Как нужно

Дитер Хельштром всегда все делал так, как нужно. - Сomme il faut?* - язвительно переспрашивала Эммануэль Мимье. - Сomme l'a ordonne**, - желчно отвечал майор. Штурмбаннфюрер, если говорить точнее, но Эммануэль предпочитала именно "майор", ни в чем не снисходя до подчинения ему, чертову нацисту, который вдруг почувствовал себя хозяином в Париже, как сотни таких же солдат и офицеров, подобных ему. Сотни вероломных немецких свиней. Дитер сразу решил, что ни при каких обстоятельствах он с этой дамочкой мириться не будет. Решил он это еще тогда, когда собственноручно изымал у мадемуазель Мимье копии нежелательных фильмов в Le Gamaar. С того самого момента все, собственно, и началось. - Не имеете права! - француженка возмущенно грозит ему пальцем, и смотрится это более чем смешно. Ей бы в сложившейся ситуации думать о себе (как-никак, а у нее нашли полсотни бобин с картинами, объявленными Геббельсом вне закона), но мадемуазель Мимье обращается к лучшему из средств защиты. Мадемуазель Мимье переходит в нападение. - Еще как имею, дорогуша, - продемонстрировав ордер, Дитер расплывается в улыбке и закуривает, глядя на тщетные попытки хозяйки кинотеатра помешать его людям, таскающим коробки с пленкой, - так что закрой свой рот и не мешай мне исполнять приказ. Не по нраву новые порядки - проваливай в Виши. Правда, не уверен, что там сейчас многим лучше. Но мой тебе совет: сиди в своем кинотеатре, крути проектор и не высовывайся. Или найди себе немца. Хотя, о чем это я, - штурмбаннфюрер издает едкий смешок, - Вы ведь, мадемуазель Мимье, весьма талантливо обворожили нашего героя. Шошанна смотрит на гестаповца с нескрываемой злостью, закусывая губу и сжимая руки в кулаки. - Между мной и рядовым Цоллером ничего нет, - рычит она сквозь зубы, взглядом прожигая майора насквозь, в то время как Хельштром подходит все ближе к девушке, а затем медленно наклоняется к ее уху. - Чем докажешь? - ухмыляясь, шепчет он. Шошанна не терпит подобной наглости, и тем более не смогла бы стерпеть ее от зарвавшегося немца. Да, Цоллер ей противен, но рядовой - настоящий джентльмен по сравнению со стоящим сейчас рядом с ней мужчиной в кожаном плаще, явно считающим ее за пустое место. У юной хозяйки кинотеатра слишком высокое чувство собственного достоинства, чтобы такое отношение запросто сошло майору с рук. Но она не учитывает того, что самолюбие штурмбаннфюрера Хельштрома нисколько не уступает ее собственному. И поэтому когда ладонь Шошанны звонко проходится по его щеке, майор не заставляет себя ждать, припечатывая строптивую дамочку к стене и стальной хваткой стискивая ее горло. - Как жаль, что Вас не хватило на достойную беседу, - презрительно растягивая слова, он выдыхает сигаретный дым ей в лицо, строя мину отвращения на детском лице. - До встречи, мадемуазель Мимье. Штурмбаннфюрер уходит стремительно, напоследок рявкнув пару команд на немецком. Шошанна продолжает стоять в оцепенении, облокотившись на афишу "Убийцы из соседнего номера". Ей хочется спалить кинотеатр раньше премьеры хотя бы для того, чтобы больше не видеться с наглым фрицем в кожаном плаще. *** Своим привычкам Дитер Хельштром изменяет редко, и на следующий день по дороге в кинотеатр Шошанна слышит знакомое ей по первой встрече с майором: "Засовывай свою задницу в машину" - фразу, с которой началось их знакомство три дня назад, когда Хельштром конвоировал ее в Maxims. - Как мило с Вашей стороны, - кривится она на заднем сидении автомобиля. - И не надейся, - Хельштром щелкает зажигалкой. - Куда мы едем? - хмурится Шошанна, глядя в окно, но майор не очень-то спешит дать ей ответ. Он привозит ее к себе, сомневаться не приходится, и она начинает паниковать: ладони предательски потеют, а в горле пересыхает. - Вы так и не предоставили мне доказательств, мадемуазель Мимье, - нагло улыбается Хельштром, по-хозяйски разваливаясь в кресле. - Вы слишком много на себя берете, майор, - сухо отвечает Шошанна, глядя на него, как уж получается, сверху вниз. - А это, девочка, не тебе решать, - он выпрямляется и становится аккурат напротив. Какая девочка, думает она, что за фамильярность, какая девочка, когда между ними едва ли наберется десяток лет разницы. - Мне нужно готовиться к премьере, мсье Хельстром, - в ее исполнении его имя выходит откровенно по-идиотски, и это раздражает штурмбаннфюрера настолько, что он едва подавляет в себе желание врезать норовистой француженке, да так, чтобы она заодно забыла, как это возможно, препираться с офицером гестапо. - Ни хрена тебе не нужно, - рявкает Дитер ей в лицо, толкая Шошанну в просторное кресло и нависая над ней, явно обескураженной. Неужели она все еще верит в простоту этого мира? - Вы не имеете права, - затравленно шипит француженка, повторяясь. - Да что ты сделаешь? - он кривится, - пожалуешься своему шутце? Думаешь, если приглянулась герою Рейха, можно вести себя как королева? Ты ведь просто шлюха, чертова французская шлюха Фредерика Цоллера. - Между мной и рядовым. Ничего. Нет, - цедит Шошанна сквозь зубы, прижимаясь к самой спинке кресла, лишь бы оказаться подальше от ощущаемого даже физически ненавидящего взгляда практически бесцветных, настолько светлых, глаз майора, едва ли не полностью скрытых теперь за расширенными зрачками. - Не-ве-рю, - нараспев произносит Хельштром и качает головой, - все вы бабы одинаковые: едва замаячит на горизонте герой войны, как вы уже готовы раздвинуть перед ним ноги, - философским тоном продолжает он, поддерживая лицо девчонки, которая упорно избегает смотреть на него, за подбородок и по-хозяйски водя большим пальцем по ее нижней губе, - я ведь прав, а ты просто упрямишься, ты просто любишь спорить, маленькая француженка, - с той же нравоучительной интонацией заключает он, погружая большой палец ей в рот. Шошанна находится, чем ответить, прокусывая палец майора до крови. Хельштром одергивает руку и орет, громко ругается по-немецки, в то время как она пользуется ситуацией и спешно бросается к выходу. - Ну уж нет! - с яростной гримасой штурмбаннфюрер настигает ее почти у самых дверей, грубо хватая за волосы и утягивая девчонку на пол, наваливаясь на нее сверху, - У Вас премерзкие манеры, мадемуазель. Думаю, шутце расстроится узнав, что его невеста - настоящая дикарка, - с притворным сожалением Дитер качает головой, но затем его словно осеняет мысль, и майор шепчет ей на ухо, - или, может, именно этим ты его заводишь? - Пустите, чертов Вы садист, - Шошанна пытается оттолкнуть его, столкнуть с себя, но ее безуспешные попытки лишь веселят Хельштрома. - Ну же, девочка, докажи мне, что у вас с Цоллером ничего нет, - он похлопывает француженку по бедру, да так красноречиво, что Шошанна тут же заходится в очередном приступе праведного гнева. - Немецкая свинья! - выплевывает она ему в лицо, в ответ на что тут же получает увесистую пощечину и довольный взгляд штурмбаннфюрера, весьма доходчиво сообщающий ей о том, что для Хельштрома ударить женщину, точнее, шлюху, какой он ее видит, - это вполне в рамках морали. - Я бы уже трижды высек тебя, - добавляет он, - но ведь это слишком просто и ничему не научит такую сучку как ты. Дитер встает с пола, заставляя ее подняться за ним. Шошанна уверена, так просто этот псих ее не отпустит, но она очень рада, что майора больше интересует то, что у нее между ног, нежели ее настоящее имя и сомнительная биография. - Не ломайся, девочка, - рекомендует Дитер, поглаживая француженку по щеке, а она который раз удивляется его умению настолько стремительно менять интонации. В этом есть что-то от полковника Ланды, мелькает мысль в голове Шошанны, но она тут же лихорадочно отгоняет ее от себя, потому что полковник - последний, о ком она хотела бы думать. Даже сейчас. Тем не менее, если бы дьявол примерил идеально отглаженную форму гестаповца, то это был бы именно Дитер Хельштром, нагло усмехающийся в десятке сантиметров от ее лица. В конце концов, может, это единственный способ отвязаться от него, решает Шошанна и, поборов желание закатить глаза и шумно выдохнуть, она наконец отвечает: - Только давайте быстрее. Дитер заливается смехом. - Кто сказал, что мне не терпится трахнуть тебя? - он с преувеличенным недоумением поднимает брови, едва сдерживая хохот. Шошанна готова врезать ему, ненависть закипает в ней с прежней силой, и, уже замахиваясь, она слышит насмешливое: - Так-то лучше. Желание врезать майору мгновенно исчезает. Теперь она жаждет его мучительной смерти. Шошанна стискивает зубы. - Выпьем? - невинно улыбается Хельштром и, не дожидаясь ответа, достает из шкафа бутылку и две рюмки, - Ну же, мадемуазель Мимье, не стесняйтесь, - он разливает шнапс и предлагает ей присесть на диван. Шошанна напрягается, не зная, какой выходки ожидать от гестаповца, но все же садится рядом с ним, нехотя принимая рюмку из его рук. - Надо же, Вы умеете вести себя, как приличная фройляйн, - его губы растягиваются в улыбке, слишком широкой, чтобы не быть насмешливой, - Мы с Вами подружимся, Эммануэль, я уверен. Они оба, как бы ни храбрились, пить совершенно не умеют, и уже после второй рюмки тело Шошанны наливается приятной тяжестью, а лицо майора становится мрачным, точь-в-точь, небо за окном. - В Вашей коллекции - двадцать шесть запрещенных лент, - он заводит подозрительно серьезный разговор, а она не теряет привычки сопротивляться. - Я знаю. Я помню каждую из них, - беззастенчиво отвечает Шошанна. - Не боишься? - шепчет Дитер, наклоняясь ближе к ней. - Жизнь коротка - искусство вечно. Хельштром посмеивается. Он встает с дивана и зашторивает окна. Шошанна понимает, что это ее последний шанс. Рука сама тянется к горлышку бутылки, обхватывая толстое стекло подрагивающими пальцами. Главное подкрасться незаметно. Гладкая поверхность так и норовит выскользнуть из вспотевшей ладони - она медленно заводит руку с бутылкой за голову, приблизившись к майору. Она уже совсем решается на то, чтобы с размаху разбить бутыль об голову гестаповца, как тот совершенно неожиданно втыкает локоть ей под ребро, заставляя согнуться пополам, скорчиться от боли и уронить злосчастный шнапс на пол, слыша звон стекла. - Какая же ты глупая, - со злостью выплевывает Хельштром, с размаху ударяя Шошанну по щеке, и это выходит так звонко, что у нее все звуки сливаются в голове в единый гул, больно бьющий по ушам, сдавливающий череп и застилающий глаза цветными кругами. Дитер больше не церемонится, ему надоело разыгрывать дешевый фарс. Он мог бы взять все и сразу, ведь он знает, что эта зарвавшаяся подстилка Цоллера слишком гордая, она бы ни за что не рассказала шутце о случившемся. Хельштром фыркает, слишком много гонору для не слишком-то красивой девчонки, слишком много чести. Штурмбаннфюрер торопливо рвет ее одежду, хотя с брюками приходится повозиться. Шошанна слышит его неровное дыхание, сейчас он кажется ей похожим на животное, но не на свинью, как это обычно бывает, а на хищника. Она знает, все немцы так любят сравнивать себя с хищниками. Она почти что сдается майору Хельштрому, хотя инстинкты не покидают ее до последнего: Шошанна шипит, царапается, но уже не пытается вырваться. Так должно быть проще. Штурмбаннфюрера пьянит свобода, контроль над беспомощной теперь француженкой. Она как затравленный зверь - все еще храбрится, но он видит страх в ее глазах. Дитер любит видеть страх в чужих глазах. Он принимает его за собственное отражение. Девчонка носит слишком много одежды - Хельштром путается в тряпках, попутно спихивая ее на диван. Она абсолютно не сексуальна и похожа на мальчишку - грудь совсем плоская, узкие бедра. Дитер было думает, что стоила ли игра свеч, но эта жажда сломать француженку, уничтожить последние капли ее сопротивления, пьянит его, и угловатое тело девки даже начинает его возбуждать. Расправиться с кителем не составляет труда, Хельштром не хочет терять времени зря, он резко хватает ее за тощую задницу и разводит ноги по обе стороны от себя. Шошанна со злостью мычит что-то нечленораздельное, кусая губы и крепко зажмуривая глаза, когда он входит в нее, не особенно аккуратно - велика ли беда, может, это даже послужит ей уроком или уж точно сойдет за хорошее наказание. Штурмбаннфюрер гестапо Дитер Хельштром знает толк в наказаниях. Француженка как-то сдавленно вскрикивает, впивается зубами в собственную ладонь и старается не смотреть на него, раскрасневшегося, растерявшего самообладание. Дитер трахает ее, как положено трахать шлюху, ведь Дитер все делает как положено. Шошанна царапает обивку дивана, цепляясь за нее неухоженными ногтями. Но Хельштром знает, это все напускное, ведь он чувствует, какая она влажная там, внутри, как она все сильнее подается навстречу. Она сама не знает, какого дьявола это происходит, но ей уже почти не больно, она уже даже не сопротивляется, и ей, черти ее раздери, начинает это нравиться. Майор усмехается, слыша, как мадемуазель Мимье стонет, прикусывая ладонь, усмехается, чувствуя, как ее ноги сводит судорогой, усмехается, глядя в ее затуманенные глаза. - Все вы, бабы, шлюхи, - удовлетворенно выдыхает Дитер, кончая в нее, - Как ни старайтесь, это в вашей бабской природе. Вопрос только в том, перед кем раздвинуть ноги. Шошанна хрипло посмеивается, проводя рукой между ног, да, ей становится невыносимо смешно, ей интересно, что скажет майор дальше, когда она показывает ему пальцы, выпачканные в крови. - Тогда Вам, пожалуй, стоит гордиться, что французская шлюха Фредерика Цоллера раздвинула ноги перед Вами раньше, чем перед самим Фредериком Цоллером. Такого доказательства будет достаточно? - криво ухмыляясь, она отталкивает оторопевшего немца, оставляя на кипельно-белой рубашке кровавый отпечаток. - Да быть не может, - недоумевает Хельштром, отступая, рассматривая незаметные следы на собственных брюках и розоватые подтеки на ее бедрах, - Последняя из французских девственниц? - Все лучшее для герра майора, - Шошанна заметно смелеет, даже более, чем следовало бы. Она берет сигарету из пачки на журнальном столике и закуривает, удобно располагаясь на диване, совершенно не стесняясь своей наготы, - Как думаете, это можно считать данью субординации? Французская девка ведет в счете, и Хельштром чувствует это, но на его беду, они оба это чувствуют. Дитер тянется к полке с алкоголем, делая вид, будто ничего не произошло, но даже неопытному глазу заметна та ярость, что клокочет внутри него. - Набиваешь себе цену? - он наливает виски в стакан, он уже совсем протрезвел. - Не припомню, чтобы умоляла Вас трахнуть меня, - деловито хмурится Шошанна, вставая с дивана и подходя к немцу, - налейте и мне, майор, - она берет с полки еще один стакан. - Пошла вон, - выплевывает Хельштром и ставит бутылку в шкаф. Шошанна победно усмехается, неторопливо натягивая заметно подпорченные вещи. Она слышит, как о закрывшуюся за ней дверь с громким звоном разбивается стакан, про себя отмечая, что эта партия осталась за ней, и что горничной майора сегодня придется очень несладко. *** Если Шошанна надеялась, что после того случая Дитер Хельштром оставит ее в покое, то она как минимум врала самой себе. Ну или в конце концов, просто сильно заблуждалась. В следующий раз майору не приходится долго уговаривать ее. В следующий раз она как-то неожиданно быстро соглашается, сама поражаясь этому факту. Хельштром навещает ее кинотеатр с очередной ревизией и уже через полчаса трахает ее в проекторной. Шошанна сегодня как никогда предусмотрительна - Шошанна в платье. - А как же Цоллер? - наигранно беспокоится майор, приглаживая растрепавшиеся волосы. - Думаю, ты разбиваешь ему сердце. - Отвали, - устало отвечает она, и он уходит чрезвычайно довольный собой. *** - Неужели мой кинотеатр настолько плох, что Вы являетесь сюда едва ли не каждый день? - она обращается к майору, стоя на балконе, обеими руками опираясь на перила. - Нет предела совершенству, мадемуазель Мимье, - нарочито вежливо улыбается Хельштром, ожидая, пока она спускается и запирает дверь. - Слишком много красивых слов, майор, - она снисходительно кривится,проверяя замки. Быть пойманной с ним - что может быть более унизительным? Она и без того не понимает, как вообще может чувствовать себя комфортно в его обществе, - Не проще ли сразу приступить к тому, зачем Вы пришли? - Неужели я настолько хорош, что стоит мне появиться, как ты уже готова мне отдаться? - он поднимает бровь, сдерживая смешки. - Нет предела совершенству. Хельштром самоуверенно усмехается и идет за ней куда-то, в подсобку ли или еще куда. Его, в сущности, такие мелочи не особенно волнуют. Он только удивляется тому, что норовистая француженка становится уж очень послушной. *** Штандартенфюрер Ланда расставляет все на свои места. - Эммануэль Мимье - это, знаете, весьма недурное имя, - он одобрительно качает головой, помешивая сахар в своем кофе, а Хельштром все не может взять в толк, какого черта полковнику понадобилось тащить его с утра пораньше в Maxim's. - Типичное, - штурмбаннфюрер пожимает плечами. - Ну же, Дитерхен, не будьте таким черствым. Только вслушайтесь в музыку этих слов, - настаивает Ланда, - Эммануэль Мимье - замечательное, прелестное имя для той, что от рождения звалась Шошанной Дрейфус. Полковник довольно улыбается, на что Хельштрому приходится ответить, но отвечает он неубедительно, кривя губы в нервической усмешке. - Пожалуй, в данном случае это действительно так. - Не мне объяснять тебе, что полагается делать в таких случаях. - Но Цоллер? - Думаю, герой войны способен еще на один подвиг. Романтичные юноши всегда болезненно переживают разрыв, но это пройдет, не стоит размениваться на подобные мелочи. До встречи, Дитерхен, - полковник вытирает рот салфеткой и уходит, оставляя Хельштрома наедине с собственным недоумением. *** То, что Шошанна не хочет видеть Цоллера, - в порядке вещей. Тому, что Шошанна не хочет видеть Хельштрома, есть оправдания. Но то, что она не хочет видеть Марселя, начинает настораживать. Еще больше настораживает ее то, что когда майор Хельштром все-таки приходит, она напрочь забывает о том, что не хочет его видеть. Сам он не знает, сказать ли ей сразу или же пощекотать девчонке нервы. Слова Ланды все еще стучат в висках, и Дитер знает, что пялится на француженку (или же вернее - еврейку?) слишком долго, но его не волнует то, что она могла успеть напридумывать в своей глупой голове, плевать на то, как она могла расценить этот взгляд. Хельштром не хочет, чтобы Ланда был прав, но он знает, что дело обстоит именно так. А еще он прекрасно понимает, что полковнику известно о том, что Дитер трахал мадемуазель Мимье, и при том не один раз. Квитаться с Цоллером Хельштрому откровенно лень, а кончать Шошанну Дрейфус не хочется по сугубо личным причинам. К тому же перспектива насолить Ланде греет черную душонку штурмбаннфюрера, когда он рвано долбится в жесткое тело девчонки, молочно-белое, украшенное десятком добротных синяков, оставленных его заботливой рукой. Уборная ее кинотеатра - место не самое подходящее, и керамическая раковина только подтверждает это, жалобно скрипя и скребясь о стену на стыках. Эммануэль-Шошанна шипит словно змея, кусая губы и не глядя ему в лицо. Дитер молчит, он всегда молчит, когда трахается с ней, и в этих глухих перепихах есть что-то саднящее, льющееся бальзамом на его гадкую душу. Он не скажет ей. Не прикончит наглую еврейку. Не сегодня. Пусть Ланда подавится штруделем, приправленным собственным ядом. *** Найти ее дом - проще некуда, она ютится едва ли не на чердаке в одном из переулков Монпарнаса. Еще утром он отсылает ей букет с запиской. "Непросто спрятать Шошанну за Эммануэль", пишет он, ругая себя за этот насмешливый тон, за эхо полковника Ланды в своих словах. Но когда вечером приходит к ней сам, то понимает, что самое время пожинать плоды. Она все высчитывает, когда же он решится пристрелить ее, тогда как Дитер лишь с усмешкой подмечает, что они наконец-то добрались до постели. Теперь они делают все так, как надо. Как принято. И штурмбаннфюрера Хельштрома это не может не радовать. Когда они лежат в постели после, утомленные, его даже разбирает на разговор. Конечно, ведь так положено делать после секса. - Если ты делаешь все, как велено, когда уже прикончишь меня? - то ли устало, то ли нетерпеливо спрашивает Шошанна. Ее голос груб, как и всегда, от сигарет, одну из которых она сейчас делит с ним. - Уж точно не сегодня. Может быть, когда союзники подпишут капитуляцию. И это будет кульминацией, не хуже чем в твоем кино. Шошанна не очень понимает, в чем майор видит кульминацию, но раз он не собирается разрядить обойму своего Вальтера ей в голову сегодня, то ей наплевать. Она встает, чтобы одеться, тогда как он лишь удобнее устраивается на кровати, следя за ней взглядом и стряхивая пепел куда-то на пол. - Уходить не собираешься? - угрюмо говорит она, категорично и с упреком. - Ты так негостеприимна, Шошанна, - наиграно морщится Хельштром, - Меня, быть может, завтра убьют. Как-никак, война. Шошанна пожимает плечами, ведь ей и на это плевать. - Неужели ты бы даже не расстроилась?- он строит обиду на своем некрасивом, излишне женственном лице. Лицо Шошанны тоже некрасиво, и она морщит свой большой нос, отвечая на его гримасу: - Я бы скорее убедилась, наверняка ли ты сдох. Дитер нервно смеется, затушивая сигарету о простынь. Шошанне Дрейфус стоило бы отрезать язык. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, что же она предпримет в этом случае. *** Хельштром впервые ощущает себя пророком, когда слышит щелчок пистолета, направленного на его яйца. Не то чтобы он жалел о том, что стал докапываться до режущего слух акцента гаупштурмфюрера, нет. Определенно, то, что он оказался прав, греет Хельштрому душу, когда англичанин позерски рассуждает о виски и печах ада. Им умирать, быть может, в следующую минуту, но, кажется, это беспокоит только шлюху фон Хаммерсмарк, нервно кусающую алые губы, кривясь в вымученных улыбках. "Пожалуйста", - просит она всем своим видом. Фройляйн фон Хаммерсмарк рассчитывала закончить вечер в постели одного из этих бравых шутов, но никак не на то, что ее жизнь этим вечером бесславно оборвется в подвале французской таверны. Дитер было думает, рассчитывал ли он сам на такой исход, ехидничая вчера с еврейкой Дрейфус, с Эммануэль Мимье, так правильнее, но ход его мыслей бесцеремонно прерывают десяток выстрелов, раздающихся практически одновременно. Убедиться в его смерти приходится не Шошанне, но штандартенфюреру Гансу Ланде. - Надо же, Дитерхен, оказывается, такие ублюдки как ты переживают разрыв даже болезненнее романтичных юношей, - Ланда приторно улыбается, поддевая мысом сапога перекошенное лицо, посмертную маску штурмбаннфюрера Хельштрома. - Вечно приходится все делать самому. *** Она не видит майора уже два дня, но этот факт разве что позволяет ей лучше сосредоточиться на собственной затее. Пусть Хельштром катится к чертям, а у Шошанны есть заботы поважнее. Марсель, которого видеть до сих пор не очень-то хочется, складывает бобины за полотнищем экрана, в то время как она сама старательно натягивает личину гостеприимной хозяйки мероприятия. Французской подружки Фредерика Цоллера. Когда с балкона она видит Ланду в толпе приглашенных, полковник салютует ей бокалом. Шошанна кривит губы, изображая улыбку. Цоллер за ее спиной. Бежать некуда. И нет того, кто бы велел засовывать задницу в его машину, чтобы увезти к себе. Из трех зол она бы выбрала большее, но, говорят, штурмбаннфюрера нашли в Надин с пробитой головой и, чего таить, не только головой. От этого становится легче, но не радостнее, хотя бы потому что Цоллер настойчиво тянет ее куда-то за собой. - Вы отличный парень, Фредерик, - который раз говорит она, даже не пытаясь замаскировать очевидное "отвали от меня, Фредерик", - и любая девушка... - Чем ты лучше других? - он срывается, и Шошанна понимает, что нельзя играть на пределе вечно. Ей бы самой хотелось знать, чем она лучше. Когда все расходятся по местам, она находит предлог убежать. Когда он приходит перед самым финалом, такого предлога нет. Он вспоминает о том, что сделал для нее, в то время как Шошанна готова поставить между ними зеркало, чтобы все его претензии сыпались обратными упреками. Рядовой Фредерик Цоллер хочет многого, но он не умеет брать это, как умел майор Хельштром. В отличие же от самого майора Шошанна знает, что лучше не упускать момента спустить курок. Шошанна Дрейфус горит в кинотеатре Эммануэль Мимье, горит на экране и в замызганной кровью проекторной. Шошанна - почти что Жанна д'Арк, неправильная, корявая, недостаточно идеальная для национальной героини, да еще и все делающая не так, как положено. И уж тем более не так, как велят. Полковник Ланда довольно потирает руки, глядя на то, как полыхает Le Gamaar, в зеркало заднего вида. Кто бы мог подумать, что маленькая еврейская девчонка, путавшая ему все карты, в этот раз сделает все даже лучше, чем он мог ожидать. Иногда, думает полковник, лучше ставить на тех, кто все делает так, как хочет, ведь у них куда больше рвения, чем у тех, кто привык исполнять чужие приказы. Главное, чтобы в итоге получилось именно так, как нужно.