Немного о плохих шутках

    Воздух со свистом покидал легкие. Парень отчаянно пытался глотнуть хоть каплю спасительного кислорода, но ничего не получалось. Перед глазами плыли разноцветные круги, в голове словно стучал набат, а пальцы скользили по шее, царапая кожу в беспомощной попытке дышать. Ему нельзя бегать, нельзя: он знал это с детства, сидя в стерильной комнате больницы. Ему нельзя гулять, ему нельзя есть многое из того, что продаётся в магазинах. Тяжёлая астма — это его личный приговор на всю оставшуюся жизнь. Да и не особо он хотел контактировать с людьми, предпочитая им книги, различные фильмы и самого себя, в конце концов. А тут, в день его двадцатилетия, "любимый" отчим Гюго решил устроить сыну праздник и отвезти того в клуб. Но Бальзак был бы не Бальзаком, если бы не вляпался в дерьмо. Вот именно за это он и ненавидел людей.    Сначала всё шло... Нормально, что ли. Музыка громыхала, можно было явственно ощутить стук по барабанным перепонкам и гул в мозгах. Пьяные тушки людей тряслись в высоких порывах этстетического искусства танцев, только алкоголь портил всю картину.     Люди. Причём не просто люди, а совершенно неадекватные люди.     — Детка, потанцуем? — подкатывает к нему какой-то пьяный типчик, улыбаясь так, словно Бальзак был его единственным и лучшим другом, от которого не было известий вот уже лет пять.     — Я с пафосными придурками и знаться не хочу, — негромко проговорил Оноре, отодвигая навалившегося на него алкоголика.     — Это кто это тут придурок? Да ладно, детка, расслабься. Идем, я тебе "Мэри" закажу.     — Смерть с косой закажи, только на этот раз — себе, — это уже было промолвлено тихонько, под нос, но пьяный и слишком приставучий молодой человек услышал.     — Детка, ты нарываешься, — угрожающим тоном прошипел тот, прижавшись снова к Оноре и окатив того волной аромата алкоголя и чего-то еще приторно-сладкого. Радужка глаз была почти невидна из-за жутко расширившихся зрачков. "Понятно, он еще и обдолбан", — пришло на ум Бальзаку, и он непроизвольно закатил глаза. Никогда не ходил по таким заведениям, и больше не будет.     — Отвали, парень, я ухожу, — отпихнул уже более уверенно незнакомца Оноре, оглядывая зал в поисках отчима. Того нигде не было, потому, быстро забрав вещи, юноша покинул заведение, вдохнув чудесный после клуба воздух.    — Детка, ты мне надоел. Я решил, что я тебя сегодня трахну, и я это сделаю, — раздалось за спиной, и чужая рука грубо схватила его за воротник куртки.     Инстинкт самосохранения был сильнее, чем всё остальное, так что, выскочив из одежды совершенно неосознанно, Бальзак побежал прочь. Несмотря на запреты, забыв о том, что ингалятор остался в кармане куртки, он бежал все дальше и дальше.     И вот чем всё закончилось. Не насилие, но все равно смерть. Хотя умереть в грязной подворотне на куче мусора — в этом есть своя романтика. Он бы посмеялся, если бы мог.     — Детка, как ты пыхтишь слышно, даже на соседней улице!     Ну вот, теперь всё идеально: мужику даже не придётся его убивать, хватит только изнасиловать и оставить тут.     — Детка? — парень подошел ближе. — Тебе плохо? Может, скорую?     Все, что мог сделать Бальзак в этот момент — вытаращить глаза в шоке.     — Держи лекарство, давай, дыши! — кричал неудавшийся насильник, впихивая горлышко устройства в рот и нажимая дважды.     Через пару минут Бальзаку стало значительно лучше. И свежий воздух с привкусом запаха алкоголя изо рта его спасителя показался невероятно освежающим.     — Детка, я же перепугался. Меня попросили тебя развлечь, а не покалечить. Я же пошутил, — как-то неловко оправдывался незнакомец, все ещё держа Оноре в своих объятиях.     — Я... Плохо понимаю шутки, — хрипло прошептал Бальзак, устало ухмыляясь и закрывая глаза. Незнакомец рассмеялся слегка истерично вслед за ним.     — Я — Наполеон Бонапарт, кстати, а то мы так и не познакомились, — неудачник/насильник/шутник нежно гладил Бальзака по волосам, который в ответ невнятно хмыкал.    Ночь. Насильник. Романтика.