Giving Me One Hopeless Dance (A Secret Chord)

Сколько времени необходимо, чтоб забыть момент? Конечно, если это мгновение было связано с самым большим вашим позором, то неприятный осадок останется, увы, навсегда. Не то время, семнадцатый век, чтоб так легкомысленно вести себя на публике. Время, когда старый порядок отошел на задний план, и, хотя эти традиции прогнившего светского общества все еще остались, все судачат о новых нормах. Но если та одна минута, секунда, была чем-то сладким и до сжимающегося сердца неуловимым, любой человек, как существо живое, тянется за неизвестностью, порочной страстью, что окутывала тело и мысли. А хочется познать эту темную сторону, отдаться мгновению и забыть о глупых предрассудках, потому что люди были связаны по рукам и ногам, самими собой, своим окружением, и это не давало ни единой возможности ринуться в бега от правил. Одно нежное касание почти заставило дать волю безумной улыбке и сумасшедшему взгляду, но рука была отдернута, а хрупкое создание отвернулось от сладости мига, убивая в себе нежность и трепет. Его окликнули. Молодой юноша чувствовал больше, чем знал, что назвали его имя. Он обернулся к седому мужчине, едва не выпуская бокал вина из длинных пальцев. Совершенно противная из-за своей ничтожной фальшивости улыбка ничуть не украшала юное миловидное лицо. Он сглотнул ком в горле, ускользая от опьяняющего чувства страсти. И причина этой слабости со стороны юноши, другой, совершенно не похожий на остальных мужчина, пристально смотрел вслед уходящей фигуре. Глазами он очертил его силуэт, вскоре размывающийся во мраке. И мужчина тоже отвернулся, у него больше не было причин смотреть в ту часть зала, когда там было пусто для него одного. Все, даже самая загадочная личность может быть легко разоблачена. Любая тайна ждет своего часа, когда о ней узнают, или узнает всего один, наверняка важный человек. Неважно, сколько времени это займет, сколько сил и попыток забыть, как грудь сковывала цепь, будет потрачено, шумное дыхание и сияющие от волнения глаза будут лучшей тому наградой. У каждого был ровно год, чтобы забыть. Вычеркнуть из памяти одно до одури нежное прикосновение и вернуться к светской жизни джентльменов. Холостяк для них не просто семейный статус или вердикт общества, а большая надежда на то, что каждый удар сердца что-то значил. И смешны были их пытки, когда мысли путались и сердце нещадно билось о грудную клетку. А роскошные приемы не значили ничего, кроме как потраченных денег, и это было выгодное вложение - никто ничего не подозревал, свет принял их таких после секундой слабости, и никому ничего не было известно. Конечно, обо всех много судачат, и не грешно было связать в сплетнях даму преклонных лет с молодым юнцом, который и при сверстниках-то заикается. Год спустя пришло облегчение, несущее за собой новую дрожь во всем теле и неимоверное волнение, словно каждый нерв был оголен и любое известие, нисколько не важное для тех, кто дал знать хоть что-нибудь о молодом мужчине, пускало по нему электрические заряды, от конца и передавая этот ток всем последующим. - Луи, - хмыкнула графиня Элизабет-Мерри, - молодой и амбициозный, его знают везде. Странно, что Вы впервые слышите о таком. Высокий юноша беззвучно ахнул, тяжело дыша. Он поднял глаза к потолку, где висела роскошная люстра, бесспорно, дорогая, в своей цене превосходя платье графини. Вернув взгляд даме, он лишь легкомысленно пожал плечами, отпивая чуть вина. Он никогда не любил белое вино и сейчас поморщился, искусно делая вид, будто пытается тщательно распробовать такой противный ему вкус. - Гарри, а что Вас так заинтересовало в нем? Не помнится мне, чтоб Вы спрашивали о ком-то. - Это все сплетни, - утвердительно кивнул он головой, - слухи бывают слишком не правдивыми. - Так спрашивайте обо всем меня. Вы ведь знаете, что я скорее обману барона, чем Вас. Красивые губы скривились в лживой усмешке, пока юноша не успокоил свое сердце. Он снова оглянулся по сторонам, обводя взглядом танцующие пары, и опустил пустой бокал на небольшой столик. Гарри переплел собственные пальцы между собой, сомкнув их позже в замок. Он был намерен спросить еще обо многом, но думал, что пока лучше попридержать язык за зубами, мило улыбаясь Элизабет. - И кто же он такой, на самом деле? Вы ничего не упомянули о его карьере. - По его мундиру многое можно сказать. Знаете, это именно тот человек, по которому можно судить и внешне. Много наград, ничего не скажешь. Офицер, милый Гарри. Его мать француженка, папа - англичанин. Превосходная смесь кровей, не правда ли? Гарри не слушал, только вспоминал, как весь год он метался между Францией и родной викторианской Англией, как забывался в Париже, когда чувствовал потрясающий контраст строгости Британии и распущенности французского общества. И он находил там успокоение, посещая балы и проводя время в компаниях, где царили только желание и похоть. Но никто не смел притронуться к нему, это не те улочки, где любого могли бессовестно прижать к стене и научить французским поцелуям. Гарри не позволил бы себе так низко пасть, зная, что и без того катится кубарем вниз. Потому, что он словно искал здесь что-то, и это так неправильно, иначе как можно провести в Париже больше времени, чем дома, только лишь потому, что там он не корил себя, видел себе подобных. И тогда он стал задумываться, грешно ли думать о том мужчине. Он бывал на приемах, и ни разу взгляд его не цеплялся за именитых холостяков, даже за очаровательных милых девушек. Мог ли он сказать, что пленен? Нет, но он определенно хотел бы. Быть плененным - значит не иметь сил отвести взгляда от того, кто страстно смотрит на тебя все время, кто держит каждый твой шаг под своим контролем, но Гарри отчаянно пытался забыть того, кто делал это всего мгновение. Как приятно было. Он ушел тогда быстро, так, чтоб никто не успел даже открыть рот, чтобы спросить что-нибудь. Не нужно, это все пустое. И в запасе у него были еще два месяца. Восемь недель, чтобы избежать любых внутренних конфликтов с самим собой, чтобы просто снова постараться забыть. Но, да, с маленькой слабостью - проводить вечера у камина с книгой в руках, неизменно рисуя образ собственного героя. Гарри однажды просто решил согласиться на скучный бал маркиза и его супруги, ну, хотя бы исходя из того, что он отказывал всем в визитах вот уже месяц. Неспособность совладать со скукой от светских бесед и дрожью во всем теле от предчувствия, что тот самый Луи мог быть там, сковывала его решительность. Но, он всегда был тем, кого можно было смело ждать до глубокой ночи, потому что юноша мог передумать в любой момент. Неизвестно, что руководило им в этот раз, но он уверенно шел длинным коридором огромного поместья маркиза. Стража приветливо встретила его, и Гарри понял, что его лицо им знакомо. Не этих ли людей он видел год назад, на приеме, сказать он не смог, склоняя голову и проходя дальше. Эти бесконечные дорогие люстры, широкие коридоры и на каждом шагу расставленные цветы оборвались неожиданно, словно эту картину разорвали напополам. Тяжелые дубовые двери легко распахнулись перед ним, и взгляд невольно метнулся к потолкам, изрисованным странными узорами, что сверкали подобно позолоте. Он посмотрел на гостей, которые медленно кружились в танце, образовывая движущуюся спираль, иногда резко хватая за руку другую девушку или мужчину и продолжая двигаться. Официант предложил ему бокал вина, и Гарри, не раздумывая, обернул пальцы вокруг хрупкого хрусталя, через минуту замечая, что аристократы пренебрегли своими традициями. Жидкость была не светлой, а почти багровой, густой красный цвет, и парень с удовольствием пригубил немного вина. Наблюдая за юными девицами, для которых этот бал был первым, Гарри приложил руку к груди, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, обворожительно улыбаясь дамам. По правде говоря, он уже и забыл, как зовут хозяина торжества и что за повод, но разве нужны были причины для пафосных приемов? Это возможность показать, что у них все прекрасно, что они наслаждаются жизнью и брак пары в самом деле когда-то скрасит любовь. Обмолвившись этим с одной гостьей, глаза которой расширились от удивления, Гарри притворно ахнул, исправляясь и говоря, что все уверены, будто это уже произошло. Какая жалость. Гарри осмотрел балкон, где стояли давние армейские приятели. Вот кто на самом деле веселился. По крайней мере, это выглядело правдоподобно. Возможно, кто-то еще хочет веселья здесь? Юноша хмыкнул, когда увидел, как офицеры разливали шампанское и что-то более крепкое, но что конкретно, Гарри не мог видеть. Он всего на секунду отвел взгляд, цепляясь перед ним за миниатюрный силуэт. Но когда он снова посмотрел на балкон, половина мужчин разошлись, и так быстро, что странно, что Гарри не заметил никого, кто бы спускался по лестнице. Немного дернув плечами, он снова посмотрел на танцующие пары, кивая знакомым. Он не дорожил этим обществом нисколечко, но, будь его руки развязаны, он бы не стоял на этом месте. - Надо же, Вы и не пытаетесь спрятаться, - прозвучал мелодичный, совсем юношеский голос за спиной. Гарри почувствовал только, как воздух словно выбили их груди, и старался найти ответ, хотя и мысли летели с невообразимой скоростью. - Было бы дурно стоять здесь, когда все танцуют, и утверждать, что мне есть смысл скрываться, - тихо сказал он, глядя на бокал в своей руке. - Значит, Вам не было от кого скрываться, - голос стал тверже, и мышцы напряглись от нервов. - Не говорите так, словно перед вами преступник. - Я бы хотел знать, кто передо мной на самом деле. Общаться с человеком, стоящим ко мне спиной, я не привык. Молодой парень не торопясь повернулся к собеседнику. Пальцы дрогнули, и бокал, на этот раз, год спустя, разбился о мраморный пол. Гарри вздохнул, не пытаясь скрыть страх в глаза, даже не намереваясь отвести взгляд. Несмотря на звонкий и мелодичный голос, перед ним стоял невысокий мужчина, чьи каштановые волосы были небрежно заброшены назад, а в глазах светились искорки серебра. - Теперь Вы довольны? - голос сорвался на тихом шепоте, - что же так веселит Вас? - Вы не в состоянии найти оправдание моей улыбке? - Какой же Вы, - в негодовании выдохнул Гарри, продолжая с трудом наполнять легкие воздухом. Луи обошел его, останавливаясь за спиной и томно шепча на ухо: - Честь имею сказать, что Вы ждали этого не меньше моего, - прошептал он, не касаясь юноши, - я помню. Ох, а разве я мог забыть? Вы едва не выронили бокал, что сейчас успешно наверстали. Белое вино, так ведь? Отвратительный вкус. Гарри шумно вдохнул, закрывая глаза. Нет. Он не мог, конечно, не мог прикоснуться к тому, за чем и от чего бежал весь год. Если он упадет так же низко в глазах света, то уже никогда не поднимется. - Если есть в Вас хоть капля этой чести, - залепетал он, - оставьте это. Разве Вам нужно осуждение? Вы офицер, возможно, вскоре получивший повышение по службе. Так нужны ли вам разговоры среди боевых товарищей, чтоб они вас презирали? - Я стану ненавидеть себя больше любого, кто сможет об этом знать, - яростно давал отпор Луи, - вопрос мой лишь в том, не ошибся ли я год назад, увидев Вас. Не принял ли равнодушие за страсть. - Как можно спутать? - грустно ухмыльнулся Гарри. - Вот и я не могу понять, - совсем неслышно пробормотал Луи, - если я и правда ошибался, то могу только просить Вас простить меня. В таком случае, это было низко и вульгарно с моей стороны, я больше не посмею испортить Ваше доброе имя и репутацию. Вы никогда не увидите меня, это я могу гарантировать. Офицер прошел мимо, унося за собой шлейф непонимания и горькой печали, отчего Гарри всхлипнул, и это, казалось, услышали все. - Нет! - закричал он, привлекая к себе больше внимания, - нет, останьтесь. Здесь. - Только лишь здесь? - обернулся Луи, сверкая игривой улыбкой, доводя Гарри до отчаяния. - Прекратите глумиться надо мной. Вы не можете, Вы не в праве так вести... - Я знаю. Конечно, я знаю, - он вмиг посерьезнел, протягивая ему ладонь, - дайте мне свою руку. - Что же Вам еще нужно? - истерично срывал голос Гарри, чувствуя нотки паники. - Просто дайте мне свою руку, - спокойно повторил офицер, дожидаясь жеста юноши. Гарри вздрогнул, когда неосознанно потянулся к нему, подрагивающими пальцами касаясь раскрытой ладони. Луи осторожно переплел их со своими, медленно ведя Гарри к центру зала. Они синхронно повернулись друг к другу, и это заставило молодого парня покрыться румянцем, то ли от смущения, то ли от паники. Луи опустил одну руку на талию Гарри, во второй сжимая его пальцы. Юноша впился ногтями в ладонь, показывая, что не сможет выдержать так долго под пристальными взглядами светских дам. Луи не давил на него настолько сильно, чтобы Гарри начал вырываться, но с напором и властно закружил его в томном танце, не отпуская чужой руки. Он слышал шепот за спинами и чувствовал, будто они одни, кто сейчас танцует, но больше этого слышал вздохи Гарри, который терялся в ощущениях, борясь со странными порывами то оттолкнуть офицера, то прижаться ближе. Он выбрал золотою середину своей муки и был больше куклой в руках Луи, но грациозно двигался вместе с ним. Их руки иногда обвивали друг друга, словно лианы, и часто Луи поднимал одну руку выше, очерчивая собственными пальцами пальцы Гарри, незамедлительно сплетая их, выбивая с этим еще один вздох от юноши. Гарри таял в сильных руках, абсолютно забывая о присутствии здесь кого-то другого. Он смотрел на Луи из-под прикрытых век, закусывая губу, и любовался чертами его лица; он определенно не был похож на кого-то еще, кого мог видеть Гарри. Их танец длился, возможно, несколько минут, может быть, всего ничего, а вполне реально - и целую вечность, но когда Луи остановился и дал свободу, Гарри с опаской оглянулся по сторонам, обводя взглядом возмущенных дам. Он часто задышал, прижимая руку к груди и опуская голову. Юноша почувствовал чужую руку на своей и поднял взор, удивленно наблюдая за офицером. - Вам мало того, что Вы сейчас делали? - слишком резко спросил Гарри, - мало этих сплетен за спиной? Это же происходит прямо сейчас. - Если все они и хотят обсуждать это - мы не должны быть по разные стороны баррикад, и я буду держать Вас за руку хотя бы потому, что сейчас в Вашем состоянии виноват именно я. - Хотите официальности? - Не хочу осуждения. - Ну, тогда, почему же.. - Потому, что об этом больше всего заботитесь Вы, - прервал его Луи, грозным тоном давая понять, что сейчас самое время для молчания. Их танец даст слишком много поводов обсуждать напряженные отношения, так же, как и год назад, но их спор мог оказаться еще более серьезной провокацией и заставить всех удивленно вздохнуть, помимо воли пуская по залу тихий шепот. Луи улыбался своим знакомым, которые впадали в ступор от того, что офицер ведет себя слишком вызывающе и тут же не скупится на приветствия старых друзей. Это казалось таким странным, что, по мнению гостей, не смягчало его наказания. Расплата за такое ждала каждого, и этот разговор уже был начат какими-то юными дамами за столиком, которые посещают церковь и утверждают, что такое поведение - греховно. Мужчина отпустил руку Гарри сразу же, как только они вышли из зала. Юноша посмотрел на него, словно пытался найти в нем что-то опровергающее его мысли, но не нашел ничего, за что можно было бы зацепиться. Или же Луи просто умело это скрывал, но какая разница? Ему нужно вернутся к графине и желательно найти маркиза, чтоб хотя бы раз за вечер поздороваться с ним, ради приличия покраснеть еще неделю за этот случай, и все обо всем забудут. Такой план в его голове выстраивался настолько быстро, что это пугало, но ничуть не больше того, что ждало бы парня без его воплощения. Он не собирался говорить что-то, разворачиваясь и намереваясь уйти. - Было бы несправедливо сейчас возвращаться к ним, - оборвал его Луи, поворачиваясь лицом к застывшему юноше. - Или оставлять вас одного, что является более оскорбительным для офицера? - Думаете, я горд собой за то, что случилось? - А как иначе? Неужели Ваше самолюбие куда-то пропало, и Вы не наслаждаетесь тем, что произошло? - Какой Вы неугомонный, - засмеялся Луи, - я могу наслаждаться только тем, что Вы сейчас со мной. Гарри вздохнул, нервно сжимая пальцы и переплетая их за спиной. Он был смущен тем, что озвучил Луи, невероятно смущен, и красные пятнышки на щеках это выдавали, и такую слабость он просто не мог скрыть. - Как Ваша фамилия, офицер? - неожиданно спросил он. - Томлинсон. - Офицер Томлинсон, - задумчиво протянул Гарри, - чем я заслужил это, мы знакомы не больше часа? - Мы знакомы год, Гарри, - сказал Луи, и это выглядело так, будто он обратился на "ты". Гарри замолчал, какое-то время просто смотря на картину перед собой. Их было так много, и большинство из них совершенно безвкусные, слишком насыщенные и переполненные лишними объектами, что подчеркивало и без того слишком уж заметную бездарность авторов. Он почувствовал, как его пальцы переплетаются с пальцами Луи, как ногти мягко касаются чужой ладони, и Томлинсон будто пытается так незаметно, лаской утащить Гарри отсюда. Юноша чуть подается вперед, вдыхая сладкий запах Луи, на что офицер мягко улыбнулся, подходя еще ближе. Когда горячее дыхание обожгло нежную кожу на шее, Гарри дернулся и хотел уже отступить, но Луи опустил руки на его талию, прижимая к себе. И юноше ничего не оставалось, как только затаить дыхание, чтоб не выдавать чудовищное волнение. Луи не сдерживал себя, прижимаясь губами к длинной шее, бесстыдно проводя по ней языком, обвивая Гарри все крепче своими руками. - Это грешно, - судорожно выдохнул Гарри. - Что же? Любовь грешна, Гарри? - Если бы это была любовь, что Вы о ней знаете? Наверняка каждый вечер новая любовь, вчера любовь, сегодня любовь, завтра любовь. Всегда любовь? Вы такой, какой есть. - В последнем вы правы, я такой, какой есть. Но не думайте, что я легкомыслен. Это будет самым большим вашим заблуждением, как и то, что я могу любить кого-то другого. - Нет, - Гарри отстранился, выпутываясь из плена чужих рук, - нет, Вы лжете. Вы всем это говорите, и я прав. Я единственный, кто не ведется на это, поэтому Вам стало интересно? Поэтому Вы пригласили меня на танец. - Иногда я жалею, что Вы так далеки от светских сплетен, - хмыкнул Луи, - тогда Вы бы знали, что я никогда не танцую, не пью вино, оно пьянит, и могу посещать такие приемы только когда их хозяин располагает к себе. Не люблю дым сигар, запах алкоголя и расфуфыренных дам в пышных платьях. И я знаю, что ты туда не вернешься. - Как быстро, однако, ты переступаешь черту. - Год, - грустно улыбнулся Луи, - всего лишь год, и я не знаю, что мне делать. Гарри с недоверием окинул взглядом мужчину, который казался искренним, но правду ли он говорил? Какой офицер не любит выпить и затянуться дорогими сигарами, какой мужчина не прочь провести ночь со знатной красавицей? Это просто, это явно не то, о чем рассказывал Гарри его отец несколько лет назад. - Пожалуйста, - смягчился Томлинсон, - пойдем со мной. - Чтобы дать повод снова говорить? - Они не скажут ни слова, абсолютно ничего, если я уйду отсюда, держа тебя за руку. Такой жест сделает это официальным в их глазах, будто так было всегда. - Ты смягчаешь свое наказание, или что тебя волнует больше? Луи довольно резко сделал шаг вперед, хватая Гарри за руку, сжимая его длинные пальцы своими. Он почти со злостью смотрел в его глаза, цвет которых переливался, и от его растерянного, уязвимого и испуганного вида, Томлинсон почувствовал себя неловко. Он попытался сделать это снова. Он протянул руку, нежно очерчивая костяшки пальцев Гарри, из-за чего юноша вздрогнул, легонько шевеля кистью, поворачивая ладонь. Луи улыбнулся, оглаживая едва видимые венки чуть выше, и поднес его запястье к губам, осторожно целуя. - Я беспокоюсь о твоей репутации. Но если ты готов попрощаться с этим, я заберу тебя у них. - Я не принадлежу им, - выдохнул Гарри, - никогда не принадлежал, это глупо. - О, нет, милый. Ты именно зависим от них, они держат тебя даже сейчас, я знаю, как это. Не ври мне, я знаю, что они еще держат тебя на цепи, но ты можешь все исправить. Если хочешь. Гарри шумно вздыхает, освобождая руку. Его губы мелко дрожат, глаза забегали по длинному коридору, и он, в итоге, прижимает ладони к лицу. Тихий всхлип, что свидетельствует о почти начале истерики, разносится эхом по помещению, так громко, что Луи думает, а не услышат ли его в зале? Томлинсон убрал его руки от лица, открывая вид на покрасневшие глаза, дрожащие губы и совершенно не тот образ Гарри, который он держал раньше, которым он оборонялся от того, что светское общество не признало бы нормальным. - Это душит меня, это так душит меня, Луи, - залепетал он, шмыгнув носом, - почему ты хочешь изменить что-то, ты же сам такой же, ты как они, зачем? Я был в клетке, но мне это нравится, мне нравится знать, что мне ничего грозит, пока я улыбаюсь на приемах. - Я был таким, как они. Не смей даже думать, что этот год был тяжелым для тебя одного, я хотел видеть тебя все это время. Так несправедливо, что ты обвиняешь меня в таком сейчас, но я живу не в их мире. Если ты уйдешь со мной сегодня, я обещаю, что вырву тебя из их рук. - Что если нет? Почему ты так уверен? - Я не уверен. Абсолютно не уверен, и больше всего боюсь, что ты не согласишься, но пуще этого меня пугает другое - ты останешься там, где не хочешь быть, с теми, кого ненавидишь, и я просто хочу, чтобы ты сделал верный выбор. Прошу тебя. Гарри ничего не отвечал, он готов был уйти, потому что сейчас это было правильным решением. Он последний раз посмотрел на Луи, неловко поворачиваясь и проходя мимо стражи, возвращаясь в зал. Луи тяжело задышал, опираясь рукой о стену. Это было слишком хрупким, и, кажется, он упустил свой шанс. Явно упустил Гарри, который с трудом натягивал широкую улыбку, сидя за маленьким столиком рядом с графиней. Томлинсон нашел в себе силы вернуться к боевым товарищам, которые уже что-то бурно обсуждали, размахивая руками. Подойдя к друзьям, он мало что слышал из их рассказа, но в нем явно фигурировала какая-то девушка на этом вечере, и то ли она слишком смешно танцевала, то ли пролила вино на мундир маркиза, но офицеров это заставляло смеяться, хватаясь за животы. Мужчина смотрел только в дальний угол зала, где располагался столик, и гости пили черный чай, а единственным, кто привлекал к скромному уголку внимание Луи, был Гарри. Он взял в руки чашку, на которой были искусно вырисованы мелкие узоры, и пухлые губы припадают к краешку, и Луи точно видит, что Гарри слегка морщится, потому что чай горячий. Краем глаза, но кудрявый замечает, как Томлинсон наблюдает за ним. Не сказать, что это давит, но какое-то странное влияние все же оказывает, и Гарри сидит так еще долгое время, общаясь со старыми знакомыми, женщинами и мужчинами. Он незаметно для остальных закатывает глаза каждый раз, когда кто-то громко кричит ему "Стайлс", после улыбаясь и кивком головы приветствуя гостей, которых почти не помнил. Все это проходило рядом с чувством, заставляющем кровь в жилах застыть, и это был ядовитый шепот совсем рядом, и, казалось, абсолютно везде. Каждый только говорил и говорил, иногда не убавляя тона, так, чтобы слышали несколько человек, в том числе и Гарри. Он шутил с гостями по поводу ужасного платья, напыщенности дам и говорил еще много чепухи, но всегда застывал, смотря в сторону Луи, потому что Томлинсон так же смотрел на него. Товарищи шатена толкали его на очередной танец с девушками, но он мотал головой, говоря, что устал и, возможно, скоро отправится домой. Это было правдой, на самом деле, но отправится ли он домой в одиночку, зависело от кудрявого юноши, так притворно улыбающегося друзьям. Были ли эти друзья у обоих, черт знает, да скорее всего, что нет, ведь иначе они бы не метались весь год друг от друга, при этом становясь ближе с каждым днем. Не выдержав, Луи, едва не разбив бокал, ринулся к небольшому столику, за которым сидел Гарри, и выжидающе посмотрел на него, пока молодой человек пил чай. - Я приглашаю тебя снова, - сказал Луи, беря его за руку. - Что? Ты? Ты обещал дать мне покой, - запаниковал Гарри, поспешно предпринимая попытки освободиться, - да пусти же, черт! - Я ничего не обещал, я дал тебе выбор, - он остановился, смотря в изумрудные глаза, которые блестели то ли от волнения, то ли от непонятной истерики. - И у меня все еще есть время обдумать решение, - вздохнул юноша, понимая, что он бессилен против Томлинсона, - пожалуйста, - заскулил он, - верни мне покой, прошу тебя. - Я не могу, - Луи поднял руку, невесомо касаясь пальцев Гарри, осторожно переплетая их со своими, отчего Гарри задрожал, но остался неподвижным, - идем со мной, - неожиданно раздался шепот над ухом. Луи потянул юношу за собой, и только в дверях, когда стража и зал оказались позади, Гарри стал понимать, что это значит, что Томлинсон действует совсем не так. - Ты обманул меня, - возмущенно выдохнул он, замедляя шаг, - никакого танца, и ты просто тащишь меня за собой. - Извини, но я не намерен упускать то, чего хотел слишком долго. - Игра, - выдавил Гарри. - Что? - Всего лишь игра? Снова? Почему? - Я не играю, я не актер, Гарри. Но просто взгляни на себя, ты бы не согласился уйти со мной. - Все ради одной ночи? - Ради того, чтобы мы смогли жить, - Луи стоял так близко, что Гарри смотрел только на его лицо. Невольно, но он начал замечать все очарование и красоту Луи. Острые скулы, об которые хотелось изрезать пальцы в кровь, легкая щетина, наверняка мягкая на ощупь, тонкие аккуратные губы, сжатые в одну полоску, и взгляд Гарри метнулся к его глазам, сверкающим серебром, и юноша не смог скрыть в собственных глазах восхищение, отчего Луи заметил, что он за ним наблюдает. Томлинсон, не имея преимуществ в росте, не пытался казаться выше, чем есть. Он смотрел без укора, издевки, даже доли той насмешки, которую таил не так давно. - Я не запрещаю, - сказал он, - смотреть на меня. Так же, как я смотрю на тебя. - Ты не смотришь на меня так, - грустно улыбнулся Гарри. - Как? Как ты хочешь, чтобы я на тебя смотрел? - Луи вновь обошел его, останавливаясь за спиной. По опыту он уже знал, что так проще для Гарри. - Будто я делаю что-то не так, будто это заставляет тебя разочаровываться во мне. - Я не могу смотреть на тебя по-другому, я не разочарован, я боюсь, - выдохнул Луи. - Боишься? Ни один враг не отобрал у тебя способность бояться? Это глупо, чего здесь ужасающего? - Ты можешь уйти, и тогда я скажу, что здесь страшного. Гарри не мог подавить в себе это желание так глубоко и громко дышать, чтобы Луи точно знал, как он себя чувствует. Но, несмотря на все это безумство, которое волок за собой Томлинсон, он был чем-то вроде запретного плода, и Гарри не мог противиться этому, он всего лишь человек, он не может не поддаваться Луи. - Остановил меня, - ухмыльнулся Луи, - сказал, чтоб я не уходил отсюда, так, значит, испытываешь что-то? - Если бы ты ушел, нам пришлось бы мучиться еще год. - Нам, - повторил офицер, - нам, милый? - Нам. Несколько прядей кудрявых волос Луи переплел между пальцами, уводя в сторону и дожидаясь, пока Гарри склонит голову вбок. Горячие губы осторожно припадали к чувствительной коже, раз за разом оставляя багровые следы, и Томлинсон, прикрывая глаза, вдыхал сладкий запах Гарри, который тяжело дышал, иногда издавая странные, но приятные на слух звуки. Гарри впервые чувствовал себя смелым, счастливым и чем-то важным в руках Луи, он столько сделал ради него, так много шагов вперед, и сейчас его почти ничего не держало, не связывало с людьми в зале, которые уже наверняка заметили их исчезновение. Луи сделал то, что обещал - он освободил его, вырвал из рук циничных и лживых существ, не позволяя померкнуть в тьме вранья и притворства. Луи шептал ему, чтобы он доверился, но Гарри только растягивал губы в улыбке, откидывая голову на плечо офицера. Если то, что он сейчас извивается в руках Томлинсона и громко вздыхает от каждого поцелуя в шею, не означает доверие, значит Луи нужно слишком много, и Гарри готов ему это дать. Когда он распахнул глаза, над ними будто зажегся яркий свет, искрами осыпая выгибающиеся тела. Гарри зажмурился на секунду, затем мягко разлепляя веки, и думал, что это странно, что они словно в театре, и картонную декорацию убрали, заменив ее просторной спальней с большой кроватью. Он стоял напротив нее, прижатый к телу Луи, и, чувствуя, как Томлинсон губами подымается все выше по его шее, развернул их так, что Луи мог легко упасть на подушки. Прикрывая глаза, Гарри попытался вспомнить, что было секунду назад, сколько сейчас времени, вечер ли сейчас или уже глубокая ночь, и, возможно, он хотел вспомнить, как мог длинный коридор так неожиданно смениться на комнату с кучей декора, распахнутым окном и видом на поместье маркиза, которое сейчас казалось меньше одной фаланги на мизинце юноши. Гарри повернулся лицом к застывшему мужчине, проводя пальцем по скулам, покрытым щетиной. Луи поддается к нему навстречу, снова вдыхает неповторимый запах Гарри, обхватывая руками его стройные бедра. Томлинсон прислоняется к его лбу своим, проводя губами по скулам и лениво целуя в щеку. Он только успел подумать о том, чтобы поцеловать его губы, когда Гарри опускает руки на грудь Луи, отталкивая его на кровать. С немым удивлением Луи смотрит на него, и Гарри не может в полной мере насытиться тем, каким восхищением сияют серые глаза, как они наполняются светлой синей краской, становясь почти небесно-голубыми. Томлинсон тянет его за руки на себя, и юноша сам опускается на кровать, садясь на колени. Он смотрит на офицера, снявшего свой мундир, и успевает моргнуть, прежде чем открыть глаза и почувствовать легкий холодок, пробежавший по телу. Опустив взгляд вниз, Гарри почувствовал, как его лицо начинает гореть. В мгновение ока Луи стянул с него одежду, оставляя обнаженным, и Томлинсон соврет самому себе, если подумает о чем-то другом, кроме как о бледной коже Гарри, его длинных ногах и о потрясающем румянце на щеках. Луи замечал, как он не всегда реагировал на его взгляды, действия, только спустя минуту или две распахивая глаза. Гарри судорожно втягивал воздух, когда наблюдал за тем, как Луи ускользнул из постели, снимая форму, и скорее вернулся обратно к юноше, придвигаясь ближе. Он подцепил пальцами острый подбородок, облизывая губы от того, что с помощью одного взгляда Гарри мог выглядеть еще прекрасней в глазах Луи. Томлинсон часто задышал, выдыхая прямо в губы Гарри, который подался вперед, цепляясь за шею мужчины, за что-то единственное и такое настоящее в ту минуту. Он тонул тогда, определенно тонул и не хотел растворяться в трепете раньше, чем Луи поцелует его. Зарываясь пальцами в длинные кудри, оттягивая волосы назад и ожидая действий Гарри, он сам сходил с ума, получая лекарство, только когда они почти невесомо коснулись губ друг друга. И эта нежность, трепетание в сердце и осторожность была неуместной, когда оба были абсолютно обнаженными, но Луи продолжал коротко и легко целовать алые губы, опуская руки на спину Гарри. Юноша задыхался, когда не чувствовал чужого дыхания, мимолетных прикосновений и нежной ласки, он слишком резко и неуклюже подался вперед, сталкиваясь носами с Луи. Мужчина хрипло засмеялся, проводя пальцем по щеке Гарри. Несмотря на юношеские черты лица, у него не было полных щечек, и это рисовало заметную параллель в его внешности, его скулы, которые Луи обводил пальцами, были четкими и резкими, сочетаясь с правильными чертами лица. Не стерпев пытки, он первым сделал шаг к чему-то большему, впиваясь в пухлые губы и незамедлительно обводя их контур языком. Гарри от незнания просто приоткрыл рот, обхватывая верхнюю губу Луи. Они отрывались друг от друга, когда поцелуй переходил в ленивые движения языком или обоим просто необходимо было вдохнуть хоть каплю воздуха, после снова даря почти воздушные поцелуи, и все это было из-за Гарри. Он словно дразнился, так чувственно целуя Луи, почти сию же секунду отстраняясь и обжигая лицо шатена томными вздохами. Луи ненавидел, когда его водят за нос, как и сейчас, но упивался этим и бесстыдно стонал, когда Гарри снова целовал его. Во время очередного поцелуя кудрявый снова хотел его прервать, но сильные руки обвили его талию, придвигая настолько близко, что он сидел меж расставленных ног Луи, до жути смущаясь от такого тесного контакта. Мужчина припал к его губам, раздвигая их и проникая в рот Гарри, отчего тот чуть сильнее сжал руки на плечах Луи. Он не мог сдвинуться ни на сантиметр, но нисколько не жалел об этом, скрестив лодыжки за спиной шатена. Томлинсон сплел их языки, немного посасывая, и долго не мог отпустить изнывающего мальчишку, только когда это начало вредить им. Он опустил его на простыни, проводя носом по шее, слыша, как бешено бьется сердце. Он должен быть таким, каким хочет Гарри, должен думать лишь о том, как сделать ему приятней, но, кажется, получал сам больше наслаждения, когда обхватил губами твердую горошину соска, играя с ней языком. Гарри теперь точно знал, что горит, и сгорает настолько быстро, что не успеет даже поцеловать Луи перед тем, как стать пеплом. Его руки обхватили бедра Гарри, приподымая их, и он продолжил целовать его грудь, скользя губами ниже. Слыша, как Гарри практически теряет способность дышать, как он задыхается и сгорает в агонии, Луи не смог совладать с громкими стонами, дрожа от желания. Он любит его, так любит, что не готов потом отпускать за пределы спальни, и целует его живот, отстраняясь и наблюдая за тем, как бедра Гарри вздымаются вверх, и он хочет еще, еще слишком многого от Луи, что он, несомненно, получит. Он впутывает пальцы в каштановые волосы, когда Луи соскальзывает языком до его пупка и выводит им один круг, прежде чем проникнуть внутрь. Гарри протяжно и сладко застонал, отчего Томлинсон положил голову на плоский живот, шумно дыша и растягивая губы в легкой улыбке. Луи, переведя дух, приподнялся на локтях, смотря на Гарри так, словно выпрашивает поцелуй. Юноша подался вперед, обнимая его плечи и осторожно прикасаясь к его губам. Он всегда такой, всегда аккуратный и нежный, потому что хочет, чтобы кто-то вел себя так же и с ним, поэтому Луи опустил его на кровать, помогая удобней устроиться, и только потом возобновил поцелуи, с каждым разом проникая языком все глубже к нему в рот. Когда они останавливались, спальню наполняли только громкие причмоки и едва слышный шепот. Гарри был тем, кто разрывал эту идиллию, впиваясь в искусанные губы Луи, и редкой агрессией пытался заставить Томлинсона делать так же, но он улыбался и качал головой. - Укуси, - он мог захлебнуться своими же словами по тому, как сильно хотел этого, - прикуси мою губу, пожалуйста. - Нет, - категорично ответил Луи, осознанно заставляя Гарри умолять. - Пожалуйста, прошу тебя. - Зачем? Я не буду с тобой резким или грубым. - Мне нужно, умоляю, всего один раз, Луи. То, как он выдохнул его имя, практически застонав, было последним, к чему прислушался Луи. Он обхватил губу Гарри своими, сперва нежно целуя, а затем прикусывая кожу, чувствуя, как на его зубах оказываются капельки алой крови. Гарри выгнулся дугой, прижимаясь к нагому телу Луи, с таким удовольствием выдыхая, что Томлинсон мог бы долго наблюдать за этим. - Возьми меня, - зашептал он, облизывая губы и хватаясь рукой за его шею. - Ты будешь только моим, мы будем только вдвоем. Никто больше не будет держать тебя. - Хочу забыть их всех, хочу тебя. Я люблю тебя, - Луи испустил громкий вздох, который превратился в стон, когда Гарри обхватил его лицо руками. - Люблю, - ответил Луи, - до безумства, без памяти, весь год. Гарри думал, что сейчас должен приподняться и поцеловать мужчину, но Луи перевернул его, отчего длинные пальцы хаотично сжимали простыни, а Гарри зажмурился от невероятного тепла в животе. Спину словно огнем окутали, такой жар во всем теле, стоило Луи прижаться к нему и тут же поднять вверх, чтобы его грудь еще плотнее была прижата к Гарри, сидящему на коленях. Юноша только и мог, что громко вздыхать и хвататься пальцами за ткань, покрывающую постель, он сходил с ума, готовый засмеяться от того, как же мог отказываться от любви весь год, отдаваться не Луи и его тихому шепоту, а в руки пустых и бездушных созданий, неспособных распробовать жизнь на вкус. Никому не удастся почувствовать то же, что и он, никто не падет ради блаженства так низко, чтобы потом возвышаться над всеми ими, получившими дюжину орденов и ни на секунду не испытав, что такое любовь. Гарри улыбнулся, когда пальцы Луи осторожно и ласково закружили на его бедрах, спускаясь все ниже, раздвигая тем самым его колени. Мужчина сжал руки в кулаки, упираясь ими в матрас, и провел носом по влажным прядям волнистых волос, чуть сгорбившись и прогибая спину Гарри. Мальчишка был едва не выше него ростом в свои двадцать, но куда более хрупким, беззащитным и до того уязвимым, что Луи чувствовал необходимость - целовать его по несколько раз в минуту. Его губы прошлись по выпирающим позвонкам, какими бы неудобными показались бы эти поцелуи в их положении, и он остановился, переводя дыхание. Это было так же бесполезно, как и попытка напиться одним глотком в пустыне где-то далеко, на другом континенте, где даже смелый путешественник не смог бы выстоять против невероятной жары. Луи хотел быть таким же осторожным, каким его хотел видеть Гарри, но желание затмевало его рассудок, как и здравый смысл юноши, и оба готовы были просто отдаться желанию, лишь бы этот жар внутри продолжал полыхать. Луи раздвинул его ягодицы, а кудрявый только больше выгнулся в спине, опираясь на локти. Он дрожал всем телом, когда чувствовал, как медленно и сладко его заполняет Луи, как он практически падает на него от бессилия, но упирается в его же руки, и с каким обожанием проводит пальцами по влажной коже, как целует его за ушком. Страсть и осторожность закружились такой невозможной смесью, что хотелось сильнее прижаться и дольше чувствовать друг друга, не прекращая плавных и неспешных движений. Мужчина снова опустил руки на грудь Гарри, нажимая на кожу и тем самым поднимая его, возвращая в то же положение, что и раньше. Гарри почти не заметил этого, упиваясь каждым поцелуем, прикосновением и толчком внутри него, издавая невероятную симфонию из звуков. Он хотел сдерживать себя, но как только почувствовал, как их тела сливаются в одно, почувствовал мягкие губы на своей шее, срывался временами на крик, а потом что-то несвязно бормотал. Его вздохи и стоны оглушали Луи, он умирал от сладости того момента, сгорал, превращаясь в пепел, как и Гарри. Юноша закинул руку назад, цепляясь за плечо Луи, впиваясь в кожу ногтями и оставляя там красные полосы каждый раз, стоило его пальцам скользнуть ниже. Томлинсон почти мог ловить все его крики губами, заглушая этот невыносимый шум, но он находил в этом любимую мелодию для своих ушей, упиваясь каждым шумным вздохом. Он так медленно двигался, что обоим было практически больно, и узел внизу живота становился все крепче от невероятного чувства любви внутри. Любовь, так приятно было даже от мысли, проскользнувшей в голове, если в ней была любовь. Что же это такое, если никто из них не испытывал это ранее, но сейчас с уверенностью дарил ее? Возможно, это чувство плененного и желание быть плененным. Жажда жарких прикосновений, безрассудных поступков и бессонных ночей. Гарри всегда думал, как бы прекрасно было хотя бы на мгновение ощутить это, а сейчас может заполучить это навсегда, на каждый день. Сейчас любовь, сегодня любовь, завтра любовь. Всегда любовь? Да, это единственное, о чем он хотел думать. Луи не сжимал пальцы в его волосах, не царапал его спину или грудь, не делал ничего агрессивного или грубого. Он не мог контролировать страсть, бушевавшую внутри и так вовремя выплеснутую наружу, но словно что-то в нем самом не могло быть заложено так, чтобы он мог навредить Гарри. Он прошел бы через позор и осуждение, изгнание и косые взгляды друзей, лишь бы потом ночью он мог так же уверенно держать Гарри в своих руках. Все, что угодно, но только чтобы он остался с ним. Луи думал об этом, совсем не много, но допускал, что он может уйти. Тонкие цепочки их мыслей оборвались и все произошло тогда, когда они оказались в одной постели. Когда они сплетались в единый организм, когда Гарри упал на подушки, притягивая Луи к себе. Они не останавливались ни на секунду, невозможно, Луи так сильно прижался к юношескому телу, что Гарри обвил его руками и ногами, теряя голос с каждым стоном. Его хрипы вскоре остались единственным, что звучало так гармонично в спальне вместе со стонами Луи, и Гарри блаженно улыбнулся, когда мужчина снова впился в его губы. Они пытались сделать это более осторожно, но в итоге сталкивались зубами от резких порывов, лениво прижимаясь к губам друг друга только когда не оставалось сил на страстные поцелуи. Луи чувствовал приближение этого пика, все глубже заполняя Гарри, и откинул голову назад так, что юноша мог видеть, как пот градом скатывается по его телу. Загорелая кожа так блестела в лунном освещении, что Гарри не удержался, приподнимаясь на локтях и слизывая несколько капель. - Что ты делаешь? - хрипло засмеялся Луи. - У меня больше ничего нет. Только ты. Больше ничего.. - Любимый, - простонал он, срываясь на крики и изливаясь в Гарри. Только от чувства заполненности, только от того, как Луи крепко сжал его бедра, Гарри стал сотрясаться, словно агония убивает его. Он закрыл глаза, шумно и часто дыша, чувствовал, как Луи убрал пряди его волос со лба и нежно припал губами к его шее. - Убийца, - прошептал Гарри, - ненавижу. Луи широко улыбнулся, обнимая все еще подрагивающее тело. - Ты забрал у меня все, - снова сказал юноша, обвивая руками шею Луи. - Мне ничего не нужно, кроме тебя. - Люблю тебя. Никто больше не посмотрит на них без осуждения, и это будет лучшим напоминаем об их любви. Лучшим наказанием, лучшим поведением, потому что отныне и навечно - всегда любовь.