг него. Давая ощущение полной безопасности. – «Я всегда буду защищать тебя».       Ребенок доверчиво кивнул, прижавшись к чужехищнице, наслаждаясь чувством тепла и абсолютной защищенности. Ведь ни он, ни его приемная мать еще не знали, что менее чем через тридцать шесть часов ядерный взрыв не оставит ни следа от городка под названием Ганнисон...