Унесённый ветром

Унесённый ветром Мерлин не представляет собой ничего особенного – он всего лишь белая простынь. Он, конечно, намного лучше простыней, купленных в магазине – в конце концов, он единственный в своём роде, вытканный вручную Хунит, – но, несмотря на это, он одноцветно белый, даже без узора. Скучно. По крайней мере, Гвен его любит. Она стирает его каждую неделю и вешает на верёвку во дворе, если погода позволяет. Мерлину это нравится, потому что в такие дни удаётся поболтать с другим бельём и не приходится кувыркаться в жаркой, душной сушилке. Скатертям, например, всегда есть что рассказать: у них полно хороших историй. И Мерлину очень нравится, когда соседское бельё тоже вывешивают во двор. В такие солнечные ветреные дни, как сегодняшний, вокруг царит ошеломляющее буйство красок. Однако сегодня на соседской верёвке висит кто-то новенький. Мерлин – прямо напротив, так что ему открывается хороший обзор, чтобы приглядеться. Это шерстяное одеяло: тяжёлое, роскошное, красивого тёплого красного цвета, с брызгами золота посередине. Но, несмотря на милый вид одеяла, оно явно недовольно, потому что соседка – кажется, её зовут Моргана, – выходит из дома с выбивалкой для ковров. И тут же принимается неистово колотить одеяло, пытаясь таким старомодным способом почистить его. – Ауч! Ауч, чёрт побери! – ворчит одеяло и старается уклониться, но он – теперь Мерлин уверен, что это он, – крепко прищеплен к верёвке. Мерлин не может сдержать смех. Он-то знает, что на самом деле одеялу не больно. – Удачи тебе, приятель, – окликает он. Одеяло дожидается, когда Моргана, услышав звонок телефона, забегает обратно в дом, и переключает внимание на Мерлина. – Иди сюда и повтори, что сказал, – тут же предлагает он. Мерлин уже хочет ответить, но тут ветер налетает сильным порывом, а прищепки Гвен внезапно оказываются не такими уж крепкими и отламываются в долю секунды. Мерлин свободно болтается на верёвке в опасной близости к земле, но не успевает он поднять тревогу, как ещё один порыв ветра швыряет его прямо в поджидающие изгибы ликующего одеяла. – Эй! – вскрикивает Мерлин, отбиваясь, а затем замирает. Одеяло тяжелое и оборачивается вокруг него целиком, но Мерлин не чувствует угрозы, как ожидал: наоборот, это даже приятно – словно его защищают или лелеют. Одеяло, похоже, так же изумлён, как и Мерлин. – Ты на ощупь такой… – начинает он, и замолкает. – Какой у тебя номер пряжи? – спрашивает он через секунду, низким дрожащим голосом. Он мог просто сбросить Мерлина на землю и не заморачиваться, но вместо этого крепко сжимает его и держит. – Не знаю, – отвечает Мерлин, выгибаясь в попытке… вырваться из объятий или прижаться ближе – он и сам не уверен. Но преуспевает в том, что запутывает их обоих уютней. Одеяло дрожит, обвиваясь ещё крепче. – Ты ручной работы, да? Вот в чём дело. Как тебя зовут? – спрашивает он, тяжело дыша. – Мерлин. А тебя? – Мерлин задыхается. Он вовсе не собирался обжиматься с каким-то странным, заносчивым, грязным одеялом, когда сам только что постиран – но ничего не может с собой поделать. То, что он чувствует, так необычно: совершенно не похоже на лоскутное покрывало Гвен, под которым молча лежишь, потому что оно такое старое, что постоянно спит и с ним даже не поговорить. – Артур, – слышит он в ответ. Одеяло, видимо, решил тщательно исследовать каждую нитку и шовчик мерлинова тела, и, более того, – Мерлин жаждет позволить ему это. Он никогда такого не чувствовал – словно каждая его часть принадлежит Артуру. Артур так же роскошен, как и выглядит: толстый и тёплый, со множеством складок и изгибов, ждущих, чтобы Мерлин погрузился в них. Интересно, каково будет лежать под всем этим весом на кровати? Мерлин стонет, пытаясь зарыться глубже. – Ты такой мягкий и гладкий, совсем не похожий не остальные простыни, – говорит Артур, намеренно медленно продвигаясь к мерлиновым краям. Мерлин дрожит, вытягиваясь, чтобы встретить его цепкий захват. Он уже готов треснуть по всем швам. Они плавно скользят вдоль друг друга, двигаясь синхронно, идеально: Артур совпадает с каждым его изгибом, каждым очертанием, между ними нет ни дюйма пространства, лишь ткань трётся о ткань. – Хочу тебя под собой, – бормочет Артур, и Мерлин вскрикивает и выгибается, убыстряя ритм. – Хочу чувствовать тебя всего, накрыть тебя от края до края, чтобы лишь один твой уголок выглядывал и все могли видеть тебя подо мной; я буду держать тебя так всю ночь, потому что там твоё место. В этот раз им даже не требуется порыв ветра, чтобы опрокинуться на землю. the end