Грань

Шепот воды и дрожь воздуха так противно шелестят где-то на задворках сознания, пытаясь хоть как-то намекнуть мне, что пора вынырнуть из мягкого одеяла растерянности и отрешенности, но так не хочется выбираться их этих теплых объятий. Особенно когда тебя постигает разочарование. Почему в такой момент я слышу именно эти звуки? Ведь чисто логически я не могу их слышать сейчас. Именно сейчас, когда вокруг зажигаются и гаснут светлячки от рикошетивших пуль. Сейчас, когда мельтешат расплывчатые тени в толстой броне и с крупнокалиберным оружием в руках. Их черная форма выглядит нелепо и смешно на фоне окружающего ландшафта. Ведь ночь необычно светла сегодня, как будто луна специально своим не меркнущим сиянием освещает их уродливые фигуры, и такие угловатые и рваные движения, хотя это не единственное, что она освещает. Ты. Ты, кого я так надеялась увидеть, но не в этой сценке под названием людская жестокость. Твоя фигура смотрится еще более потерянно и непривычно, когда творится такое. У меня даже нет слов, чтобы это описать, ведь имя хаос или ад будет слишком ласковая характеристика этому безумию. Взрывы, как огромные цветные стекла, разлетаются яркими осколками света, пронзая своим сиянием все вокруг. Всклокоченная и растрёпанная земля выглядит жалко и уныло. На ее истерзанной поверхности прыгают еще не потухшие искорки и игривые языки пламени, а в глубоких воронках торчат осколки, некогда бывшие целостной конструкцией не разорванных снарядов. Почему я до сих пор слышу легкое шуршание ветра? А может, он свистит в моей пустой голове? Ведь сей час в черепной коробке нет ничего, что можно было назвать сознанием, лишь примитивные автопилотные действия визуализации и накопления информации. Тело просто замерло, окоченело, сделало все, чтобы я смотрела на этот ужас. Да, ужас. Хотя стоит признать, что подобные картины в моем обычном состоянии доставляют удовольствие, но не когда в них участвуют те, кто мне дорог. Дорогой, ценный, незаменимый? Эти слова, как волшебный рычажок, встряхивают онемевшее сознание, как обычно это делают друзья, что так навязчиво требуют внимания — вот только жаль, что вместо улыбки приходит осознание и полная уверенность лишь в двух вещах. Первая была в том, что я слишком поздно осознала твою значимость для меня. Вторая была менее прозаична и родилась так же резко, как и вакуум вокруг меня. Ты умрешь именно здесь, именно сейчас. Такая избитая, но от этого не менее точная фраза заслоняет все своей рациональностью. Почему я так уверена? Почему я не могу заставить себя поверить, что тебе удастся сбежать в самый последний момент?! Почему? Откуда это чувство уверенности, как будто я могу видеть будущее? Мое подсознание даже не пытается оспорить столь абсурдную веру в твою гибель, хотя так хотелось услышать хоть одно словечко осуждения или надежды, но мне лишь доступны противные звуки шелеста воды и ветра. Глаза широко распахнуты, очки в пылу заинтересованности и неверия так глубоко посажены на нос, что ресницы задевают ровную поверхность линз, стоит только моргнуть. Может, поэтому я стараюсь не моргать, отчего веки в нервном тике подрагивают и мешают смотреть? Или я боюсь упустить хоть одну секунду твоей казни? Но любой вопрос отходит на второй план, стоит твоему корпусу беспомощно упасть на землю. Погребенный снопом ослепляющих огоньков и искр, как под селевым потоком заставляет логику подкинуть еще несколько неприятных намеков. Глаза начинают неприятно щипать, но яркие всполохи гранат здесь ни при чем. Немного непривычно и даже в новинку понимать, что хочешь плакать, хотя вроде и ничего не чувствуешь, лишь неверие и отрицание все еще бьются в конвульсиях, разбиваются друг о друга, из-за чего хаос чувств рождает пустоту. Хотя нет, кое-что все же есть. Такое невесомое и знакомое, как голос того, с кем ты давно не виделся. Вроде узнаешь, а вроде и нет. Да, кажется, припоминаю. Да, точно, я вспомнила, как тебя зовут. Боль. Как странно, что она появилась именно сейчас. Почему сейчас? Так много вопросов, что совсем с тобой не связаны. Так много глупых слов, хотя можно сказать всего одно. Почему? Вот еще один взрыв, и на этот раз шум воды заглушает твой стон, прежде спокойное трепетание воздуха обращается в непонятное гудение и прерывистое хриплое посвистывание. Догадка приходит после того, как твои губы зашевелились в немом разговоре с твоими убийцами. Это твое дыхание. Это протяжный и тяжёлый гул, работа вент-системы. Я все еще хочу верить, что ошибаюсь в банальности сценария окончания твоей судьбы, но четкий голос, как в насмешку, врывается в общую картину. «Умри уже!» Грубый прокуренный тембр так и подмывал обернуться и со всей силы ударить. Но кого? И было ли у меня время для этого? Конечно нет, ведь я тоже прекрасно понимала, что чаша твоего функционирования скоро перевернется и растворится в колодце искр. Но пока ты все еще жив, я эгоистично наслаждаюсь последними секундами твоего существования, стараясь запомнить каждый изгиб твоей брони. В сложившейся ситуации было даже все равно, что тебе оторвали ногу. Я смотрю не на покореженную конечность, а на твою гордую осанку и упрямство, что ты проявляешь, балансируя на колене. Именно это усердие и воля к жизни заставляет далекими уголками подсознания понять, насколько мы, люди, омерзительны. Передо мной разворачивается унизительное истребление того, чего мы не понимаем и боимся, но во мне нет ни капли жалости и желания тебе помочь, хотя пару минут назад я назвала тебя незаменимым. Вот такая наша преданность… Я не слышу твоих слов или простой мольбы о пощаде, что обращена к испуганным псам у твоих ног, которые мнят себя охотниками. Но как жаль, что мы с тобой слишком поздно осознаем, что ищейкам нет смысла объяснять сложившуюся ситуацию, ведь курок спустит истинный охотник. Громкий свист, и в твою грудную броню врываются все те же знакомые осколки света. Ударная волна валит тебя наземь, порождая еще один жалобный хрип и стон отчаяния. Ты знаешь - это конец. Грудные пластины безвозвратно расплавлены, проводка искрится не хуже тех самых гранат и бомб, которыми тебя минуту назад обстреливали. На пару секунд открывается вид на твою искру. Такая маленькая и слабая. Обугленные и черные края камеры, что была призвана защищать ее, угрожающе нависли над голубым огоньком. Залюбовавшись твоей сутью, я даже не заметила, как из ниоткуда появился еще один выстрел. Тело вздрагивает от накатившего минутного страха, а бессмысленные рассуждения о моей слабой человеческой природе разбились подобно твоему корпусу. Тебе больно. Я вижу, как искажается твой фейсплет. Я слышу, как вентиляционная система совершает последние обороты и затихает в унисон с твоим полу-стоном. Это конец? Это конец... Голова налилась теплым свинцом, прежде ровная спина согнулась и безвольно откинулась на спинку кресла. Я все еще смотрю. Я все еще верю, что так не может закончиться. Но черный трансформер с яркой кислотно-зеленой оптикой обрывает мои надежды также легко, как и вынимает твою искру. Всего пара мгновений, и столь прекрасная, чистая душа забрана, как трофей в бездарном подобии охоты. А разве сейчас случилось не то же самое? Разве сейчас не была реконструкция самого обычного развлечения знати до того, как она вымерла? Да так и есть. Это была банальная охота, в которой ты - дичь. Так просто. Именно из-за этой простоты в голове все никак не укладывается вся суть и банальность этого действия. Все кончилось, и бесполезные рассуждения, которыми я пыталась заслониться от правды происходящего, и чувства, которые как последние предатели, покинули меня. С твоей дезактивацией этому миру стали возвращаться звуки и цвета. Нет больше ни ровного колебания волн воды в моей голове, ни надоедливого бриза. Теперь я прекрасно слышу, как Локдаун разговаривает со своими гончими, которых он так умело использует. Я слышу, как на заднем сидении кто-то хрустит чипсами и попутно вставляет комментарии уже знакомым прокуренным голосом, доводя до сведения всех сидящих о том, что давно было пора так сделать. От этих слов в голове стало так ясно от расцветающей ярости, как если бы из пустоты соседнего сидения мне хорошенько двинули под дых, но сил ответить или хотя бы шикнуть просто не нашлось. Яркие и точные иголочки боли рождались то тут, то там, окончательно возвращая меня в реальность. Вот над ухом раздается ужасно приевшаяся музыкальная тема с таким точным названием «старый телефон». От столь громкого звука голова сама собой поворачивается к источнику. Худощавый парень лет восемнадцати был так же раздражён этим звонком, как и я, но ему было все равно, что он нервировал всех соседей в радиусе слышимости. А вокруг был все тот же знакомый мрак и гулкий хруст, шипение от всевозможных съестных припасов и напитков, что люди заранее принесли с собой. Все те же знакомые пустые кресла по обе стороны от меня, и огромный белый экран, на котором мелькало продолжение этой истории. Было немного странно поймать себя на мысли, что мне все равно, что будет дальше. В попытках отогнать столь абсурдную мысль, я стала разглядывать темноту, надеясь увидеть хоть кого-нибудь, кто был бы опечален потерей такого уникального трансформера. Но, конечно, всем было все равно, и даже слова малолетки на переднем сидении с общей мыслью: «Жаль» звучали слишком фальшиво под аккомпанементы ее неприличного чавканья. Свинец, что раньше равномерно отягощал всю голову, по странной причине перекочевал в лобною долю, отчего пришлось в покорном жесте опустить свой подбородок на грудь. И каково же было мое удивление... Вот он - источник моей боли. За иллюзорным уходом в твой мир я и не заметила, как впилась в подлокотники своего кресла. Тонкие пальцы с усердием сжимали деревянную поверхность, грозясь оторвать столь хлипкий атрибут удобства. Костяшки совсем побелели, а на бледной коже отчётливо стали видны вены. На самом деле боль рождалась не там, где предположительно душа, а на кончиках моих пальцев, что с такой остервенелостью вжимались в лакированную поверхность. Вот только странно, что даже разжав трясущиеся ладони, легкий ореол боли никуда не делся. Он изредка и ненавязчиво вырывал мое сознание из мягкого вакуума равнодушия. Было так приятно сидеть в этой темноте кинотеатра и смотреть на такую же черноту внутри себя. Было так спокойно и тихо. Впервые за все мои походы в кино мне было все равно на громкий лепет детей и равномерный звук пережёвывания пищи, что так четко был слышен в самые ответственные моменты фильма. Возможно мне даже понравилось, когда Оптимус Прайм кинулся в лабораторию, лишь увидев, как его старого друга расплавляют как вторсырье. Но почему-то уже не было такого трепета, как перед началом фильма. Кинолента прошла незаметно, оставив после себя неожиданные открытия и поводы поразмыслить о обо всем и ни о чем. Было интересно узнать для себя, что в наше время существуют такие люди, что способны заставить зрителя забыть о том, что перед тобой всего лишь несуществующая вселенная, в которой ты лишь сторонний наблюдатель. И пусть, что на середине фильма захотелось взять ту самую ионную пушку, которой оборвали актив воен-врача автоботов и застрелить Майкла Бея, но он от этого не перестает быть гением своего дела. Ведь если я смогла настолько живо желать смерти тому, кто убил близкого мне по духу трансформера, не значит ли это, что на тот момент стерлась грань между реальностью и фантазией?