Быть влюбленным

Джеймс говорит: «Быть влюбленным – значит добровольно обречь себя на привыкание к вредным привычкам: выкурить за день пачку «Treasure», залив все это дешевым скотчем, становится жалкой традицией, попахивающей третьесортным сценарием малобюджетного фильма. Хочется просто проснуться; проснуться и больше не засыпать, послав все мысли и чувства куда подальше», - мысли о Майкле - тоже плохая привычка Джеймса, мысли о Майкле - самая худшая из его привычек. «Быть влюбленным – это расстаться и через секунду понять, что без него еще хуже, чем было с ним; менять роли, менять партнеров, менять телефоны и адреса, менять жизни и маски, заменяя свои чувства эмоциями персонажей. Быть влюбленным и любить – значит подписать контракт, не имеющий срока годности: «Вот мое сердце, а вот твое. И через сотни лет они будут связаны тонкой нитью». Любить – значит помешаться на всем, что связано с ним; значит напиться и сбить кулаки в кровь, узнав о том, что он женится и никогда, никогда-никогда-никогда больше не взглянет в твою сторону взглядом, которым обычно смотрят люди, посещающие анонимные собрания и, сев в тесный круг из пластмассовых стульев, рассказывающие о своих зависимостях: «Здравствуйте, меня зовут Джеймс, и я обожаю, когда меня трахает Майкл; и я обожаю Майкла. И Майкл обожает меня. Завтра мы пойдем в магазин и закажем футболки с надписью «I am his, he is mine», а потом будем жить долго и счастливо, и все будет лучше, чем когда-либо было». Любить – значит купить лучшее из изданий «Макбета», чтобы снять номер в старом замшелом отеле, лечь на пол и, любуясь потолком, составить миллионы различных планов, в которых ты едешь за ним до самого Глазго и забираешь с собой, забираешь к себе, забираешь в себя, чтобы в момент, когда он, хмурясь, переплетет ваши пальцы и сожмет их как можно крепче, понять, что это стоило и бессонных ночей, и сорванных связок, и потерянных нервных клеток. Джеймс говорит: «Помню три вещи, больше ничего не помню. Помню, что мне тринадцать, и я убегаю с фермы, чтобы сидеть на заборе рядом с конюшней, смотреть на небо и считать звезды, пока лошадь жует хлебный мякиш, припрятанный для нее за моею щекой после ужина, за которым отец говорил про падающий процент и нечестных господ из Колорадо. Помню, как впервые залез на дерево, как солнце светило в глаза и припекало уши, налившиеся красным соком, как будто перекачанным в них из яблок; как кричала мама, размахивая руками и умоляя спуститься на землю. Помню, что счастье было фоновым чувством. Теперь – нет», - он вздыхает и обводит комнату потускневшим взглядом. «Иногда мне кажется, что я отдал ему всю любовь, потратил на него весь запас необходимых для жизни эмоций, и теперь я – оболочка, состоящая из воспоминаний и остаточных чувств. Забраковать и выкинуть». И однажды ты просыпаешься от осознания, что все, абсолютно все в твоей жизни нужно было делать ровно наоборот: мыслить по-другому, поступать по-другому, любить по-другому. И однажды ты просыпаешься от осознания, что все обвинения, предъявленные тебе, – они были вполне оправданными; и ты продал бы душу за то, чтобы снова услышать хотя бы одно из них, выплевываемое тебе в лицо с горечью и презрением, оставляющим несмываемый отпечаток на правой скуле. И ты продал бы душу, чтобы вновь получить поцелуй, неизменно следующий за каждой претензией, каждым ранящим словом. Ты говоришь, что жизнь продолжается, и, вроде как, сам в это веришь; «щелк» - и вас обоих приглашают на интервью, в котором слишком много шуток про сериалы и слишком мало воздуха. Джеймс говорит, что если бы жизнь была фильмом, то он непременно сделал бы все, чтобы достать сценарий и вычеркнуть из него все, что впоследствии испортило бы ее. И тебе больно не из-за слов, брошенных в твою сторону с пресловутым шотландским акцентом; тебе больно, потому что ты не можешь дышать, потому что кончики пальцев покалывает от желания прикоснуться, потому что от неправильности происходящего ломит ребра, и где-то слева от солнечного сплетения взрываются фейерверки, каждый раз когда МакЭвой прикрывает глаза и еле заметно облизывает иссушенные солнцем и ветром губы. Тебе больно, потому что ты слишком хорошо помнишь, что значит любить Джеймса и получать его любовь взамен. Ты встаешь, извиняешься и уходишь. Ты не знаешь, но предугадываешь, что всего через пару минут тебя схватят за локоть, толкнут к стене и, пройдясь цепочкой из поцелуев от адамова яблока до средней складки на лбу, вернутся ко рту, затыкая его, не давая сказать ни слова, хватая руки и прижимая к холодному кирпичу на тот случай, если ты вдруг начнешь сопротивляться. Ты боишься закрыть глаза: вдруг это очередной, вызванный воспаленным сознанием, сон? – и потому разглядываешь лицо, на котором за годы разлуки появились еле заметные морщины. «Прости, я был неправ» - пишется в четыре слова. «Ялюблютебябольшежизнидавайникогдабольшенерасставаться» - в одно. Майкл никогда не любил слишком длинные предложения.