Духота

В мои уши льётся музыка, сотканная из лучей палящего солнца, терпких запахов, атмосферы тошнотворного пафоса, неуютной, поддельной гостеприимности старинных музеев, в которых нельзя ничего трогать. Сад просто невозможен. Он насыщенный, яркий, пёстрый, кто угодно потеряется на его фоне. Главное – чудовищно ровный, без малейшего изъяна. Предсказуемость во всех проявлениях. В прямоугольной основе сада устроен петляющий партер. Назовём его, лабиринт для людей без фантазии. Раздражающе ровно постриженные кусты самшита образуют многочисленные фигуры, которые, сменяясь королевскими лилиями, передающими эстафету круглым боскетам, ведут несчастного гостя к фонтану. Но он не капли не спасает от жары, вода в нём отвратительно теплая, особенно сегодня. А дальше, дальше зелёная пустыня укутывает в себе штамбовые формы боярышника с шаровидной кроной, усыпанного красными цветками. Кружевные скамьи ровные, покрашенные отвратительно однородно. Вся аллейная посадка лишь подчёркивает неуютный строгий чёткий контур всей мозаики. Я сижу на скамье, на фоне высоких кустарников, осыпанных розами. Они сливаются с моим сливовым сюртуком и заставляют меня сомневаться в моём существовании здесь. Запах цветов слишком навязчивый, как дешёвые духи безвкусно одетой старухи. Но дышать как назло больше нечем. Всё преувеличенно ухожено, ярко, слащаво, не по-настоящему. Розы, розы, розы, вы куда красивее поодиночке. О, я просто не нахожу себе здесь места. Раскаленный воздух, наполняющий меня, не даёт мне уйти, но и не даёт сил оставаться. Всё здесь – часть музея. Я тоже. Всё здесь меня душит. Хочется сломать всё, разрушить, испортить, стереть в порошок, сжечь. Хочется почувствовать пустоту и пространство. Здесь много пространства, но оно неправильное. Слишком упорядоченное, слишком ненастоящее. Скука. Бесконечная, смертельная. От такой можно сойти с ума. Неужели на улице было лучше? Без крова, без еды, без надежды? Бегать, искать что-то, работать, красть, недоедать, радоваться, разочаровываться. И всё по мелочи, всё как попало. Думать о сгоревшей деревне и о Луке можно было позволить себе лишь по ночам. А днём нужно выживать. Так просто и ясно, как у животного. Однако от простой цели я отказался, избрав себе сложную – встать на ноги. Разбогатеть, звать своих слуг, постукивая о фарфоровую чашку. Итак она у меня есть, но теперь у меня нет ничего. Умереть – упасть в глазах последнего человека, чьё мнение мне действительно важно. Я безнадёжно ранен лучами палящего солнца. От всего здесь исходит свет. Рана от солнца – это значит, что либо ты скоро тоже будешь ярко светить, либо оно тебя сожжёт. Внезапная мысль, как искусственный порыв ветра, заставляет уйти. Вхожу в поместье, поднимаюсь по начищенному ковру, петляющему по лестнице, бегу по ступенькам, увеличивая темп и перепрыгивая через одну, бегу по коридору и вхожу в свою спальню. Слушаю свой сбитое дыхание. Закрыть дверь на ключ. Тихо-тихо. Успокой дрожь в руках, спокойно. Ничего не происходит, всё хорошо. Я распахиваю окно настежь и нависаю на него. Вот оно. Небо вовсе не кристально чистое. На нём есть облако, которое было не видно в саду. И это совершенно правильно. Слуги услышат любой неосторожный стук в комнате. Но я чётко вижу, что некоторые предметы совсем не так гармоничны, как могут быть и стоят совсем не на своих местах. Разбирающиеся люди поняли бы меня. Навести порядок, сделать уютную обстановку. - - - Слуги стучаться в дверь и что-то громко спрашивают у меня. Я вежливо прошу их убраться. Средних размеров люстра летит в дверь и они замолкают, но я слышу, что они не ушли. Вся комната наполнена разбросанными осколками стекла, картинная рама теперь ничего не сковывает, сломанная мебель сменила место локации. Оставшиеся обрывки штор сообщают, что ветер сегодня не намечается. В моём фужере кусочки стекла и чудная розочка. Я действительно мастерски изменил обстановку. Оценит ли Клод, когда увидит? Я сижу с фужером спиной к большому зеркалу. Его я не тронул, оно красиво отражает голубое небо в окне, но от него не веет жаром. Я встаю и поворачиваюсь к зеркалу. Я улыбаюсь, потому что моё грустное лицо похоже на Джима Маккена. А я не хочу его видеть сегодня. И никогда. Я чокаюсь со своим прекрасным отражением и, прижимаясь к зеркалу, скатываюсь на колени. Последний раз насладясь запахом вырванной с клумбы розы, я бросаю фужер в окно. Не глядя, оно попадает в него, только если верить зеркалу. Так я могу видеть себя на фоне неба, хотя мы расположены по разные стороны комнаты. Комната выглядит свежо. Пастельное бельё холодных цветов, разбросанное по комнате, играет в картине не последнюю роль. Я самозабвенно встречаюсь губами со своим отражением. Поддавшись порыву я начинаю целовать мальчика, так непохожего на ненавистного Джима Маккена. Этот мальчик с сияющими голубыми глазами и белоснежной кожей, я совсем плохо его знаю. Сможем ли мы протянуть с ним до лучших дней? Да, всё может быть. Его чистый взгляд может привнести абсолютную осмысленность в мою жизнь. Но не взгляд, а свет в нём. Он, сейчас, конечно, слабый, я только вблизи могу видеть его. Но это не важно. Он будет гореть, но не греть, потому что иначе всё неправильно. Мы просто попробуем жить легко и вдохновенно, даже в этой духоте. Без причин, без сомнений, без воздуха. Я ещё шире улыбнулся в зеркало. Улыбка никогда не сойдёт с моего лица, просто потому что я ужасно прекрасная деталь этого мира. Сегодня я выколю Анне глаз и скажу Клоду, что нам нужен вечно холодный фонтан прямо в поместье. Я буду разрушать всё, привносить ассиметрию, восхищаясь своим даром. Вдохновенно и искренне, как и подобает пустоте. Музыка играет громче.