Если мы умрем.

Они – два единственных пассажира на корабле. Они - двое калек с измученными лицами и изгрызенными нервами. Они вдвоем, но они одиноки. Фея и пират - не друзья, не враги, не любовники, но цель у них общая. Схожие планы. Один на двоих порок – тот, что день за днем сжирает остатки их душ. Месть. Её жажда пьянит. Жжет, колет, режет, рубит на части то, что когда-то было их сущностью. Жажда мести похожа на яд, который в то же время лекарство: она травит разум и кровь, но заставляет тебя идти дальше, встать с ободранных стертых колен и идти, идти вперед, преодолевая страхи, боль, стыд. Она не дает прыгнуть в морскую пучину в отчаянии, сорваться с обрыва, спустить курок. Это гложит изнутри, но всё же спасает от желания скорой, легкой смерти и избавления. Месть – грех. Месть – смысл их жизней. Море бурлило вокруг, колыхалось в такт ветру, пенилось, отражая луну, тонущую в глубокой непроглядной синеве. Паруса развевались, черные, как эта звездная ночь; редкие чайки кружились в небе, где-то вдали: маленькие, почти неразличимые галочки в вышине. Соленые капли пота на их усталых мрачных лицах смешались с не менее солеными брызгами моря. Хоть к сумеркам жара спала, её смрадная тень прорывалась сквозь приятный холодок бриза, давая понять – завтра будет не легче. Тинкербелл мечтала спрыгнуть в воду, остудиться, омыть тело и слипшиеся волосы, глядя на волны с палубы. Но, куда сильнее она мечтала о другом: воспарить в небо, стать невесомой, увидеть мир таким, каким видят его орлы высоко в горах, прибрежные чайки или прячущиеся в лесных ветвях сойки. Каким раньше его видела она. И каким уже никогда не увидит. Рожденный летать не станет ползать? В Неверленде возможно всё, уж Тинк-то знает: рожденные плавать, летать или пресмыкаться – все на ладони у Пэна, все барахтаются в его рыболовных тугих сетях, беспомощно хватая ртом воздух. Но они больше не в Неверленде. Чудом. И за это еще предстоит заплатить – Питер не любит, когда его водят за нос. Киллиан, придержав штурвал крюком, отхлебнул глоток застарелого рома из засаленной бутыли. Его кривая улыбка была пьяной и безрадостной. Море боли во взгляде и сердце – и целый океан ненависти, в дополнение ко всему, бурлит внутри. Попутчица капитана куда более хладнокровна, сдержана, менее импульсивна: её желание мстить не столь велико. Или же, фея предпочитает месть остывшую, продуманную и быструю, когда Крюк хочет получить нечто долгоиграющее, прожаренное, бурлящее в крови и золоте, которым сияет проклятая кожа демона. Их враги правят Зачарованным Лесом, делят его, играют с ним. Крокодил и ведьма, так занятые политическими дрязгами и пошлой бесстыдной магией. Ученица и учитель танцуют грязный танец на балу войны; они используют друг друга, предают, а потом вновь берутся за руки, вновь пускаются в пляс рука об руку, пока один из них не подставит очередную подножку. У Регины и Тёмного много дел – они вряд ли вспомнят про фигуры, которые мысленно уже убрали с доски, не обратят внимания на побитые карты. - Ты не сможешь убить её, - сказал Крюк. Они уже пять жарких дней в пути, и каждый раз их разговоры сводятся к мести. В плане общения они, можно сказать, сели на мель. - Но я попытаюсь, будь уверен. Ты так говоришь, Киллиан Джонс, будто убить самого могущественного бессмертного мага будет намного легче… Он покачал головой. Кривая улыбка стала нормальной пиратской усмешкой. - Не об этом речь, красотка. Ты не из того теста, чтобы убивать людей, даже таких, как та стерва. Злая Королева, так ведь? Таким званием наивных душечек не нарекают. - Ещё посмотрим. - Тинк подошла к нему сзади, положила руку на плечо. – Если твоя затея с убийством неубиваемого провалится, я выпью рома в твою честь, помяну, как следует… - А цветы на могилку? Если что, я люблю лилии, но и от белых роз не откажусь, – хохотнул пират, крепче хватаясь за штурвал: стихия ненадолго усилила свой напор, чуть не крутанув колесо в другую сторону. - Только если будет, что хоронить, - ответила она. Киллиан лишь усмехнулся и пожал плечами: мол, кто его знает, может что-нибудь да останется. Тинкербелл задумчиво глянула в небо. Россыпи звезд – белые стайки светлячков во тьме, так высоко, так далеко и так близко. Хоть бы разок взлететь, почувствовать трепет крыльев за спиной, вспомнить невесомость полета и головокружительную радость падения, когда в последний момент перед столкновением вдруг разворачиваешься и стрелой прорезаешь небо. - Если я умру, - говорила она таким голосом, будто мысленно витает там, высоко в облаках, а не стоит на деревянной палубе, - сожги меня, собери прах и развей по ветру. Прошу. Фея и пират долго молчали. Его рука с крюком аккуратно приобнимала тонкую девичью талию; её тоненькая ручка обхватила его шею, примяв воротник. Тишина, разбавляемая шумом природы, казалось долгой, нужной, почти вечной, но вряд ли длилась и полминуты. Яд жажды мести на время покинул сердца и умы. Они вспоминали вдвоем о прошлом, которое не вернуть, предавались мыслям о будущем, которому не суждено случиться. Фея без крыльев и пират без руки стояли рядом, так близко, что один слышал дыхание другого. Два искалеченных тела, две искалеченных жизни. И одиноким в тот бесконечный миг не был ни один из них. - Обещаю, что исполню твою просьбу, если так обернется дело, - сказал Киллиан серьезно, серьезнее, чем когда-либо, однако с тенью улыбки добавил: - Конечно, если будет, что жечь.

***

Пират оставляет фею на берегу: до замка королевы не далеко, вон уж и темные шпили сверкают. Он хочет пойти с ней, пойти вместе, но отчего-то не решается, стоит столбом как прикованный, ища слова для прощания. Мила – её волосы, её глаза, её нрав – у Тинкербелл нет с ней ничего схожего, и всё же… Что-то скребется в сердце, чуть теплее дружбы, но намного слабее любви. Симпатия, кажется? Крюк не предатель, нет. Память возлюбленной будет отомщена и он сам, скорее всего, пойдет ко дну. Возможно, всё это время Джонс долго и упорно искал одного – смерти, просто не думал, что борьба за месть заведет его в такую пучину событий и обернется хотя бы малейшим шансом на победу. Он боролся изо всех сил, цепляясь за месть, но глубоко в душе отчаяннее всего хотел умереть. А теперь с удивлением понял, что уже не хочет. Тинк целует его в губы почти невесомо, но при этом жестко – никакой романтики, никакой любви, лишь привязанность и симпатия. Хрупкая фигурка на фоне изрядно подгнившего причала: она высвободилась из его объятий и пошла вперед к неизвестности, утолять свою жажду мести, точно боль можно смыть болью, а кровь кровью. Фею одергивают за руку резко, но не сильно, и она теряется от неожиданности. Киллиан сияет неестественно белыми для пирата зубами, а его глаза вновь блестят лихим огоньком, который, казалось, уже погас навсегда. - Знаешь, красотка… - Он берет её под руку и тащит вперед по узкой тропе, ведущей в ближайшую к замку деревню. – Если мы умрем, то умрем вместе.