"А мёртвые осьминоги умеют смеятся?"

      Бомбардир стоит под дождём, а дождь плачет над судьбой Бомбардира, окропляя соком лепестков иссопа, и омывая до ноготы души…       POV Евагеллиона       По непонятной даже мне самой причине, я вдруг начала чувствовать невыносимый холод и озноб, стоило мне появиться, где-то на людях, среди них я ощущала себя невыносимо чужой. Я не человек, и мне это известно. Я делала все, что было в моих силах, чтобы спасти их, и продолжаю, хоть и прекрасно понимаю, «я не смогу насладиться результатами». «Ну и зачем тогда?»… «Что тебе будет за это?»… «Пожила бы для себя хотя бы!»… Несмотря на то, что я так упорно настаивала на том что — «так надо!» или же «Я правда этого хочу!», его слова до сих пор раздаются эхом в моей голове, заставляя меня думать об этом снова и снова. Я очень отчётливо чувствую её, ты наверно тоже с ней близко знаком? С ней… отчуждённостью. А я ведь понимала как тебе одиноко, поэтому, даже когда Жасмин не посылала меня к тебе, я всё равно приходила. Жасмин… я понимаю, что это ради людей, ради Будущего, но зачем врать? Затем чтобы я не чувствовала себя чужой? Так знай, сейчас мне кажется, что я схожу с ума… Человеческие чувства потихоньку покидают это маленькое тело, в котором не бьётся сердце. И не забьётся никогда… Почему? Да потому что его — нет! И быть не должно… Всё, что я могу сделать — это спасти мир от тебя Жасмин, моя Лживая сестрёнка, и в тоже время, моя Бессердечная создательница. И как это у тебя получилось, я же и вправду восхищена, скрывать от меня 29 таких же, как я! Слёзы ссохлись, их не должен видеть никто. Всё что я могу сделать — предотвратить то будущее, в котором, я жила… под гнётом Красного Дракона. Меха утка прыгает у моих ног, строя смешные рожи, будто бы пытаясь меня повеселить. Мои любимые механизмы, как бы я жила без вас? Да жила бы как-то… не в них ведь дело, а в самоцвете. И будь он проклят этот самоцвет! Я даже чувствую, как дрожат голосовые связки готовые сорваться на отчаянный крик. Это больно. Наверно обычные люди этого не ощущают. Большая пушка приятно тяжелит руку. Накатывает усталость, но ещё есть дела. Роузи — пророк и предатель! Но кроме этого она была единственной надеждой будущего… И моей, возможно, тоже. Да, она была лучиком надежды в непроглядном мраке из одиночества, сомнений и тлеющего на глазах доверия. Мне врали все-все-все, до одного. Даже он ведь наверняка всё знал! Вельскуд из будущего… Могу ли я хоть немного доверять тебе? Нет. Это ответил ты же! Только этого времени… «Не верь…»… «Пусть разбираются сами!»… «Это не твои проблемы!»… «Люди из будущего… О чём вы только думали!»… Смех. Чей-то смех доносился до меня, обрывая ниточку мысли… А точно! Это я так смеюсь. Ведь тут больше некому смеяться кроме меня и мёртвого осьминога. Но осьминоги не могут смеяться, а мёртвые?       Я затихла. Или смеялся всё-таки осьминог? Это уже не важно… Возвращение в Небесную Гавань прошло как во сне. И знобит от одиночества. Внутренний голос ласково шепчет прямо в душу о том, что я не человек и мне здесь не место. А о чём он вообще? Разве у меня может быть место кроме как в пробирке, в которую я уже не помещусь? Глупый «внутренний голос»… Лоффи как-то загадочно смотрит на меня… По слухам он сошел с ума. Прямо как я?       — Как ты себя чувствуешь бывший пират? — тихо спрашиваю я, глядя ему в глаза.       — А ты? — заговорщически и невероятно серьёзным для него голосом, спрашивает человек, в чьей голове живёт баскербуль.       И мы смеёмся. И слёзы льются сквозь смех… А может это Лоффи плачет? Тогда почему вода на щеках у меня. Она солёная. Это не дождь, дожди не бывают солёными. Возможно — это первый раз когда я вижу настоящий дождь, ведь в будущем всё живое, что смогло скрыться от Красного дракона, живёт под землёй. Я вижу, как Растрёпа нервно косится в нашу сторону. Я резко перестаю смеяться. Или это смеялся только Лоффи? Уже не важно. Я медленно иду к Растрёпе. Растрёпа пятится назад от меня. Я протягиваю к нему руку, и он, с криком столь громким что мне закладывает уши, убегает. Я в недоумении… Взглянула себе под ноги. Лужа. А в луже отражение маленькой девочками со средней длинны светло-зелёными прямыми волосами и большими зелёными глазами, в которых, отразилось, бескрайнее ничто. Я ли это?       End POV Евагеллиона       Тихие шаги расходились эхом по Подземелью замка. Там, близ того места где когда-то сидел Герант, сидит Вельскуд. Его глаза закрыты, но он всё видит, его дыхание мерное и посапывающие, но он не спит. Уверенным, но расслабленным шагом к нему идёт девочка лет одиннадцати, одетая в короткие шорты, гольфы выше колена, высокие коричневые сапоги, белую рубашку под оранжево-коричневым светлым плащом без рукавов, поверх него был пояс из чёрной кожи с блестящей бляшкой, и грубые, того же цвета, что и сапоги, рукавицы. В руках у неё был поднос, на котором была тарелка с супом, ложка, кружка с чаем, что отдавал сильным запахом трав, и булочка заместо хлеба. Поняв, что её заметили, она попыталась сделать как можно более непринуждённое выражение лица, хотя не очень-то получалось.       — Здравствуй, Вельскуд! — крикнула она ему, улыбнувшись.       — Приветствие и пожелание здоровья, признаю, в данной ситуации, уместно… — устало сказал тот, без особого интереса в голосе.       — А я тут тебе поесть принесла, — сказала она, указывая головой на поднос и поднимаясь по маленьким ступенькам. Она поставила поднос перед ним. — Суп с красным перцем, — весело сказала она. — Терамай и я прекрасно помним, что ты любишь острое! И с чаем осторожней, он очень горький, лекарственный потому что…       Она села на ступеньки спиной к Вельскуду и упала с головой в свои мысли. «С ней сегодня явно что-то не так…» — подумал он, однако, всё же, принялся за еду. Чай оказался действительно горьким, до слёз из глаз горьким, но Вельскуд терпел. Такая забота от этой девчонки уже стала настолько привычной, что даже не удивляла. Ему самому становилось временами как-то странно, от того, что забота, со стороны кого-то кроме самого себя, казалась ему столь обыденной. Ни дать, ни взять вторая мамочка, а ни маленькая шустрая девчонка.       Когда Вельскуд закончил трапезу и уже собирался было спать, он вдохнул побольше воздуха чтобы спросить что-то, но не сделал этого и просто-напросто закрыл глаза, вот ещё ему надо проблем с этой малявкой. Она составила всё обратно на поднос и начала уходить.       И вот, когда она уже была на пол пути к выходу из подземелья, она услышала сухой и жутко громкий кашель. Здесь кашлять могли только двое, она и Вельскуд, но Евагеллиона не была больна, так что только…       Она не торопливо поставила поднос на пол и побежала к рыцарю. Она была настолько маленькая, что Вельскуд сидя мог упереться ей носом в плечо, когда та в свою очередь, стояла. Правой рукой она обняла его за плечи, а левой протянула ингалятор, после чего положила её, руку, ему на голову. Она была такой легкой, что рыцарь этого даже не заметил. Наконец успокоив своё больное горло, мужчина в чёрных доспехах вновь вздохнул спокойно, но тут же оторопел. Ощущение мягких губ ребёнка на своих собственных вводило его в ступор, пусть даже длилось оно не более пары секунд.       — Вельскуд… — почти шепотом сказала она. — А ты не знаешь, мёртвые осьминоги, умеют смеяться?       В голове у рыцаря было пусто как в решете, но через мгновение до него дошёл смысл этих слов, и если бы он мог хотя бы улыбнуться, то не удержался и разразился бы громким смехом…       — Вельскуд, — сказала девочка, глядя умоляющим взглядом прямо ему в глаза. — Пожалуйста, не умирай… Я обязательно сделаю всё, что я смогу… и что не смогу тоже, чтобы ты мог жить, так что, пожалуйста, подержись ещё… Это всё чего я прошу.       Сказав это, она отстранилась и направилась к выходу из подземелья.       Вельскуд уже давно предвидел это… Ещё тогда, когда впервые рассмотрев её, там в пещере, понял что у неё самоцвет вместо сердца, а она в свою очередь говорила так, будто от всех людей она отличается только тем, что она не из этого времени, тогда он понял, что всё будет не так-то просто… Ещё тогда, когда она с не по-детски печальным взглядом рассказала ему, кто она на самом деле есть, голос в тот день у неё подозрительно срывался на плачь… И когда она, с опустевшими от отчаяния глазами, смотрела и на дорогу, и в никуда, помогая Терамаю донести его до подземелья. Но он даже представить себе не мог что-то подобное… Это же просто безумие! Она не человек, но настолько человечна, что это — нет, не ужасно смешно, это и смешно и воистину ужасно. И виноват в этом он… он из её времени. Почему же он ей не сказал кто она? Или он тоже не знал? Хотя, нет, знал. Знал, знал ведь, гад, и всё равно молчал. Ком в горле рыцаря становился всё тяжелее и больше. И почему он не может просто забить на это? Да потому что он уже по уши в этом, и дальше… он уж точно знает, что дальше будет только хуже. Он прожил 76 лет, он точно знает что такие чувства никогда не щадили своих обладателей.

— Нет, не умеют…