A CONSTANT

Тэмин успел сказать, что им лучше расстаться, еще до того, как они доехали до “Гёдэёк”. Мину хотел сказать, что фильм, на который они сходили, был действительно классным, даже если пошел он только ради Тэмина (он фанат одного из актеров). Но не успел, и получил пренеприятнейшие ощущения – как будто его сердце там, под поездом, на рельсах. И по нему проехалось больше семи вагонов. Хотя, он никогда не считал, и не знает, сколько их на самом деле. - Я люблю тебя, - Тэмин сказал, поднимаясь со своего места. Вагон был, в общем-то, пустым, но не полностью. Незанятых мест было много, и они выбрали свои любимые – первые, рядом с дверьми, - я правда люблю тебя. И я мог бы встречаться с вами двумя, но Баром не хочет. А я бы захотел, да? Ты считаешь, я настолько жалкий? - Ясно. - все, что хотелось сейчас сказать – это “ясно”. Паршивое “ясно”. Которое ставит все точки над i, которое разрывает разговор в клочья. Ему больше нечего сказать. - Прости, Мину. Я вещи потом заберу, - когда тебя и твоей мамы не будет дома, шепотом договаривает Тэ и выходит, стоит женскому голосу объявить станция “Сеульский Национальный Университет Образования” и “открыть” двери. Он заберет свои вещи и какую-то часть Мину. Очень важную, без которой он не сможет нормально функционировать. Тэмин оставит дубликат ключей на тумбочке в коридоре и больше никогда не придет. Тэмин больше никогда его не сфотографирует. Мину больше никогда не проснется от грохота на кухне или звуков сальсы из гостиной. Тэмин больше никогда не станцует для него и не позовет на выступления. Мину больше никогда не выдержит три часа чертовщины, которую “фильм” можно назвать только с натяжкой, ради Тэмина, из уважения к его интересам. Ничего. Из этого. Никогда. Больше. Не будет. Он еще долго ехал в одиночестве до Синдорима (все, кто ехал в этом вагоне, вышли на станции Банбэ), слушая последний альбом Тимберлейка. Там “Not a Bad Thing” и строчки, “Said all I want from you is to see you tomorrow and every tomorrow”. Да, пожалуй, все так и было пару минут назад. Но сейчас, Мину хочет одного: чтобы больше никто не хватался за его сердце. Чтобы оно принадлежало только ему одному. До станции “Чегидон” (он живет рядом) ехать еще полчаса, если перейти на Синдориме. Мину устало прикрыл глаза и сделал погромче. Плеер смиксовал альбом случайным воспроизведением, и теперь он слушает “Murder” – по-дурацки классный трек, фитом с Джей Зи. Здесь людей больше, чем на второй линии, но тоже не так много, как могло бы быть. Почти одиннадцать, а ему завтра в школу. Да, он чертов школьник, и он мечтает стать врачом, он мечтал им стать, чтобы своевременно лечить Тэмина от гриппа, они с детства дружили и… Тэмин любил его непослушные волосы. Помогал снова и снова красить их в светлый. Но Мину знает, что Тэмин, наверняка, уже удалил его из френдлиста. И добавил в френдзону. Он еще две минуты слушает Тимберлейка, и его плеер замолкает, тихо разряжаясь. На телефоне только песни, которые любит Тэмин, и слушать их сейчас – абсурд, конечно. Мину ничего не остается – только задремать до своей станции. Мама встречает его вздохом и карри. Ничего не говорит, ничего не спрашивает, и Мину говорит сам. (она знает, как его расшевелить) - Тэмин сказал, что мы больше не друзья, - конечно, мама не знает, что они встречались, любили друг друга. Мама знала Тэмина, знала про их дружбу, знала, что Мину души не чает в своем хене, но это только половина правды. Но если Мину не выговорится, то будет хуже. И он это как-то сам понимает. Без чьей-то помощи. Чувствует, наверное. Может, это каждый чувствует. На правах человека, интуиция которого до сих пор еще не до конца изучена. - Ох, Мину, - мама не говорит ничего утешающего, зато у нее лучшее в мире карри, а в холодильнике еще осталась кока-кола. Мину этого недостаточно. Он кричит матери из коридора, зашнуровывая кеды, что сбегает до круглосуточного. Там мандарины и новая кока-кола, и в его кошельке теперь на две тысячи пятьсот вон меньше. Кассир ему, зачем-то, улыбается, а потом Мину вспоминает, что это его работа – улыбаться покупателям. Мама пугала его, что, если он будет плохо учиться, то сядет за эту кассу и будет так же всегда приветливо улыбаться каждому (даже последней заднице) клиенту. А еще, клиент всегда прав. - Клиент ведь не всегда прав? – зачем-то спрашивает Мину парня, который пробивал его покупки. Пока он убирает все в маленький пакет, парень все же отвечает. В магазине никого, а кондиционер работает слишком шумно. - Не всегда, - он пожимает плечами, - но мне-то что? Если я укажу на его неправоту, меня тут же уволят, наверное. Точно не знаю, но рисковать все равно не буду. Мне другой работы не найти, я на этой-то вряд ли долго продержусь. - Почему? Вопрос получается прежде, чем Мину успевает подумать, а надо ли. - Не скажу, что у меня хреновый характер, - он все еще улыбается, но это уже не та натянутая улыбочка обязанного-это-делать кассира, а… другая, - может, это аура несчастливая? Но я мало кому нравлюсь, они говорят, что я шумный, даже если я молчал! И называют меня идиотом, даже если я говорю с ними о теории возникновения мира. Да, точно, это аура. Есть еще объяснения? Вот говоришь ты без остановки - это точно. Так еще и с незнакомыми людьми. - Не знаю. - вздыхает Мину, когда смотрит на часы; уже почти двенадцать, а этому бедняге еще работать и работать, до тех пор, пока не начнется другая смена. С кем же он будет говорить, не с самим собой ли? - Вот и я не знаю. Судя по бейджику, Канджун пробил себе сигареты, какие-то мальборо в голубой пачке (Мину не курил, а Тэмин курил не такие). Заплатил за них, положив деньги в кассу. Заблокировал ее и встал, сопровождая это протяжным стоном. - Задницу отсидел, - хмыкнул он, - и спина затекла. Мину кивнул, немного смутившись его искренности, но вышел с ним на улицу, когда тот позвал его за собой особым жестом руки. Он был не похож на тот, который должен быть в этой ситуации, но Мину все равно понял. - Мандарины любишь? Мину как раз очистил один. Когда Канджун докурил первую сигарету, он предложил ему половину от цитрусового. (какой же он низкий, черт возьми) - Люблю ли, - усмехнулся тот, что повыше; да, это Мину. Его никто не принимал за школьника, разве что за студента-анорексика, - просто привык их есть, и все. - Привык есть мандарины, - прыснул от смеха Канджун, - а ты забавный парень. По-моему, мандариновая зависимость лучше никотиновой, придурок. С этим придурком было весело. Правда, мама Мину позвонила в полпервого ночи, наорала здорово, грозилась домашним арестом (который Мину даже нравится), но когда Мину дал трубку Канджуну (то есть, когда он вырвал телефон из его рук), то она успокоилась даже. Хотя, Канджун не внушает доверия, разве что старше Мину был на год. - Я проверю твое домашнее задание, - сказала она напоследок, отключаясь. Тем самым, сказав мне все равно, когда ты вернешься, только поступи в медицинский после школы. - А ты сделал домашнее задание? Канджун пытался найти в этой идеальной башне хоть какой-то изъян. - Еще в пятницу, - ответил Мину. Канджун присвистнул. Вот это да. Он впервые проводит самовольный обеденный перерыв (в полпервого-то ночи) с учеником старшей школы, который делает домашнее задание, любит апельсины и не знает ни одного корейского актера. Кроме Чхве Джинхека. - А его ты откуда знаешь? - Другу нравился. Джун кивает, очень кстати догадываясь и ничего про друга не спрашивая. Они говорили о киношных злодеях, которых Мину не очень любил. Злодеем его кино стал Тэмин, мысли о котором до сих пор крутились в его голове. - А я в детстве хотел стать крутым полицейским. Я бы всех злодеев поймал, честно. Кстати, люблю, когда в фильме пыткам уделяют много экранного времени. Ты больной. Больной и… классный. Потому что искренний, неправильно искренний, жутко неправильно. - Я в детстве хотел космонавтом стать. Канджун усмехнулся: - Все в детстве хотели космонавтами стать. И как думаешь, сколько детей, когда выросли, на самом деле ими стали? Мину думает, что, наверное, мало кто. А он быстро захотел стать пожарным, а потом волшебником, а после того, как купил себе первый диск Джастина – и вовсе композитором. А теперь… хочет ли он быть врачом? - Знаешь что? Приходи ко мне, - так и не найдя изъяна в этом идеальном мальчике, говорит Канджун, - у меня смена заканчивается в три часа ночи. Немного осталось. Можешь сейчас идти домой, только телефон мне свой оставь. Я позвоню – поиграем в искателей сокровищ. Он смеется, и сквозь смех Мину слышит я буду сокровищем, а ты будешь меня искать. Это, почему-то, помогает Мину забыть злодея своего кино. Ненадолго, но забыть. Оказывается, Канджун живет совсем рядом, но Мину редко бывал в той стороне, ему всегда в другую. Он улыбается, когда Канджун, долго не открывая, распахивает дверь и кричит я весь твой, блестит загоревшимися из-за энтузиазма глазами. Наверное, он одинок. А в стенку стучит проснувшаяся соседка и грозит вызвать полицию, если услышит еще хоть звук. Мину вваливается в чужую съемную квартиру и словно оказывается в другом мире. Мину здесь нравится. Канджун купил еще сигарет, кока-колы и… на столе в гостиной лежал пакет с мандаринами. Ноутбук гудел, по телевизору шла какая-то ночная мутотень (новости, или что это вообще?). Канджун и правда одинок. У него даже домашних животных нет (хозяйка квартиры запретила кого-то разводить). И телевизор у него всегда включен, а засыпает он только со светом. Его мама рано умерла (у Мину – папа), и он тоже любит Чхве Джинхека. Но больше, конечно, Леонардо ди Каприо. Свой “Оскар” Канджун все равно Леоди не отдает, его заслуживает актер, который играл человека-паука, хоть убей, не помню, как его зовут, но сниматься в этом чертовом костюме туеву хучу фильмов подряд – это заслуживает награды. Мину улыбается, а Канджун – искренний дурачок, который верит даже тому, что в фильмах показывают. Наверняка, у актера есть дублеры и каскадеры, наверняка, замешана и компьютерная графика, но Канджун свято верит в актерское мастерство Тоби Магуайера. И его непревзойденную смелость. Они смотрят тот же фильм, “Божий ход”, который Мину смотрел сегодня с Тэмином; его, оказывается, слили сто лет назад, а все из-за актерского состава. Канджун восхищенно пищит время от времени, а Мину и не знал, что этот фильм – настолько классный, если смотреть его не ради кого-то, а просто так. Потому что хочется. И не с поп-корном и пепси, а мандаринами и колой. С Канджуном, который практически незнакомец, а не с Тэмином, который был ближе, чем мать, и который оставил его одного, променяв на кого-то другого. - У меня есть все фильмы Леоди, - чешет затылок Канджун, когда Мину зашнуровывает, так старательно и аккуратно, кеды. Оставшиеся мандарины он всучил младшему, а вот колу себе оставил, идиот. - Приглашаешь? - Типа того. Они улыбаются друг другу, а Мину впервые забывает сделать домашнее задание, когда сбегает к Канджуну на “Титаник”. Они начинают именно с него. Джун некрасиво плачет, но Мину все равно хочется его обнять. А утром он звонит ему под самым дурацким предлогом на свете. - Мне нужно выучить избранные константы. Одолжи мне свой мозг. Он хоть и разбудил Канджуна, тот не разозлился. Только, засмеявшись, сказал сейчас, подожди, позвоню в службу “срочная трепанация черепа”. Мину заулыбался, как идиот, а диктант через каких-то полчаса, а он ничего не выучил, и это будет его первая плохая отметка в жизни. Но “Титаник” оказался на редкость хорошим фильмом, правда, Мину никогда не думал, что будет его смотреть (он же девчачий!). Канджун перевернул его мир с ног на голову. Канджун и правда шумный, но не глупый совсем. Канджун много болтает, и Мину не привык к таким людям, но за каких-то два дня он стал чертовой постоянной константой его жизни. Канджун вошел в актерский состав его фильма, став одним из главных героев. И избавил его от злодея. Раз и навсегда.