Be the light

Zico - I'm still fly Aziatix - Speed of light

POV Zico       Прожекторы слепят глаза, и в какой-то момент я не знаю, куда мне смотреть. Где сцена с танцующими ребятами, а где зрительный зал. Я просто теряюсь. Это всего лишь короткая вспышка, но такая страшная... А потом все снова становится на свои места. Надеюсь, ни одна из фанатских камер не успела запечатлеть этот краткосрочный момент, где уверенный и крутой Зико потерянно смотрит в толпу огромными глазами.       Я задыхаюсь, но продолжаю танцевать. Тело на автомате двигается под музыку, которая уже успела порядком осточертеть, а ведь сингл только-только вышел... Передо мной - толпа. Тысячи лиц, а нас всего семеро. Мы удивляем, шокируем, поражаем их все больше и больше с каждой песней, выступая прямо сейчас на пределе своих сил. И так из концерта в концерт. И пусть в программе всего четыре трека - зато я могу дать вам гарантию, что в ближайшие несколько лет мотив каждого из них будет крутиться у вас на языке, а сами композиции - на повторе в плейлисте.       Чихун опять сбивается, но на удивление быстро восстанавливается. Судя по нарастающей звуковой волне в зале - заметили. Вот черт. А это чудо так и продолжает улыбаться, как только у него одного получается. И за эту улыбку ему все простят.       Тэиль-хён тоже заметил. Успеваем переброситься наспех подбадривающими улыбками, и вступаю я. От оглушающего шума закладывает уши, и я еле-еле улавливаю ритм. Голос хрипит на последнем издыхании, но я продолжаю зачитывать строчку за строчкой, экономя дыхание по максимуму. Выдох - и я закончил.       Овации. Я говорю в микрофон слова благодарности, нервно прижимая его к губам. Минхек-хён хлопает по плечу. Чихун, этот сгусток позитива, второпях чмокает воздух. Мы уходим со сцены. Занавес. - Мелкий, ты как всегда! Говорили же - занимайся хореографией прилежней! А ты... - только-только начинает свою гневную тираду Джехё, когда мы усаживаемся в гримерке, уставшие и взмокшие. Я выставляю ладонь в его сторону, призывая к молчанию, и смотрю на Чихуна. Сник, повесил нос и благополучно уткнулся им же в коленки. Тэиль переводит взгляд с меня на него. Ему жаль макне. А я тем временем откапываю так удачно подвернувшуюся в ворохе наших повседневных шмоток, прихваченную из общаги бутылку воды, делаю глоток и только потом говорю: - Хён, не надо. Пио хорошо потрудился сегодня. С кем не бывает.       И на последнем выговоренном слоге у меня совершенно противно и не кстати срывается голос, прочертив угловатую прямую снизу вверх. Я знал, что так будет. А потому вздыхаю, роняя голову на столик для косметики. Чихун подскакивает было, но тут же отходит. Наверное, Кён поморгал на него своими глазищами. Да, наверное.       Черт, как же болит голова. В закрытых глазах - разноцветные звездочки разной яркости. Все очень плохо, потому что тело накрывает слабость. Я еще не до конца выздоровел после простуды, а тут - перелеты, стресс, выступления бесконечные, одно за одним, без шанса на паузы... Чувствую на себе чей-то взгляд. И раз я его чувствую, то практически на сто процентов принадлежит он определенному человеку. И этот избранный будет потом делать мне мозги тем, что лидер должен научиться сперва о себе заботиться, а потом брать ответственность еще за шестерых... И бла-бла-бла. У Кёна лучше всех менеджеров на свете выходит читать просветительские проповеди, мать его. Он первый замечает мои блестящие наверняка глаза и слегка покрасневшие щеки. Про сорванный голос и говорить нечего - все слышали этот позор. Поэтому к нашему минивэну иду молча, замыкая наш неровный строй.       До отеля мы добираемся быстро - или это потому, что я благополучно решил залипнуть на его же, кёновом, плече? Неудобно, жуть. Но я слишком устал, да и выбирать особо не из кого. Что касается моего здоровья-нездоровья - лучше этих взрослых детей держать в неведении, иначе быть панике. Начнется беготня, суета вокруг моей лидерской персоны, причитания... А от Чихуна вообще не спрячешься. Будет торчать у моей кровати сутками напролет, таская мне всякие самодельные супчики и все такое. Ха. Именно поэтому я никогда долго не болею. Ночь под капельницей и таблетки каждый час - вот и все лечение. По-другому никак, да и не хочу я по-другому. И Пак Кён рядом со мной каждый раз, когда я валяюсь трупом в постели, увешанный проводами. Даром что близкие друзья.       И я-таки валяюсь трупом в своем номере, и Кён рядом, и менеджер. Остальные не знают, и слава богу. Сгиб локтя побаливает оттого, что медсестра, ставившая капельницу, не смогла сразу найти вену. И теперь из-за нее кожу вокруг места укола придется замазывать тональником, чтобы скрыть синяк. Хотя, если надеть сверху куртку, видно не будет... Ну вот, мои мысли меня же и унесли в повседневные дали. Обнаглели, блин. Да и вообще - думать об этом не моя проблема. Да, так. Иначе у меня голова взорвется, если я начну думать за всех. Хм... Странно. А ведь когда Блок Би только-только начинали, наш продюсер всерьез был обеспокоен тем, смогу ли я быть лидером. Мне пришлось доказывать, что да, смогу. Но, по-видимому, тогда мне показалось мало, и я продолжаю доказывать уже известный факт кому-то еще, кого даже сам не знаю.       Глаза нещадно слипаются, но упорно продолжаю делать вид, что слушаю очередной треп менеджера про то, как же так я довел себя до капельниц. Черт, да заканчивай ты уже с этим! Скашиваю глаза и замечаю, что Кён, стоящий за спиной того, сложил руки на груди и ехидно ухмыляется. Нет, когда-нибудь я его точно придушу. В его взгляде совершенно определенно читается "Сам виноват, так что просто смирись и терпи". Закатываю глаза. Из-за того, что меня обернули тысячу раз, не меньше, в теплое толстющее одеяло, я насквозь пропитался потом. Челка, на этот раз выбеленная почти что до серебристого оттенка, противно прилипла ко лбу. Я - долбаная гусеница с единственной рукой, высунутой на свободу, и в той торчит иголка. Да уж, ни хрена не весело быть больным. Ты не имеешь права голоса, каждый считает своим долгом опекать тебя, но все смотрят с укором, типа "ну как же так тебя угораздило"? Бесит.       Наконец хённим уходит. Аллилуйя! Мои уши устали выслушивать тонны слов о моей безответственности. В который там по счету раз? Пак Кён дергает насмешливо бровями и мостит было свою задницу рядом со мной, но тут же оказывается спихнутым на пол моим коленом. И на этот раз дергаюсь уже я, потому что он неаккуратно цепляет рукой проводок капельницы, потянув иголку. Больно, черт... - Ну, и какого хрена, У Чихо? - он скрещивает ноги и меряет меня своими глазищами. Нечестно, я же лежу! Зато если встану, то мерять его буду уже я, ибо он - коротышка. Особенно рядом со мной. И не поспоришь с этим. - Никакого. И не надо тут выворачивать все так, как будто я этого хотел. Не хотел ведь ни черта, - бурчу шепотом. Голос выдает инопланетные помехи. Кён ржет, а мне больно. - Ты же еще в Корее заболел, не так ли? Вот ведь догадливый какой. В детективы ему надо, чтоб его... Нужно быть аккуратнее. - Да, и что дальше? Я гулял и попал под дождь. Что-то еще? - только не раздражаться, только не раздражаться... Чувствую себя как на допросе. И вдобавок под прицелом внимательных глаз согруппника. - Гулял? Так далеко, что до общаги было впадлу добежать? Или, на крайний случай, переждать в твоей кофейне? - он подозрительно щурится и внезапно выдает такое, отчего меня передергивает, хорошо, что под одеялом не видно, - один гулял? - Хён, не капай на мозг. Конечно, один. Ты же помнишь, что тогда все остальные в общаге остались, - так, а теперь - мученический вид. Сделано без особых усилий, потому что реально плохо. - Ну да, ну да, - он поднимается с пола, идет к двери и уже рядом с ней разворачивается: - Вот только ты был насквозь промокшим, включая футболку. Несмотря на то, что на тебе была теплая толстовка с капюшоном. Итак... - и на этой, мать ее, загадочной ноте он выходит из моего номера, оставив меня валяться в раздумьях на кровати. Спать расхотелось. А рука все так же болит. POV Автор       Последние дни лета радовали долгожданной прохладой и нежарким солнцем. Да... Вот только Сурим все их проводила на работе, и выползать куда-то ей удавалось только по вечерам. Девушка жила по старому сценарию, ну, разве что за одним-единственным исключением. Через день ее гостем был Чисок.       Он приходил ненадолго, никогда не задерживался дольше, чем на пару часов. Сурим привыкла к тому, что почти каждый вечер ее сопровождал его голос. Чувство дежавю ушло, и теперь, сама того не замечая, она начала ждать его, привыкать к нему. Они гуляли вместе, иногда оставляя Хаша дома, и разговаривали ни о чем и обо всем. Чисоку удавалось отвозить ее в разные точки города, туда, где было тихо, спокойно, малолюдно и практически невозможно было встретить кого бы то ни было нежеланного. Когда же она спрашивала его, что с его звездной деятельностью, он говорил, что у него есть немного времени на перерыв.       Вот и сейчас они вдвоем выбрались на вечернюю вылазку в магазин игрушек. Сурим, сидевшая рядом с парнем и крепко-накрепко пристегнутая ремнем безопасности, забрасывала его вопросами, восторженно теребя рукав его кофты: - Ты любишь зайцев? А медвежат? А какие цвета тебе нравятся? - они замерли в небольшой пробке, и Чисок улыбался, наблюдая за такой активностью девушки. С каждым проведенным вместе днем она нравилась ему все больше и больше. Она притягивала чем-то неуловимым, была настолько разносторонней, что он не уставал поражаться, как в ней все это умещается. Иногда он думал, что забыл, насколько настоящими могут быть люди. - Я люблю неведомую хрень, которую на магазинных полках можно встретить гораздо чаще, чем то, что назвала ты, - хмыкнул иронично Чисок, глядя, как в стеклянных окнах делового центра неподалеку отражаются оранжевые закатные лучи. Как в зеркале. И, может быть, он хотел бы показать это девушке, не будь она слепой. Потому что красиво. Потому что как-то особенно по-осеннему. Еще два дня, и точно по-осеннему. - А я люблю медвежат. Они большие и мягкие, - мечтательно протянула Сурим, отлипая наконец от рукава парня и усаживаясь удобно не сидении. Пальцы нетерпеливо поправили ремень поверх слегка съехавшей вбок легкой курточки. - Мягкие, как мой Хаш. - Так твой Хаш пес же, - в недоумении переспросил Чисок, не поворачивая головы. - И притом живой. А то игрушка. - Угу, - вдруг девушка задумалась, закусив ноготь большого пальца и нахмурив брови. Но спустя секунду ее лицо, освещенное солнечными бликами, просветлело, и она радостно подпрыгнула на сидении, заулыбавшись, - куплю себе огромного медведя и назову его... Как же мне его назвать? - Назови его Чико, - Чисок изо всех сил старался сдержать смешок, но у него не получилось. К черту последовательность, да и логику туда же. Странная она. - Почему Чико? - не поняла слепая. - Ну не знаю, просто. Потом поймешь, - а тем временем в воображении парня вырисовывалась красочная картинка, где круглое лицо его младшего братишки вытягивается в удивлении. Прекрасно.       Магазин игрушек заставил Чисока проморгаться из-за обилия красок и цветов. Здесь собрался весь игрушечный зоопарк разных размеров. Сурим настолько не терпелось начать искать своего нового питомца, что она почти сразу после того, как звякнул колокольчик над дверью, оторвалась от парня и направилась между рядов, выставив руки перед собой. Ему не оставалось ничего, кроме как нагнать ее и пристроиться со спины, помогая избежать столкновения с людьми и стеллажами.       Спустя полчаса шатания по огромному помещению выбор девушки остановился на объекте номер двадцать один - огромном, мягкого шоколадного цвета медведе с густой шерстью, почему-то длинными свисающими лапами, большущим круглым носом и глазками-пуговками. Сурим с самого начала посвятила волочившегося рядом и откровенно скучавшего парня в свое намерение приобрести именно эту игрушку и никакую другую, но потом отчего-то передумала и потащила Чисока вглубь магазина. И вот они снова стоят перед ним. Сурим с важным видом ощупывает выбранного медведя, а парень молча наблюдает за ней, прищурив глаза и думая, что таких вот радостей наверняка очень и очень мало в жизни этой слепой, настолько явно одинокой девушки. - Ты точно собираешься взять именно этого? - сомневаясь, спрашивает он, придирчиво оглядывая не слишком симпатичный лохматый экземпляр. Сурим поворачивается на звук его голоса, мягко улыбается, глядя, как всегда, сквозь собеседника, чуть пододвигается в сторону и манит того рукой. Чисок поднимает брови и становится рядом. - Что? - Закрой глаза. - Закрыл, - со слегка вопросительной интонацией говорит он, но глаза не закрывает. Что это еще за пожелание такое? - Нет, не закрыл, - она складывает руки на груди с обвиняющим видом, - я ничего не расскажу, пока не закроешь по-настоящему. Чисок вздыхает. - Ладно, теперь по-настоящему. Что дальше? И внезапно парень чувствует, что на его запястьях смыкаются маленькие теплые ладошки. Он послушно поднимает руки до тех пор, пока не касается пальцами шерсти игрушки. - А теперь попробуй посмотреть на него, не используя глаза, - голос Сурим звучит откуда-то снизу и сбоку, и Чисок удивляется этому звуку, но слушается беспрекословно. Длинные тонкие волоски, слегка жесткие, но густые. Под ними - шероховатая ткань. Большая круглая морда, тряпичный нос на пол-мордашки. Малюсенькие гладкие пластмассовые глазки. Руки опускаются ниже - длинные висячие лапы. На одной из них - липкая с одного края наклейка-ценник. Шов на спине - жесткая прямоугольная этикетка. Но лапы... И этот носище... - Чувствуешь? Никого не напоминает? - спрашивает задорно девушка. Чисок открывает глаза и щурится от искусственного света. Да. Определенно напоминает. - Поэтому берем его, и точка, - резюмирует она, хватает свое игрушечное приобретение и выжидающе смотрит в пространство. И он ведет ее к кассам, думая почему-то, что медведь вряд ли согреет ее этой осенью. А вот тот, на кого это неказистое чудовище так откровенно похоже... И Чисок решает подумать об этом позже. Зато в его голову закрадывается одна такая довольно неплохая мысль.       И они едут дальше и дальше от центра, туда, где кривые узенькие улочки, где низенькие заборчики, где нет шума города, но есть шум ветра. Сурим говорила раньше, что ей нравится ветер. Около часа пешком, и Чико, обхваченный заботливо тонкими руками, и покрасневший от вечернего холода малюсенький нос, спрятанный в его шерсти - Чисок думает, что вряд ли видел сцену милее этой. Спутанные длинные волосы небрежно стянуты резинкой, но, даже несмотря на это, с несколькими выбившимися прядями играет ветерок. Большущий зеленый шарф. Почему, черт возьми, зеленый? Парень никогда не любил этот цвет, но именно ей он идет просто необыкновенно. А еще она исхитрилась каким-то образом и, перехватив поудобней Чико, взяла Чисока за руку. Вот просто взяла, и все. Как будто сто лет знакомы.       В конце концов оба оказываются на небольшой площадке, скрытой в бесконечном лабиринте скромных улиц, на возвышенности, где стоит одна-единственная скамейка, накрененная вбок, и откуда видно центр столицы. Парень сажает Сурим, а сам становится рядом, глубоко и с наслаждением втягивая вечерний воздух. Где-то далеко мелькают городские огни, вместе с порывами холодного ветра доносится шум оживленного центра, а за спиной-тишина. И сверчки стрекочут. Он принюхивается - и дымком веет откуда-то. Спокойно. - Мне здесь нравится, - нарушает тишину Сурим. - Ветрено, и дышится очень легко. - Да, - просто соглашается парень. - Где мы, кстати? Ты привез меня за город? - Нет, просто мы далеко от его сердца. На самой окраине. Прямо сейчас он перед нами как на ладони. - Правда? - слепая поднимает подбородок и вертит им в попытке уловить, в какой от нее стороне находится Чисок. Тот же садится рядом, касаясь плечом. - Опиши?.. - Ну... Там много разноцветных светящихся точек. Они как... как... как звезды. Яркие, рассеянные. Слушай, - он тоже прикрывает глаза, - там много машин и суеты. Там кипит жизнь. А здесь этого нет. - Он снова открывает их и смотрит на Сурим. Та улыбается, подставив лицо ветру, и крепче стискивает в руках игрушку. - Можно, я кое-что сделаю? - спрашивает, слегка замявшись. Чисок молчит. И тогда она ложится на скамейку, укладывая свою голову на его колени и уставившись широко распахнутыми глазами в ночное небо. Он долго решается спросить у нее, и наконец делает это: - О чем думаешь? И вроде бы простой вопрос, и вроде бы совсем необязательно говорить правду да и вообще отвечать, и вроде бы... он и так знает ответ. Подозревает, по крайней мере, точно. И его догадки подтверждают два коротких слова: - О Чихо. - И что же ты о нем думаешь? - Что скучаю по нему. *** - Она скучает по тебе. - Угу. - Ты как там вообще? - Болею. Но ничего, завтра будет нормально. Хён, Сурим... - Ты нравишься ей. И она скучает. Сама говорила сегодня. - Правда? - Да. - Ничего не говори ей. Я вернусь через пару дней. - Хорошо. Выздоравливай, Чихо. - Пока, хён.       Чисок нажимает "отбой" и убирает телефон под подушку. Ему очень хочется верить, что его младший брат сам найдет выход из этой ситуации, пока кому-нибудь не стало хуже. У него нет права на личную жизнь, по крайней мере пока. У него нет также права любить. И втягивать во все это слепую беспомощную девушку у него тем более нет права. Нужно просто подождать. Чихо должен сам во всем разобраться. А там видно будет.