Кукловод.

- Ты должен сделать это, Ишшин! Они думают, я не слышу. Думают, что стены и дверь хорошо скрывают их крики. Громкие, отчаянные крики. Я слышу вас. Я слушаю вас. - Ты должен, понимаешь?! Это Урохара. Орет, и в голосе слышится истерика, настоящая, неподдельная... Такое сложно сыграть, как роль. Такое можно лишь ощутить. - Пока еще не поздно! Когда оно пробудится, мы уже ничего не сможем сделать! До того, как оно осознает себя — сделай это! - Уходи, Киске! Я ни за что не сотворю ничего подобного — и тебе не дам! Отец. Тоже кричит, наверняка плюясь слюной. Рискует сорвать голос, кстати. Отец не пойдет на нечто подобное. Не все синигами так повернуты на своем долге, как Урохара. И не все так дорожат своей семьей, как отец. Даже не смотря на то, чем являются некоторые её члены. Людям свойственно забывать свое прошлое. Постепенно события прошедшего дня сглаживаются из памяти, исчезают, растворяясь дымкой. И даже при всем желании тебе не удастся вспомнить, что тогда произошло, был ли ты болен и несчастен или же тебе, напротив, крупно повезло. Люди не помнят своей жизни от самого рождения, поскольку память милосердно убирает все «лишнее», дабы человек мог наслаждаться тем, что происходит здесь и сейчас. Мне так не повезло. Я понятия не имею, чем я был рожден. Так же, как понятия не имею, зачем. Я помню, как мрак однажды сменился ярким светом, а тишину разрезал громкий звук... Это был, как позднее я понял, плач. Мой плач. Мне дали имя — Ичиго. Мне дали жизнь — человека. Мне дали смысл существования — защищать. Мне дали все... и я был благодарен. Существовать, зная, чем примерно ты являешься и что должен делать в этом мире, гораздо проще, нежели пребывать в безызвестности. Можно сказать, что наслаждался своим существованием... Однако всегда есть «но». Когда мне исполнилось четыре года, начали приходить они. Ночью, когда родители спали, и никто не мог помешать. В полной тьме, нарушаемой лишь светом звезд и луны, льющимся с поистине черного неба. Встав в ровную шеренгу под окнами моей комнаты. Они смотрели, не мигая, не издавая ни звука, не совершая ни малейшего движения. Эти ирреальные существа с масками вместо лиц. Я не понимал, чего они от меня хотят. Я не осознавал, что тянет их ко мне. И я никогда не спускался к ним сам. Хотя, наверное, именно этого они и ждали. Я никому не рассказывал. Ни отцу, ни маме. Я игнорировал их так, что иногда и сам почти верил — все это лишь плод моего воображения, и по ночам у меня под окнами никто не стоит. В скором времени у меня родились сестры. Смысл моего существования предстал в новом свете. Я проводил все свое свободное время вместе с ними, оберегая, защищая... Существ, которые, как некогда, стояли по ночам на улице, я больше не видел. Но это вовсе не значило, что они ушли. Когда мне исполнилось шесть лет, в наш дом начал приходить странный человек со светлыми волосами, носящий полосатую панамку. Я хорошо помню, как он долго рассматривал меня, словно сравнивая с кем-то. И тот его взгляд, холодный, расчетливый, жестокий, отпечатался мне в память, словно клеймо. Тогда я понял. Этот человек меня ненавидит. Урохара Киске... А вот за что — это еще долго оставалось для меня загадкой. Но я хорошо помню отрывок разговора, который они вели... - Завязывай с этим, Киске! - Вы не понимаете всей серьезности сложившегося положения. Если оно продолжит развиваться... - И что ты предлагаешь, а? Пройти к нему в комнату, когда он спит, и разрубить пополам?! - Как вариант. - Ах, ты... По идее, меня должна была охватить дрожь. В груди сердце обязано было бы зайтись в безудержном ритме, а в голове — возникнуть беспорядочное мельтешение мыслей. Страх бы сковал мое тело, и я не мог бы и двинуться. Вот только этого не было. Я знал, что говорят обо мне. Но не боялся. Странно? Возможно. Но, лично по моему мнению, я давно был странным. С рождения, если быть более точным. «Панамочник» ушел, ничего не добившись. Только кинул на меня напоследок грозовой взгляд, полный холодного отчуждения прирожденного убийцы. Ведь внешность обманчива, мы все это знаем. И за обликом обычно улыбчивого «божьего одуванчика», всегда щеголяющего в своей панамке и размахивающего с поводом и без своим веером, скрывался безжалостный и в каком-то смысле двуличный человек. Кажется, подумал я тогда, у меня появился враг. И что-то подсказывало, что он будет отнюдь не последним. Когда Пустой убил мою мать, все стало видеться в другом свете. «Панамочник» после этого приходил не раз, не два. И каждый раз я подслушивал под дверью или окном. Пустые — так звали тех тварей с масками вместо лиц. Пустые — так назывались существа, которые преследовали меня с детства, наблюдали за мной. Пустые... Вот, кого я ненавидел всем сердцем. Отец думал, что я запираюсь в своей комнате, поскольку хотел побыть наедине с самим собой. Отец не вторгался в мое личное пространство. Отец не знал... Наверное, «Панамочник» в чем-то был прав. Я ненавидел Пустых. Но Пустые не ненавидели меня. И потому шли ко мне целой толпой, когда я выходил к ним по ночам. Да. Теперь я выходил. Наверное, я просто хотел умереть. Вслед за мамой, чтобы снова быть вместе с ней. Однако, повторюсь, Пустые меня не ненавидели. Напротив. Окруженный громадными тварями с масками вместе лиц, немигающе глядевших на меня, чувствуя, как они обдают меня своим горячим дыханием... Я был легкой добычей во всех смыслах этого слова. Но они не трогали меня. Просто смотрели. Смотрели внимательно, ловили неоново сияющими глазами малейшее движение, так, будто... Ждали приказа. Днем — улыбайся и делай вид, что все хорошо, живи обычной жизнью, притворяйся нормальным. Ночью — стой в кругу этих тварей и молча ожидай нападения, которого не последует. И смотри прямо им в глаза, в эти раскаленные угли, пытаясь понять, что им нужно. Такой образ жизни стал для меня привычным. Но они ждали приказа. Они безмолвно требовали его, готовые исполнять. Откуда я знал это? Не знаю. Но в тринадцать лет я отдал этот чертов приказ. Один-единственный, который пришел мне в голову. «Жрите друг друга.» Следующей ночью никто не пришел ко мне под окна. Только ночную тишину, прерываемую обычно лишь стрекотом цикад, оглашали истошные вибрирующие визги. Пустые выполняли приказ. Приказ, который им отдал переполненный ненавистью мальчишка с потухшим взглядом. Время шло. Пустые больше не приходили по ночам, не стояли в немом ожидании под окнами. И я забыл о них. Почти. Но кто-то начал пожирать призраков, обитающих в Каракуре. Тут и думать не следовало, кто именно. Смущало лишь то, что это явно были не те Пустые, которые меня преследовали в детстве. Кто-то сильнее, злее... голоднее. И я не чувствовал обычно исходящего от подобных тварей ожидания подчиняться. Неправильно. Неправильно и не ахти как хорошо. Я... чувствовал себя беспомощным. И, когда ситуация начала кардинально выходить из-под контроля, а Пустые — приближаться все ближе к месту обитания моей семьи... Появилась эта синигами. Играть. Мне всегда хорошо это удавалось. Жить ролью, становясь самим собой лишь по ночам. Теперь это делать стало сложнее. Быть Временно Исполняющим Обязанности синигами... было странно. Но при этом — легко. Словно уже давно знакомая работа. Найти — уничтожить — вернуться, найти - уничтожить — вернуться. Замкнутый круг. Искать Пустых было легко. А призывать — еще легче. Я не знаю, как мне это удавалось. Понятия не имею, почему они покорно шли на мой зов. Но каждый раз, когда у Рукии только-только начинал истерически пищать мобильник... Я уже знал, куда идти. «Панамочник» часто помогал нам. И еще чаще смерял меня пристальным, изучающим взглядом. Я ненавидел этот взгляд. Но, чем больше мы сталкивались, чем больше разговаривали, тем меньше неприязни было в его глазах. А под моими окнами вновь стояли Пустые. Еще больше, нежели в мои пресловутые четыре года. И они по-прежнему ждали моих приказов. Я избегал этого искушения — командовать ими... Все изменилось после моей встречи с Большим Удильщиком. Тяжело смотреть в глаза тому, кто отнял у тебя самого дорогого человека в твоей жизни. Еще тяжелее только осознавать, что пока что слишком слаб, дабы сокрушить его. А я хотел увидеть, какого цвета потроха этой мрази. Очень хотел. «Панамочник» вновь начал за мной пристально следить. И теперь в его глазах кроме густо намешанного подозрения плескалось что-то еще. Беспокойство. А после моей стычки с Менас Гранде оное переросло в самый настоящий страх. - Менас не отступит от одного удара, - услышал я тем же вечером, проходя мимо гостиной, где заперся с кем-то «из знакомых» отец. - Скорее уж, рассвирепеет. Оно пробуждается, Ишшин! - Да с чего ты взял? - Я уверен... Оно приказало Менасу отступить. Чертов «Панамочник» со своей чертовой проницательностью... А потом Рукию забрали. Как и мои силы синигами. В ту ночь, глядя в глаза черноволосого мужчины в белом хаори поверх черного шикахушо, я понял. У меня появился еще один враг. Враг по имени Кучики Бьякуя. Многое произошло в Сейретее. Многие выступали против меня. Многие старались убить. И многих пришлось одолеть. Я не испытывал по отношению к ним ни ненависти, ни неприязни. Для меня они были подобны препятствиям, которые нужно не устранить, но обогнуть. Когда я столкнулся с Кучики Бьякуей, все мои мирные намерения волшебным образом испарились. Но я все еще был слаб. И мне пришлось стать сильнее. И тогда, на том полигоне, сотворенным руками Урохары Киске и Шухеин Йороичи в далеком прошлом, я внезапно осознал. Быть синигами — не моё. Это мнение не изменилось и после спасения Рукии. Да, полезно во всех смыслах этого слова. Да, помогает забыть о некоторых моментах жизни. Да, я убиваю Пустых. Но все же... Ощущать себя в этой форме... Держать в руках клинок... Чувствовать сотни рейраку, плывущих вокруг мерцающими нитями... Чужое, чужое, чужое. Чем чаще я бегал по городу в поисках Пустых, тем больше осознавал бесполезность бытия синигами. Зачем с пеной у рта выискивать Пустых, если можно подозвать? Зачем раз за разом наносить удары врагу, если можно приказать другим масконосящим сожрать твоего противника? Зачем?.. Так много лишнего. Но за мной продолжали пристально следить. И я играл свою роль. Судьба в очередной раз сделала свой финт ушами, когда в Каракуру пришли арранкары. Сражаясь с тем здоровяком, от которого исходили прямо-таки убийственные волны голода и агрессии, я понял... Я не могу их контролировать. И это здорово било по самооценке. Контролируя исподволь Пустых, я мог обеспечить безопасность Каракуре, городу, который так любила моя мать, который был местом моего существования, моей обителью. Я был способен подбирать своим друзьям врагов, с которыми они были в силах справиться, отсеивая для себя наиболее сильных... или натравливая на них более послушных масконосящих. Но арранкары... Похоже, на более развитую форму Пустых моя странная власть над этим племенем не действовала. Мой резкий спад настроя, обычно бьющего гейзером, не мог не привлечь внимания. Сначала мнимых соратников, именующих себя Вайзардами... Пришлось разыграть нехилый спектакль, дабы убедить их в том, что я — один из них, а не нечто иное. Теперь они реагировали на меня, как на равного, пусть и менее опытного. Потом друзья... обеспокоились моим состоянием. Отчасти было приятно. Отчасти — раздражало. В большей же степени это все только помогало в игре. Самым последним высказал свои опасения «Панамочник». Точнее, высказывает. Лично. Моему отцу. Я слушаю, стоя перед закрытой дверью. Тьма вокруг наполнена урчанием тех тварей, которые терпеливо ждут около дома. Ждут приказов, ждут команд, ждут меня. И я удивлен, что хваленые синигами так и не ощутили их присутствие. Или это я их закрываю своей реацу? - Ишшин, чтоб тебя! - Урохара снова срывая на крик. Ему повезло, что у девочек сейчас музыка играет на полную, они там с Рукией посиделками занимаются. - Разве тебе не кажется все это странным?! Все это время, с момента возвращения твоего сына из Сейретя, ни один Пустой не сожрал больше двух Плюсов! Ни один! А раньше, Ишшин? Раньше неприкаянные души пропадали в их пастях чуть и не пачками!.. - Он просто хорошо делает свою работу, Киске. Хватит уже искать подвох там, где его и в помине нет! Прикрыть глаза. Раз. Два. Три. Урчание на задворках сознания, скрежещущий смешок в голове, перемешивающийся с тихим хмыком. Зангетсу знают, что я такое. Но оба молчат. Только Белый однажды высказался, что им, мол, невыгодно, дабы я узнал о том, чем я являюсь на самом деле. Поскольку в таком случае я, по его словам, стопроцентно взбунтуюсь. Интриганы чертовы. Отец не согласится на предложение Урохары. Урохара же не откажется от своей маниакальной идеи убить меня, даже не считая за живое существо. А я... Я не горю желанием покидать мир. Ни этот, ни Сейретей, ни даже треклятое Хуэко Мундо, в котором, как металлически тянет Белый, мне все же предстоит побывать. За эти пятнадцать лет я успел полюбить свою жизнь. - Ишшин! - вновь орет Урохара. - У меня несчетное количество доказательств! Признай уже это наконец, раскрой глаза! Существо, воплощенное твоим сыном, управляет масконосящими!.. - Подтверждаю. Они смотрят на меня так, что хочется обернуться и проверить, не стоит ли позади меня кто-то неимоверно страхолюдный. Сдержаться стоит больших усилий. - Подтверждаю, - повторяю, держа голову высоко поднятой. - Я управляю масконосящими. Не сметь! - «Панамочник» замирает, так и не вытащив свой занпакто из ножен-трости до конца: он понимает, что мне достаточно лишь подумать — и сюда вломится с десяток сильных Пустых, прошедших «отбор через поедание». Уверен, отслеживал и этот процесс тоже. - Как давно? - отец молодец. Действительно, молодец. Не кричит, не устраивает истерик, не бьется в конвульсиях. И, судя по его взгляду... Да. Он знал с самого начала. - С четырех лет, - таиться бессмысленно. - И уже тогда ты начал... отбор Пустых? - на миг он запинается, и не мудрено. Те бойни, которые Пустые устраивали между собой в те далекие годы, трудно назвать чем-то другим, кроме как «кровавой баней». - Нет. Это началось спустя год после смерти мамы. - Великий Удильщик? - на миг глаза отца словно покрываются ледяной коростой. - Он мне не подчинялся, - думаю, выражение моих глаз сейчас не лучше. - А мои не могли его отыскать и прикончить... Ты убил его? Хорошо, когда есть много слабых соглядатаев, еще не способных как участвовать в стычках, так и привлекать к себе ненужное внимание синигами. Отец кивает, и я чувствую мимолетное удовлетворение. - Хорошо. - Ты управляешь Пустыми? - влезает в наш маленький семейный разговор Урохара. - Насколько хорошо? - Ты и так знаешь, - неприятно, проклятье, как же неприятно... Снова этот взгляд. Изучающий, пробирающий до костей, проникающий под кожу. Взгляд ученого, следящего за экспериментом. Но я не эксперимент. Уже нет. - Гиллианы? - жадно, алчно, стремясь утолить свое любопытство. Мерзость. - Ты сам видел. - Адьюкосы? - Не знаю. - Арранкары? - Ты там был, разве нет? Отец видит мое состояние. Отец чувствует мое бешенство, клубящееся внутри, пока что скрытое усилием воли. Но «Панамочник» отмахивается от всех его попыток спровадить себя из нашего дома. - А если я достану для тебя адьюкоса? - маниакальный блеск в глазах и нетерпеливая дрожь... Ученый всегда будет ученым. - Ты сможешь подчинить его? - Не знаю, но... Он меня раздражает. Этот враг, который временно прикинулся другом. Ненавижу ложь. Но мне нужно стать сильнее. - ...Если получится, - запинаюсь на миг, - я смогу управлять арранкарами? Отец бледнеет. Похоже, он представил себе такое зрелище слишком хорошо: армия масконосящих во главе с его сыном, сущность которого является тайной за семью печатями. Не знаю. Меня же оное пробивает на «ха-ха». Я вовсе не командир. И не знамя войны, дабы стоять впереди всего войска. - Можно, можно попробовать! Если твоя власть, Ичиго-кун, будет достатончо сильна, чтобы подчинить арранкаров... То у нас действительно будет шанс переломить ход битвы в свою сторону! Надо только найти тебе подопытных для развития твоих навыков... - «Панамочник» сразу же забывает о своей антипатии ко мне, стоит ему погрузиться в мысленные рассуждения. Это временно, я знаю. Лишь до тех пор, пока перед нами стоит такая проблема, как общий враг. Потом ненависть и злость вернется в тройном размере. Пусть. Я не щепетилен. Как и мои Пустые. Отец посматривает на Урохару без особого энтузиазма. Ему не нравится ход мыслей ученого, я это чувствую. Но и перечить в сложившейся ситуации он не намерен. «Панамочник» уходит воодушевленным и полным радужных планов. Завтра мне предстоит прийти к нему в магазин, спуститься в «подсобку» и начать приручение адьюкоса. Знать бы еще, что это за тварь такая... Отец стоит рядом, терпеливо выжидая, когда я начну разговор. Но мне привычнее молчать. Музыка наверху затихает. Девочки и Рукия наверняка уже легли спать. За стенами дома, снаружи, во мраке ночи неподвижно стоят мои масконосящие. - Могу я спросить? Иногда мне не понять ход мыслей своего отца. Временами мне вообще кажется, что мы даже не родственники. Он похож на пылающее пламя, потрескивающее, яркое, способное озарить даже самую темную ночь... Я же на его фоне кажусь блеклым, отражением этого веселого огня в мутном зеркале. Вроде как свет есть тоже, но нет того тепла, которого ожидаешь от пламени. - Я не буду строить предположений или пытаться все у тебя выведать, - отец говорит медленно, он подбирает слова тщательно. Знает, что меня может спугнуть малейшее изменение в интонации. - Не стану рассказывать, кем являлась твоя мама и кто такой я. Придет время, и я все тебе открою, но ты... - Не готов. Знаю. Тихий хмык. Как здесь, в реальном мире, так и внутри моей головы. Зангетсу тоже... слушают, затаив дыхание. - Верно. Не готов. Как и я еще не готов узнать, чем ты являешься... - Можешь не беспокоиться, - тяжело поднимаюсь с дивана и неспешно иду к двери. Завтра рано вставать, а на часах уже час ночи. Опять не высплюсь. - В каком смысле? - несется недоуменное мне в спину, и на пороге комнаты я замираю. Но обернуться нет ни сил, ни желания. Устал. Слишком устал. Этот разговор... это признание, которое таил так долго, всю свою жизнь, высосало все силы. - Я и сам не знаю, что я такое, - произношу на грани слышимости, шелестяще. - Поэтому можешь звать меня, как хочешь. - Вызов, хм? - даже в такой ситуации... Даже сейчас он способен язвить. Да, мне не понять своего отца. - Тогда, раз уж ты у нас подчиняешь себе Пустых и руководишь ими... Как насчет «Кукловода»? В голове раздается скрежещущий гадливый ржач, с ним переплетается похожий на кашель смех. Зангетсу. Какие паршивцы все же... - Как хочешь, сказал же, - пожимаю плечами и выхожу из комнаты, обратно во мрак. Пусть это и мрак коридора, а не ночи, таящейся за стенами, как и те, кто безрезультатно ждет моего появления. Извините, ребята, сегодня я к вам не выйду. «Кукловод», хм? А что... По крайней мере, честно.