Без тебя

...Бледная, нетронутая загаром кожа. Она слишком мягкая, тонко пахнущая лёгкой испариной, чуть-чуть мылом и совсем неуловимо им самим. Вот здесь, в нежном местечке под ключицей, красное пятнышко. След от его поцелуя, оставленный минут десять назад. Оставляет рядом ещё одно. Рельефно-мускулистая рука, оплетённая вязью вен, обнимает его, и Рихард чувствует колкие волосинки предплечья на своём затылке. Горящей щеки касается ладонь, пальцы раздвигают губы, глубоко проникая в рот. На языке - мозолистая шершавость подушечек. Сухость сгибов фаланг смачивает вязкая слюна. Её немного. Рихард весь иссушенный и горячий. Жар под кожей, на коже. Внизу живота. Нестерпимо чувствительно всё тело. И он вздрагивает, когда Колби другой рукой переворачивает его набок. Его глаза совсем близко. Тело ещё ближе. Влажные пальцы - уже внутри. Колби не спешил, он заласкивал и зацеловывал Рихарда неторопливо-нежно, лёгкими точными касаниями доводя до исступления. Долго-долго, не стремясь взять сразу, удерживая себя до последнего. Любовник уже сам раздвигал ноги, сам льнул к его рукам и неторопливым движениям пальцев, стонущий от невыносимого желания. Больно будет не потом, когда Келлер протиснется внутрь своей плотью, больно сейчас, когда хочется близости так, словно тебя сжигают на костре, вдумчиво и прицельно соблазняя всеми доступными средствами. Дышать нечем и стонам уже неоткуда взяться, лишь хрип из онемевшей глотки. Четыре пальца - бог мой! - он растянут уже до предела, а Колби всё ещё ждёт, нежа его поцелуями. - Я хочу... - у Рихарда нет сил больше ни на что, и вот теперь его любовник срывается, перевернув Круспе спиной к себе, всё ещё лёжа на боку. Требовательно задирает бедро, почти не трогая промежность, резко входит целиком, он же знает, где и что, правда? И отпускает сразу, и всё тело вздрагивает и рвётся навстречу и долгожданный финал так близок... ...Круспе проснулся с заполошно стучащим сердцем, нехваткой воздуха в лёгких, моргая глазами и пытаясь сориентироваться в обстановке. Его окружали темнота и тишина. Рихард откинул руку на соседнюю подушку и тут же сел в постели, очнувшись окончательно от своих эротических грёз. Кого он пытался только что найти в своей постели? Он уже который месяц в Берлине, под завязку окружённый друзьями, коллегами, родственниками - и... совершенно один. Звонок продюсера, в принципе, не был для него неожиданностью, как и звякнувший следом Пауль со своими жизнеутверждающе-бодрыми идеями и требованием "вот сию секунду прыгать в самолёт и мчаться в студию". Но как всё это оказалось не вовремя именно сейчас, когда в соседнем кресле сидел Колби, дожидаясь, пока он наговорится по телефону, чтобы утянуть его в полумрак спальни. Покачивая ногой, посматривая искоса ласковыми глазами, теребя в гибких пальцах его зажигалку. Расставание вышло чересчур поспешным и, на взгляд Круспе, скомканным и натянутым. Он сам не мог подобрать никаких слов, подходящих случаю, а Келлер молча смотрел на него, как всегда спокойно и доброжелательно улыбаясь. Оба знали, что поездка Рихарда в Европу может затянуться на неопределённый срок, потому что даже очень далёкий от всяческих музыкальных процессов и изнанки жизнедеятельности группы Колби не мог не понимать, как это долго и муторно: запись нового альбома. А что будет в конце этого неопределённого срока, не мог предугадать никто. Обниматься и плакать в объятиях друг друга на прощанье? Обещать звонить, писать, хранить верность? Чёрт его знает, Рихард только крепче прижимал его к себе в их последнюю ночь и только потом, много позже, узнал, что Колби отказался от выгодного контракта, чтобы побыть с ним подольше и проводить любовника. Самый первый месяц для Круспе завертелся в водовороте привычных дел, и рабочий энтузиазм не давал скучать. Как и встреча с друзьями, расспросы о новостях, бесконечные совместные обсуждения, и музыка, музыка... К концу второго месяца Рихард начал всё же ощущать пустоту в собственной жизни, но его кипучая натура, поймав вдохновение, не давала расслабляться, гоня вперёд, заставляя проводить в студии дни и ночи, не оставляя времени ни на что другое. Идеи сыпались одна за другой, согруппники вкалывали не меньше, так что всё, в общем-то, шло своим чередом. Ещё месяц, проскочивший почти незаметно, позволил, наконец, войти в колею и устаканить рабочий ритм. Вот теперь можно было вздохнуть и оглядеться вокруг с более искренним интересом к жизни. Но, оглядевшись, Круспе понял, от чего так тщательно прятался за работой всё это время. Одиночество. Он и не представлял себе, как, оказывается, много было в его жизни Колби, и как он успел привязаться к нему. В Нью-Йорке стоило взять телефон, набрать хорошо знакомый номер, и, максимум через пару часов, Рихард получал в свое распоряжение приятное общение, прекрасное настроение и отличный секс. Его развлекали и веселили. Целовали и трахали. Делали массу приятных вещей, совершенно не задумываясь, что получат в ответ. А теперь его замучили сомнения, не был ли он слишком эгоистичным, принимая всё как должное, иногда забывая предупредить о чём-то, недодать, недолюбить. Недо... теперь ему все время казалось, что он чего-то не успел сделать такого, что нужно было совершить непременно. И Рихард маялся этим "недо", затевая споры и скандалы на ровном месте, вновь начиная раздражать всех вокруг, как будто мало раздоров в группе происходило до этого времени. А потом навалилась тоска. Как ни странно, особенно по утрам, видимо, потому что вечером, ближе к ночи, сил не оставалось уже ни на что. Вот тогда Круспе позволял себе поваляться в постели, рискуя опоздать везде, но это светлое и такое горькое затишье перед рывком в дневные проблемы он не променял бы ни за что. Конечно, он не сидел дома, заперевшись на все запоры, оберегая себя от соблазнов. Девушки появлялись периодически, а как же без них. Да и куда от них денешься-то, по большому счёту? Но Рихард с ужасом понимал, насколько это все не то. Привыкнув к острым ощущениям, к бешеному выбросу адреналина, к неизбежно ярким и невыносимо желанным финалам, он не воспринимал обычный секс с обычной женщиной как таковой. Рихард, например, совсем перестал чувствовать обнимающие его руки, потому что эти руки были малы и слабы, ничего не вздрагивало и не трепетало внутри от невесомых ласк узеньких ладошек. Слишком мягкие, безвольные губы, слишком нежное негреющее тело. Все эти "крошки" и "зайки" выветривались из головы быстрее, чем он кончал. И снова приходила скука. Нет, они созванивались с Колби регулярно и переписывались, и общались по скайпу. Но всего этого было безумно мало, а так хотелось прижаться к сильному и горячему, неистово страстному человеку, обжигаться и терять сознание от одного-единственного движения навстречу. Но горше всего были мысли о том, что сам Келлер в нем абсолютно не нуждается. Наверняка при такой работе и с такой внешностью у него нет и быть не может недостатка в сексуальных партнёрах. Но Рихард ошибался. Колби, в отличие от своего любовника, очень хорошо понимал, что именно происходит между ними. Снимаясь в порно, начинаешь здорово разбираться в том, где проходит граница обычного траха и чувственного притяжения двух людей. Келлер понимал и то, насколько невозможны отношения между ними, хоть всё это так прекрасно и здорово. Особенно для него самого. Колби был совсем неамбициозным и по этой причине всегда избегал любой огласки, но ему не могло не льстить внимание такого человека. Теперь же, находясь друг от друга на огромном расстоянии, Колби, как никогда, ощущал, что привязался к Рихарду всерьёз. Однако если Круспе боялся своей ненужности и невостребованности со стороны Келлера, то Колби боялся совсем другого. Того, что, окунувшись в привычную атмосферу, Рихард поймёт, что однополые отношения совсем не для него. Он всё-таки уже не мальчик и, проведя большую часть своей жизни среди женщин, вполне может решить, что Колби всего лишь мимолётное увлечение. Яркое, богатое новизной и удовольствием, но короткое и малозначимое. Рихард также мог испугаться нахлынувших внезапно чувств, совершенно неподходящих ему по возрасту и статусу. Келлер видел это во время их смазанной во всех отношениях сцены прощания. Но не собирался помогать Круспе и озвучивать то, что уже было готово сорваться с языка. Его Ричи сам должен разобраться со своими эмоциями. И тогда будет понятно, останется ли он "его Ричи" или будет просто Рихардом Круспе. Самого Колби тоже мучило в последнее время состояние "непокоя". Будучи человеком дружелюбным и очень общительным, он не испытывал недостатка в приятелях и собеседниках. А секса ему было достаточно и на съёмках. Разве что он перестал приводить понравившихся ему партнёров домой. Колби тоже здорово не хватало Рихарда. Тёплый летний вечер, пронизывающие комнату лучи заходящего солнца, пыльная столешница и неубранная с утра посуда. Вот всё, что встречало Келлера в конце рабочего дня. Сколько раз он раскладывал Ричи на этом столе? А на полу? Нетерпеливо, до треска ниток в швах, стягивая с него одежду, чтобы добраться до желанного тела, которое горело таким же желанием под его ласками. Колби почему-то вспоминался не самый первый их раз, якобы случайно подстроенная им самим встреча после того дурацкого аукциона в клубе, а именно второй. Осознанный и обдуманный шаг со стороны самого Рихарда. Оставив утром свою визитку на столике, Келлер не сомневался, что Рихард позвонит. Но ждать пришлось целую неделю, и он уже начал беспокоиться, как раздался звонок и прерывистый тихий голос Круспе, практически неузнаваемый, послышался в телефонной трубке. Колби оставалось только с понимающей улыбкой внимать торопливой, сбивчивой речи Рихарда, который выдавал словно заготовленные заранее фразы. И отвечать так же банально. Да, он свободен сейчас, да, приезжай, конечно. Почему-то именно тогда Рихарду было до чёртиков страшно. Колби не мог этого не чувствовать. Он боялся, аккуратно ступая тяжёлыми ботинками по бледно-жёлтому покрытию пола в прихожей, едва дышал, когда Келлер положил большие тёплые ладони на его окаменевшие от напряжения плечи. Отводил глаза, когда Колби раздевал его и укладывал горячей спиной на холодную простыню. Одним сплошным удовольствием было наблюдать, как Рихард доверчиво расслабляется, как распускается этот паутинный кокон старых привычек и вечного стремления к лидерству. Как ослабевает железный контроль, как он подпускает Колби всё ближе. И тем слаще было укладывать его под себя, такого строптивого и непокорного хозяина жизни, который с трудом, почти через силу, отдаётся целиком. И слабеют руки, и становится вязким воздух, и обостряются чувства, и мысли уплывают куда-то. Зачем думать, когда рядом, вот здесь, под руками и собственным телом всё, что тебе нужно сейчас - выстанывающий из себя собственное и твоё удовольствие человек, который просто необходим. После таких воспоминаний, которые захватывали Келлера всё чаще в последнее время, он не знал, куда деваться и девать самого себя. Бесцельные круги по квартире среди нечётких силуэтов мебели в наступающих сумерках, разогревание чего-то в микроволновке, просмотр каких-то сумбурных передач по телевизору... В конце концов, бездумное щёлканье пультом заканчивается на музыкальном кабельном канале, который, как на грех, крутит этот грёбаный клип "New York City". Колби сначала тяжело и обречённо вздыхает, обозревая чёрно-белого Рихарда на экране, потом непроизвольно хихикает. В глубине души, где-то очень-очень глубоко, он всегда потешался над невыносимо пафосным здесь Круспе, этаким "гангстерито" в ошейнике, прости господи, но вслух не говорил ровным счётом ничего, зная, как болезненно реагирует на подобные вещи Рихард. "А всё-таки как хорош, мерзавец!" - смутное предчувствие сдавило грудную клетку, еле уловимая тень неподдельного страха от близкого и такого предсказуемого конца всего этого. Колби выключил телевизор, прошёл на кухню и выудил из каких-то неведомых запасов бутылку виски, сроду у него не водившегося. Плеснул полстакана, выпил залпом. Задумчиво посмотрел в тёмное окно. "Что я маюсь-то как дурак?" - решительно тряхнул головой и взял телефонную трубку.