В Риме пьянит не вино

Мише всегда нравилось в Риме. До лета ещё несколько дней, но небо уже очень высокое, и так просто и не допрыгнешь, а днём Мише приходится надевать тёмные очки, чтобы на улице никто случайно не закричал, что небо упало в его глаза. С непривычки здесь удивительно много говорят и ведут себя так, будто совсем и не знают, как и зачем скрывать свои чувства. Когда в Италии людям смешно, они громко смеются, когда в Италии люди злятся, они не таят обид и безжалостно избивают паркет посудой, когда любят - вы точно будете знать об этом. От Ванкувера до Рима 9014 километров. Иногда Миша думает, что было бы неплохо, если бы все были итальянцами. - Эй, куда это ты? Мы идём гулять! - Я устал, - Миша с тоской смотрит на открывающиеся двери лифта и с улыбкой оборачивается. - Честно. - Какая еще усталость в Риме? Рим создан для любви и вина! - подоспевший Себастьян подхватывает его под руку, а Мэтт, благоговейно поддакивая, приобнимает за талию: - Для любви и вина. И никакой усталости. Вот ты слышал про усталость в Риме? - Хм, - Ричард делает вид, что задумывается и стучит пальцами по подбородку. - Нет, ни разу не слышал. Миша отчётливо помнит и то, как хорошо гулять по ночному городу: идёшь по неровной мостовой, и с каждым шагом всё яснее ощущается, что нет ничего правильнее, чем не спать ночами, нет ничего правильнее, чем целоваться до головокружения и в любом возрасте чувствовать себя подростком, который на последние деньги покупает три подвявшие розы вместо еды. Но сегодня, едва оказавшись в одиночестве, Миша нетерпеливо вжимал палец в кнопку вызова лифта, мечтая только о тишине в номере. Несколько часов назад он прилюдно поцеловал Дженсена и, как ни странно, остался жив - тут, определенно, было, над чем поразмышлять. - Вы же знаете, я всегда за, - Миша смеётся и старательно выпутывается из объятий, - но сейчас действительно хочу нормально выспаться. - А что, разве с Дженсеном можно выспаться? - Мэтт выглядит удивленным. То есть по-настоящему удивлённым, и это удивляет уже Мишу. Естественно, весь каст такой, что за подобными шутками лезть в карман не требуется, но Себастьян сейчас же сгребает Коэна в охапку и что-то шепчет ему на ухо, а вот это уже действительно странно. - Что вы там шепчетесь? - Прости нашего друга, он немного перебрал, - Себастьян кладет голову Мэтту на плечо и вздыхает. - Мы говорили о том, что должны поддерживать вас, а не шутить. - Подождите, - слышать нотки раскаяния в голосе Роше странно вдвойне, - в чём поддерживать? - Миша, перестань, - Ричард мягко улыбается. - Что? - Не нужно считать нас идиотами. Ну, не всех, - он цокает языком, глядя, как Себастьян уже пытается помочь Мэтту завязать футболку над пупком, и снова как можно мягче улыбается. - Не то чтобы я не люблю, когда на меня смотрят, как на умирающего пациента психиатрической клиники, но... - Миша, мы знаем о ваших отношениях. - ...с Дженсеном? - смешок. - Обалдели совсем? Между нами ничего нет, Рич. - Господи, мы ведь не слепые. Но, - выставляет руки вперед, - это ваше дело, конечно, так что можем все продолжать делать вид, что не знаем. Как раньше. Да? - Мэтт и Себастьян в ответ с энтузиазмом мычат, пьяно заваливаясь на стену. - Ааам... Рич... я и Дженс, - Мише смешно даже говорить об этом, - мы друзья, понимаешь? - Ок, тогда что вы сегодня на сцене вытворяли? - Да, что это вы вытворяли? - Мэтт принялся вытягивать губы, сжимая Себастьяна за подбородок. - Когда вы успели так набраться? - Миша смеется. - Это была сценка из фильма, и меня попросили выйти к нему... Почему мы говорим об отношениях? - Дай подумать... Может, потому, что Дженсен точно знал, что в этом сценарии? Может, потому, что он был совсем не против поцеловаться с тобой? Может, потому, что он не делает того, чего не хочет? Может, потому, что это же, мать его... Дженсен? - Ричард многозначительно кивает, но, заметив замешательство на лице Миши, хмурится: - Ладно, извини... Мы просто подумали... Это так выглядело... Извини. - Да нет, ничего. - Мы скоро поедем, так что присоединяйся, если надумаешь. Ты не в обиде? Всё в порядке? - Всё в порядке, - Миша улыбается и жмёт на прощание протянутую руку. "Всё в порядке, мне просто нужно переосмыслить свою жизнь". Слова о вине уже не кажутся такой уж незаманчивой идеей, и Миша, пройдя по коридору, задумчиво толкает дверь с надписью "бар" и заглядывает в тускло освещенный зал с надеждой, что там никого нет. - Привет, Миш. Ну, почти и никого. - Там сотни твоих фанатов, а ты тут пьёшь в одиночестве? - Миша прижимает ладонь к груди и произносит с придыханием: - Мистер Эклз, скажите, когда Вы успели податься из мистики в драматический театр? - Когда ввели твоего персонажа, моя жизнь стала трагедией, - Дженсен усмехается и одной рукой подтаскивает барный стул точно напротив себя. Хлопает по сиденью: - Выпей со мной. - Посмотрите, какой учтивый джентльмен этот мистер, - Миша переходит на русский акцент, с удовольствием наблюдая, как Дженсен запрокидывает голову. - А моя, кстати, превратилась в фарс, но я же не жалуюсь... В наших краях не привыкли жаловаться, мы, знаете ли, не такие изнеженные. - Миш, заткнись, - смеется и оттягивает край рубашки. Миша фыркает и послушно усаживается, ненарочно соприкасая их колени на пару секунд, но вполне обдуманно подмечая спокойную реакцию - это был долгий путь, от того, как Дженсен инстинктивно дёргался и сводил брови при незапланированном им тактильном контакте, до того, как теперь это совершенно в порядке вещей. Сейчас тот просто улыбается краем рта, и Миша знает: так он делает, когда его ничего не тревожит. Миша знает и мог бы вести теоретический курс "Дженсен Эклз". У Дженсена двенадцать видов усмешек для любого случая, у Дженсена арсенал облизываний губ, которому позавидует любой коллекционер нелегального оружия, у Дженсена, дети мои, несколько способов смеяться... Ну, с последним вам будет попроще, их всего два: для всех людей в мире и особенный, названный в честь вашего покорного слуги, - Миша представляет, как подмигивает и отвешивает шутливый реверанс под шум аплодисментов в аудитории. Теория и никакой практики. - Будешь? - стучит по стеклу, и Миша, пожимая плечами, бросает взгляд на барную стойку за его спиной. Видит, что рядом с открытой бутылкой стоит с десяток стаканов, но Дженсен, приподнявшись, только дотрагивается до одного из них и, чуть двигая бедрами под глухо доносящуюся с другого этажа музыку, просто подливает в свой еще на два пальца. - Твою мать, - Миша закашливается - крепкий алкоголь жжёт горло, - мне солгали. Обещали в Риме любовь и вино, а вместо этого ты и... это. Дженсен, чуть посмеиваясь, протягивает руку за стаканом, делает маленький глоток и, присаживаясь, ставит между колен. Такой красивый в этой чёрной рубашке. Такой красивый, когда так тепло улыбается и, рисуясь, небрежно крутится на стуле. "Ну, мальчик с последней парты, чего ты там тянешь руку? - А сколько добрых дел Вы бы успели совершить, если суммировать все то время, что тупо пялились на этого мужчину? - Пошел вон из класса, мальчик". Может, поцеловать его прямо сейчас?.. Эта глупая мысль за время их знакомства настолько прижилась, что стала ежедневным ритуалом наравне с чисткой зубов и утренней пробежкой, уже даже не вызывая всплеска адреналина. - Ну, - облизывается, - когда подрастёшь, узнаешь, что не всё случается так, как мы хотим... - Спасибо, - Миша делает очень серьёзный вид, - буду знать. Господи, Миша, на что ты тратишь свою жизнь, скажи пожалуйста? На то, чтобы скользить взглядом по этим его плечам, любоваться его морщинками вокруг глаз от твоих слов и слушать всю эту унылую хрень про то, какие вы отличные друзья? Согласно киваешь и спокойно скрепляешь рукопожатием, серьезно? А ничего, что за обедом на съемочной площадке ты ловишь себя на сомнительной мысли, что хотел бы кормить его с рук, раздвигая его губы и поддевая кончик языка, и чтобы он стыдливо постанывал, вылизывая между твоих пальцев так тщательно, будто ему за это без проб дадут роли Бэтмэна и Капитана Америки? - Так и что же могло заставить тебя променять влюбленные взгляды на это... - Мне и твоего такого хватит, не волнуйся, - Дженсен, откинувшись на спинку стула, опирается локтями о барную стойку и ухмыляется так, будто только что произнес самую забавную шутку на свете. Миша щурится: не хватает знаний понять его. Непростительное упущение в системе образования. В Нортфилдской школе, куда ходил Миша, даже зимой в классах не выветривался запах фисташек и эдельвейса, а на уроках почему-то переживали только о выпускных экзаменах и не слишком-то и настаивали на подробном изучении местных историй о том, как ангелы влюблялись здесь в людей и спускались к своим возлюбленным девушкам, чтобы остаться ради них на земле. Откуда же Мише тогда было знать, что нужно читать внимательнее. Откуда же тогда было знать, что вместо девушек у него будет мужчина. И к тому же такой упрямый. Может, дело в том, что он вообще слишком часто менял школы, но в каждой много говорили о литературе и перспективах в жизни и совсем ничего о том, как ты сможешь очень долго любить того, кто никогда не ответит взаимностью. Миша за четыре года получил степень бакалавра в области социальной теории в университете, входящем в десятку лучших в Соединённых Штатах, понимает закономерности социальных действий и массового поведения людей, но не может понять за шесть лет, что в голове у Дженсена. А ведь именно по этой теме так хочется получить докторскую степень. - Не передёргивай, я влюблён в человечество, - едва заметно улыбается, потому что Дженсен подаётся вперед, когда он пихает его в бедро и вынимает стакан. - Хорошо здесь, да? - Да. - И панели сегодня вышли весёленькие... - Да уж, - Дженсен тут же хмыкает, как по команде, и складывает руки на груди, - особенно мне понравился тот момент, когда тебя отправили спасать мою задницу на сцене просто за то, что я не паясничаю, а говорю правду. Дюркгейм выделил три типа самоубийств, но не удосужился написать хотя бы коротенькое эссе о том, что делать, когда мужчина с идеальной внешностью безотрывно смотрит на тебя взглядом, украденным у рано познавших секс школьниц, а ты не можешь сесть к нему на колени, потому что у него заготовлены пара-тройка нелицеприятных комментариев даже на более-менее серьезное упоминание об однополой любви. Вебер определил социологию как науку, которая стремится понять социальное действие и дать ему причинное объяснение. При этом не всякое человеческое действие является социальным - он называл таким только то, которое соотносится с действиями других людей и ориентируется на ответную реакцию с их стороны. Какой в этом толк? Дженсен асоциален. Мише иногда кажется, что Дженсен даже не человек - Дженсен грёбанное животное, и ему точно стоило выбрать другую специальность, а ответы искать не в мыслях и своих университетских учебниках по социологии, а у лучших дрессировщиков мира, сумевших приручить диких хищников. - Всегда на страже спасения твоей задницы, милый. Обращайся. - Ага, - Дженсен презрительно изгибает бровь, - мы уже как команда с этой темой. Плохой и хороший коп. "Дестиэль, Дестиэль!" - передразнивает и морщится. - Как же мне осточертели эти разговоры, ты не представляешь. - Ну, - улыбка, - работа у нас такая... - Что-то я не помню в контракте строчки, что мне нужно не только работать, но и устраивать цирк перед фанатами, - смотрит в сторону, а потом едва ли не оскорблённо: - Джаред сегодня спросил, почему я выёбываюсь и не могу подыграть, как все. - Так а почему ты выёбываешься, Дженс? - ...и ты туда же? Разочарование вполне обоснованное: обычно Миша ведёт себя так, будто хочет укрыть от всего мира. Обычно он смотрит в глаза и как бы говорит: "Тихо, есть только ты и я. Сейчас ты разрешишь себе смотреть на меня, чтобы успокоиться, и всё будет в порядке", но в эту минуту очень хочется схватить его за подбородок и хорошенько прижать: "Прости, мой принципиальный друг, какого же хрена ты тогда хотел меня поцеловать на сцене?" Это не то, чего ожидает от него Дженсен. Это не то поведение, от которого Дженсен сложит ладони на груди и начнет бездумно бормотать, как хочет утащить Мишу в кармане. Но пусть скажет спасибо - он и так каждый день делает ему громадное одолжение, сдерживаясь, чтобы не раздевать его средь бела дня с шёпотом: "Я хочу тебя, пожалуйста, ну, я хочу". - Дженс... - Миша стряхивает несуществующие пылинки с брюк. - Ты же не собираешься говорить со мной о Дине и Касе, правда? - Почему ты думаешь, что у них ничего нет? - боже, как удобно. Спасибо сценаристам за то, что можно, используя их экранных персонажей, узнавать о своих реальных шансах на счастливую жизнь. Спасибо той сюжетной арке, спасибо тому кастинг-директору. Спасибо Киноакадемии, спасибо родите... - Потому что у них ничего и не может быть. Миша взбалтывает лёд и медленно приподнимает стакан на уровень глаз, чтобы посмотреть на свет. Чуть хмурится: кажется, с латинского виски - "вода жизни". Ей-богу, Дженсен, странный выбор напитка для таких охуительных ответов. И лучше бы не лезть, лучше бы не пытать его, лучше бы не чувствовать эту непонятно откуда взявшуюся боль в груди... Лучше бы кивнуть и сейчас же встать и уйти. Главное - не спрашивать "почему". - ...почему? - Я ведь объяснял, - голос всё ниже и ниже - плохой признак для задушевных бесед. Мише противопоказано работать в зоопарке - он станет дразнить некормленных тигров, а потом с самой милой улыбкой залезет в клетку посмотреть, что из этого выйдет. - Не то, что ты впариваешь фанатам, - очевидно, на родео у Миши запланирована не красная тряпка, а собственноручно расшитый флаг ЛГБТ, - скажи мне, почему. - Миша... - Почему? - Потому что Дин мужчина. Потому что Кас мужчина. Это же ты, блядь, хочешь от меня услышать? - Ясно, - Миша медленно кивает, но тут же хочет взорваться: "Нет, Дженсен, нихуя не ясно! Какого хрена ты припечатываешь эти слова и тут же надавливаешь мне на бедро ладонью, чтобы взять из моих рук стакан и демонстративно отпить с моей же стороны, не отводя взгляда?!" - Больше вопросов нет? - горячее дыхание опаляет лицо, а весь свой вес переносит на руку. - Мы с этим закончили? - Конечно, - Миша грубо вырывает из его руки стакан и высоко поднимает с едким выдохом почти в рот: - Выпьем за гетеросексуалов! Дженсен отстраняется и надавливает изнутри языком на нижнюю губу, выпячивая подбородок. "А это, дети, означает, что вашему учителю пиздец". Миша сглатывает. Всё-таки он перегнул - Дженсен выглядит злым. И Миша еще ни разу не видел эти признаки, обращенные на себя. Такое достижение, такой невиданный успех, браво. Устало проводит ладонью по векам: - Дженс, - что он хочет сказать? Какие у него оправдания? "Дженс, понимаешь, тут такое дело... Я был бы самым прилежным, но самым некомпетентным преподавателем по предмету тебя, знаешь?", - не сердись. - Как будто я вот умею на тебя сердиться, - Дженсен бормочет это стакану с виски и поднимает глаза к потолку, потому что музыка становится громче. - Давай танцевать. - ...я не хочу танцевать. - Давай. Делано недовольно слезает со стула и поправляет брюки на коленках: - За что, Миш? - но не сдерживается и хмыкает, приглашающе разводя руки в стороны: знает, как тот не любит танцевать. Миша кладёт ладони ему на плечи и тут же делает странные движения ногами, совершенно не попадая в ритм. - Да как ты сексом занимаешься с такой координацией? - А что, тебе показать? - Миша щурится и шепчет на ухо, приподнимаясь на носках: - Знаешь, это не бесплатно. Миша знает наизусть: в запасе на день две пошлые шутки до взгляда в сторону, три - до закатывания глаз и поджатых губ. Свой запас на сегодня он уже давно исчерпал. - Отъебись. - Ладно, тебе по старой дружбе со скидкой... И Дженсен опять делает это - говорит вслух своё "перестань-за-кого-ты-меня-принимаешь-посмотри-как-я-не-смеюсь-с-таких-шуток", а сам кладёт свободную руку ему на талию и облизывается со взглядом "я-обворую-все-банки-мира-только-покажи-покажи-покажи". Этот кретинский трюк настолько хорошо поставлен и отточен до деталей, что он может ездить с ним на гастроли. Интересно, кто бы покупал билеты и стал терпеть это зрелище? Миша... Миша мог бы стать самым лучшим в мире фанатом: ему бы надо пожелать спокойной ночи и пойти с ребятами гулять по Риму, но, вот досада, он незаметно для себя потратил все свои сбережения на пожизненный абонемент на эти арт-хаусные спектакли еще когда их постановщик впервые решил, что произносить все четыре буквы целиком в его имени для слабаков. - Ты нам распугаешь всю музыку, - Дженсен спускает ладонь на его бедро, а потом возвращает снова на талию, заставляя плавно двигаться с собой. - Ты... не слушаешь. Побудь хоть немного послушным, - он вдруг запинается, а щеки, насколько видно в темноте, чуть краснеют. - Почему ты всегда такой непослушный? - Ну, можешь наказать меня. - Очень непослушный Миша, - распрямляет пальцы на его спине, чуть дергая на себя. - С тобой по-другому нельзя, - Миша опускает голову и утыкается макушкой в подбородок, сцепляя руки на его затылке в замок. - Думаешь? - Я много чего думаю... - Например? - Я думаю, - поднимает глаза, - тебя никто не заставляет играть так, чтобы люди думали, будто между нами что-то есть. - Это... неправильный ответ, - Дженсен притягивает левой рукой к себе еще ближе, а правой подносит стакан ко рту, бросая короткий взгляд на его губы. - Я думаю, тебе кажутся отношения Дина и Каса охуенно извращёнными. Ещё бы, какая любовь, когда между ног одно и то же? - Неправильный ответ, - Дженсен отводит руку назад и очень внимательно смотрит, как Миша с шипением подается вперёд от несильного шлепка. - Я думаю, ты боишься, - и Миша приоткрывает рот и вжимается в него всем телом, потому что второй шлепок выходит громким, а кожа даже под тканью горит. - А ты правда не смотрел "Гарри Поттера"? - Нет, - моргает несколько раз подряд, - а что? - Да вот думаю, может, всё-таки показать тебе магию, Альберт? - Ты сейчас напрашиваешься на повторение этой дурацкой сценки из "Хитча"? - Дженсен забывает, что ему бы пора убрать ладонь с чужой задницы, если он дорожит репутацией театра никому не понятных постановок. - Почему дурацкой? Мне понравился сценарий... Особенно моя фраза "Я не верю тебе" после того, как ты тянешься к моим губам. Это ведь гениально. Я бы лучше и сам не мог сказать, - Миша пробует фразу на вкус: - "Не-ве-рю"... - Допьешь? - Дженсен эксперт в перемене тем, но вот в сдерживании улыбки, когда Миша чуть присаживается в коленках и пьет до дна - он настоящий профан. Картинно выбрасывает стакан за плечо, и тот громко разбивается вдребезги вместе с Мишиным инстинктом самосохранения: - Что ты вытворяешь? - поджимает губы, глядя за его плечо. - Всегда было интересно, а раздеваешься так же? Дженсен закрывает глаза и качает головой, убирая руки и отступая на шаг. Растирает шею пальцами, и вот в первые четыре секунды Мише кажется, что он сейчас его ударит. А когда открывает рот, чтобы свести всё к очередной шутке, Дженсен вдруг расстегивает верхнюю пуговицу на своей рубашке. И... еще одну. Миша замирает. Дженсен легонько толкает его на стул и дёргает пряжку своего ремня, запрокинув подбородок и начиная плавно двигать бёдрами под музыку. - Так же, - нарочито резким движением вытягивает ремень и бросает в сторону. - На входе не было предупреждений о стриптизе, - Миша усмехается и трёт подбородок ладонью, делая вид, что голос не срывается. - Прости, я не захватил с собой кошелёк. - Да?.. - Дженсен пихает его в коленку, раздвигая ноги и становясь совсем близко. - Можешь заплатить мне разговорами о моей гомофобии, давай же, - хватает за запястье и просовывает его ладонь под резинку трусов, - тебе же так нравится. - Дженс, - рваный выдох. Перед глазами все расплывается и это явно не от выпивки, - ты... - Нет, я не пьян, - опережающее мотание головой. - Мы разделили всего один стакан на двоих. - А могли бы... жизнь, - звучит просто ужасно по-идиотски, но не каждый ведь день Дженсен Эклз демонстрирует свой стояк на тебя и потом наклоняется близко-близко к лицу: - Правильный ответ: потому что я не люблю говорить о своей личной жизни. - Это личная жизнь наших персонажей, - Миша смотрит, как на сумасшедшего - нечастое явление. - Не... Не нас. - Разве? - Дженсен насмешливо хмыкает, надавливает ладонью между его ног, опуская сидение ниже, и нависает с низким хрипом у виска: - Это всегда было о нас. Всё всегда о нас. Дженсену не подходит Рим. В Риме нужно улыбаться, любить людей и, зажмурившись, начинать причитать, как это прекрасно, даже еще не видя, что тебе показывают. Но Дженсену очень идет Рим. Мише чуточку стыдно перед фанатами, потому что причина его улыбки на три четверти состоит из улыбки другого человека. Мише чуточку стыдно перед Санти и Сикстинской капеллой, потому что в Риме лучший экспонат - это Дженсен, который держит спину не так прямо, как в другой стране. Кстати, любопытно, как чувство стыда здорово притупляется, когда тот опускается перед ним на колени. - Один мой друг рассказывал, что стриптизёрши облизывают лицо любимому клиенту, - Миша прикрывает глаза и откидывает голову назад, чтобы не кончить просто от того, как чужие пальцы ловко справляются с его ширинкой и резко стягивают джинсы вместе с бельём вниз. - Для такого титула ты ужасно непослушный, - Дженсен усмехается, прижимаясь губами к колену, и медленно ведёт языком по внутренней стороне бедра до паха, - ...и непонятливый. Миша думает: "Мудак". Миша говорит: - Никогда больше не буду тебя слушать, - стискивает ладонь на его затылке и смотрит сверху вниз на то, как чужая ладонь ласкает его член, отодвигая крайнюю плоть. - Я бы засунул тебе в рот кляп и это решило бы все проблемы в наших отношениях, но как же ты тогда мне сможешь отсасывать? Дженсен смеется и аккуратно обхватывает губами головку, щурясь и выпуская с причмокиванием: "Красивый". - Не то чтобы я против, но... - выгибается, срываясь на тихое постанывание. - Ты... Ты не хочешь меня сначала поцеловать? - Нет, вдруг ты мне снова не поверишь и закроешь рот рукой. - Действительно... Может, я просто вырежу твои голосовые связки? Как ты относишься к Стивену Кингу? - Я не твоя собака, - быстрый взгляд наверх. - Да? - тянет с сомнением. - Жалко. Попробуй порычать? - Миш, давай я просто подарю тебе учебник по психологии эмоций или какой-нибудь невербалике, хочешь? - Может... - Помолчи. Дженсен берёт в рот, пропуская за щеку, и Миша со стоном закрывает лицо ладонями, сползая на самый край сиденья и расставляя ноги как можно шире. Дженсен приподнимается на коленях и насаживается, заглатывая и смыкая губы почти у самого основания. Ритмично двигает головой, упирается руками в его бёдра, разводя еще сильнее в стороны, и Миша чувствует, как не продержится и минуты - гладит по короткому ёжику волос на его затылке и, сжав, чуть отводит назад: "Можно?" - Ладно, - Дженсен только на секунду напрягается и тут же растягивает губы в нахальной улыбке, опускаясь на пятки и подставляя лицо. Миша быстро-быстро дрочит у самой головки и оттягивает большим пальцем его нижнюю губу, задыхаясь - этим ртом плохо получается разговаривать о романтических отношениях их персонажей; этот рот идеально подходит для проглатывания последних букв в имени своих коллег и спермы. Как будто внутри лопается натянутая от макушки до пяток струна, и Миша распрямляется в спине, выпуская воздух сквозь плотно сжатые зубы. Дженсен пальцами собирает капли со щеки и подбородка и довольно облизывается - такого в учебной программе Миши еще не было. - Ненавижу тебя. - Иди уже сюда, - тянет, и Миша почти падает на него, обессиленно обхватывая за плечи. Дженсен помогает усесться на себя, вжимая как можно плотнее, подвигая под коленками и нетерпеливо раздвигая ягодицы. - Наши там собираются гулять... - Не хочу. - А не хочешь ничего мне сказать? Дженсен мотает головой и прихватывает зубами за шею, втягивая носом запах и вдавливая в себя ещё сильнее. Миша закрывает глаза, подставляясь: очевидно, признания в любви тоже для слабаков. ...а иногда Миша будет придумывать за него комплименты. "Я не хочу идти гулять, потому что твои глаза лучше неба". Миша фыркает сам себе, но Дженсен сейчас же дотрагивается до виска и запускает пальцы в волосы: "Ангел", и это намного сильнее любых "я тебя люблю". - Ой, а вы тут всё дружите... - Мэтт придерживает дверь и смотрит в пол. - Я просто зашёл сказать, что через пятнадцать минут выезжаем. - Спасибо, мы... эээ... Переоденемся и с вами, да, - Миша прячет улыбку, потому что плечи Дженсена трясутся, когда он зарывается лицом ему под руку. - ...что мы теперь будем делать? - поднимает голову, едва остаются наедине. - Надевай свой гейский шарфик, и пойдем гулять с ребятами по Риму. - Он не гейский, - Дженсен пытается возмутиться, но громко смеется, потому что Миша тут же облизывает его лицо и шепчет: "О, еще какой гейский, еще какой, мой любимый клиент..." - Я серьезно, что мы теперь будем делать? От Ванкувера до Рима 9014 километров, от губ Дженсена до Мишиных - нисколько. - Давай завтра мы наденем голубое, - кончики пальцев покалывает, и Дженсен в ответ очень медленно кивает, чуть морща нос. "Давай мы будем делать всё, что захотим".