Идиоту, с любовью

Так вот, Леон влюбился. В Мерлина. И он хочет, как бы так выразиться, добиться его расположения, ведь Леон такой благородный рыцарь. Существует, разумеется, целый кодекс поведения в подобных случаях, но Леон не уверен, каких правил стоит придерживаться во время ухаживания за личным слугой короля. Если бы он намеревался приударить за девушкой, то предварительно заручился бы разрешением её отца. Мерлин – не девушка, но он вроде как… принадлежит Артуру, так сказать. Поэтому Леон решает начать с этого, и однажды во время патруля, когда Мерлин остается в замке помогать Гаюсу, а Элиан, Гавейн и Персиваль, увлеченные разговором, оказываются далеко позади, Леон заводит робкий разговор с королем. Артур молча смотрит на него целую минуту, а потом принимается хохотать – да так сильно, что едва не падает с лошади. – Мерлина, – выдавливает он, всё ещё смеясь, словно Леон только что поведал ему лучшую шутку века. – Ты хочешь… снискать расположение Мерлина. Леон чувствует себя неловко. – Он мне нравится, – произносит он в свою защиту. – Он… я просто… Он нравится мне, Артур, и… Я буду хорошо с ним обращаться, это я могу обещать. Я… – О господи, – произносит Артур, внезапно понимая, что Леон не шутит. – Ты серьёзно. Ты в самом деле хочешь… с Мерлином. Леон склоняет голову. – Только с вашего разрешения, сир. Артуру становится очень не по себе. – Мерлину не требуется моё разрешение, чтобы… – он обрывает себя. – Делай как пожелаешь. Только, Леон, – Артур кривится, – никогда больше не заговаривай со мной об этом. Леон неверяще смотрит на него пару секунд, а потом расплывается в улыбке. – Спасибо, – искренне говорит он. – Спасибо, сир! Артур поднимает ладонь. – Я серьёзно. Я не хочу ничего знать. Никогда. Леон кивает, а Гавейн, Персиваль и Элиан выбирают этот момент, чтобы поравняться с ними, и дальнейшего обсуждения не следует. На обратном пути, однако, Гавейн принимается высмеивать привычку Леона по-идиотски лыбиться при виде Мерлина, и Леон, путаясь в словах, признаётся, что намерен добиваться его расположения. Рыцари (все, кроме Артура, который старательно игнорирует их разговор) тут же оставляют насмешки и начинают давать искренние – хоть и глупые – советы. Они все любят Мерлина, так же как и Леона, и, возможно, это самая забавная вещь, которая с ними случалась, но… они хотят видеть своих друзей счастливыми. – Как ты собираешься его спросить? – хочет знать Элиан. Леон мешкает. – Не знаю, – признаётся он. – Я думал, что просто поговорю с ним сегодня вечером, после пира, объясню всё... – Нет-нет, – вмешивается Гавейн, – нельзя просто подойти к человеку и объявить, что ты намерен его добиваться. Ты должен поухаживать за ним. Леон выглядит неуверенным. – Поухаживать? – Любовные записки! – ликующе провозглашает Гавейн. – Любовные записки – это гарантированный путь к сердцу любого! То, как Гавейн произносит «к сердцу», больше напоминает грязный намёк, и Артур истерично решает, что сейчас самый подходящий момент, чтобы оглохнуть. – Анонимные, – тихо предлагает слегка позабавленный Персиваль. – У моей сестры однажды был поклонник, который подкидывал ей неподписанные послания. Она находила это романтичным. – А потом, после нескольких писем, пригласишь его на пикник, – мечтательно продолжает Гавейн. – Покрывало на лесной полянке, только вы двое, наедине, бутылочка вина не помешает… На этом Артур прекращает изображать глухого и громко хмыкает. – Только не вино, – говорит он, отвечая на вопросительный взгляд Леона. – Если, разумеется, хочешь, чтобы Мерлин остался в здравом рассудке. – Помолчав пару мгновений, Артур добавляет: – Он любит медовуху. Только не позволяй ему выпить слишком много, иначе тебе придется вести его лошадь обратно в замок, перекинув Мерлина через седло кверху задницей. Раздаётся похабное улюлюканье, которое Леон мужественно игнорирует, а Артур пришпоривает коня и вновь возвращается к тактике истеричной глухоты. * * * Следующим утром Мерлин появляется в его покоях с очень странным выражением на лице. – Артур, – неуверенно произносит он, – ты случайно не знаешь, никто не планировал надо мной подшутить? Артур морщится. Боже, он надеется, что Мерлин не намерен обсуждать с ним процесс ухаживания. – Понятия не имею, о чем ты, – отвечает он не допускающим возражения тоном. Мерлин всё ещё выглядит сбитым с толку. – Просто я этим утром получил очень странную записку… Я почти уверен, что её написал Гавейн, но он обычно не способен на такие жестокие шутки… Ох, ради всего святого. Мерлин стоит перед Артуром, сжимая в руке проклятое письмо, смотрит на него с ожиданием, и это так… Артур, раздраженно пыхтя, выхватывает записку у него из рук и пробегает её глазами. «Дорогой Мерлин, – гласит она. – Прошу простить мою дерзость заявить о себе подобным образом. Подойти к тебе лично я счёл неподобающим из опасения, что ты, вероятно, найдёшь мои намерения неприятными или нежеланными. Наша дружба слишком много для меня значит, чтобы я мог ею рисковать, даже в интересах собственного сердца. Быть может, в один прекрасный день я найду в себе храбрость, как подобает человеку моего положения, но до тех пор хочу, чтобы ты знал: пусть даже ты об этом не подозреваешь, но рядом находится человек, глубоко тобой восхищенный. Тот, кому поднимает настроение один лишь вид твоей улыбки. Знай – хоть я всё ещё не сказал это вслух, – что моя жизнь стала ярче с тех пор, как в ней появился ты. Возможно, однажды, если ты мне позволишь, я в свою очередь сделаю ярче твой мир. Твой поклонник». Артур сжимает губы. Леон определенно не сам писал эту романтическую дребедень. В этом Мерлин оказался прав: записка несет на себе след богатой фантазии Гавейна. Серьёзно, «даже в интересах собственного сердца»? «Найти в себе храбрость, как подобает человеку моего положения»? «Поднимает настроение один лишь вид твоей улыбки»? Это откровенно нелепо. Артур даже представить не может, что заставило Леона позволить Гавейну написать эту чепуху. Ну что ж, неудачно выйдет для Леона, если Мерлин сочтёт первые же его усилия шуткой, поэтому Артур протягивает письмо обратно и откашливается. – Чуть слащаво и преувеличенно, но его чувства кажутся мне вполне искренними. – Артур избегает глаз Мерлина. – И закончим на этом обсуждение твоей жалкой личной жизни. Ты наполировал мой доспех? Мерлин мгновение открывает и закрывает рот, а потом одаряет Артура испытующим, неуверенным взглядом. – Я… Да, сир, – отвечает он наконец, и, приглядевшись, Артур видит на его щеках бледно-розовый румянец. Артур выпрямляется. – Ну и? Он сам на меня не наденется, знаешь ли, – рявкает он, и Мерлин бросает на него испуганный взгляд, но секунду спустя фыркает и прищуривается. – Задница, – ворчит он, потянувшись за кольчугой, и больше в течение дня о дурацком письме никто из них не вспоминает. * * * Рыцари совершенно не уделяют внимания тренировке: сегодня им куда интереснее услышать подробности от Леона и предложить ему ещё парочку бесполезных советов, чем дубасить друг друга мечами. Артур закатывает глаза, когда Элиан предлагает Леону послать подарок вместе со следующим письмом: например, красивый новый плащ или камзол. – Мерлина не заботят подобные вещи, – рявкает он, не сдержавшись. – Подари ему один из этих дурацких платков, которые он вечно носит вокруг шеи. А то свой последний он разорвал на перевязки после нападения разбойников на прошлой неделе. – О-о, – одобрительно протягивает Гавейн, – хорошая идея! И, возможно, перчатки! Я всегда размышлял о том, что ему нужны перчатки. Его тонкие пальцы постоянно выглядят такими замёрзшими. – Не нужны ему перчатки, – говорит Артур. – У него уже есть несколько пар, он просто их не носит, пока я не заставлю. Говорит, в них неудобно работать. У Леона, кажется, уже голова идёт кругом от всей этой информации. – Я всё ещё считаю, что будет лучше просто поговорить с ним. С этим Артур согласен, но, прежде чем он успевает открыть рот, Элиан неодобрительно восклицает: – Капелька ухаживания ещё никому не помешала! Ты же не торговую сделку заключаешь. Леон, ну ты прямо как в первый раз! Рыцари тут же принимаются противно хохотать и глумиться друг над другом. Артур закатывает глаза. Мерлин – не девушка, как бы часто он не дразнил его «девчонкой». Сам Артур думает, что Мерлину очень не помешало бы растолковать ситуацию, учитывая, как скептично он воспринял первое письмо. Но Леона так радует идея романтических жестов, что Артур качает головой и оставляет свои мысли при себе. Он и так не планировал вмешиваться в разговор. * * * К удивлению Артура, затея с платком прекрасно срабатывает, и Леон, должно быть, написал в письме что-то более-менее убедительное, потому что следующим утром Мерлин показывается в королевских покоях с дерзко-синим отрезком ткани вокруг горла – практически в тон его глазам, как одобрительно-бесстрастно замечает Артур, – и с лёгким румянцем на щеках. Весь день Мерлин обескураживающе тих и лишь иногда смущённо улыбается, глядя себе под ноги. Артуру при взгляде на него становится странно не по себе, и это – единственная причина, по которой в этот день он решает обойтись без привычных насмешек. * * * Леон стучит в дверь королевских покоев примерно за час до ужина. – Я просто хотел вас поблагодарить, сир, – искренне начинает он. – Идея с платком оказалась хорошей. Мерлина обрадовал подобный подарок, верно? Артур машет рукой. – Я не заметил, – лжёт он. Леон прикусывает губу. – Я хочу подарить ему ещё что-нибудь с завтрашним письмом, но не могу выбрать. Персиваль предложил сборник стихов, но, мне кажется, Мерлина не слишком заботят стихи. – Определённо нет, – фыркает Артур. За этим следует выжидательная тишина, и Артур понимает, что Леон ждёт от него совета. Он тут же мрачнеет. – Я уже говорил, что не хочу ничего об этом слышать. – Да, конечно. – Леон выглядит разочарованным, но покорно выходит, уважительно поклонившись. Как только за ним захлопывается дверь, Артур стекает по креслу и переводит тревожный взгляд на пламя в камине. Он выдерживает пять минут, прежде чем закатить глаза, шагнуть к столу и взять в руки пергамент с чернилами. «Вот, – пишет он. – Подари ему это. Он постоянно жалуется, что на старой лямка натирает ему шею. И попрошу не обращаться ко мне больше с подобными вопросами». Затем Артур зовёт слугу, вручает ему записку и новую кожаную котомку, которую планировал подарить Мерлину на Йоль – ну ничего, это всё равно была дурацкая идея, получит теперь обычный выходной, как и остальные слуги, – и отсылает его к Леону. Как раз вовремя: спустя пару минут на пороге появляется Мерлин с ужином. Артур выкидывает всё из головы и решительно намерен больше не думать об этом. * * * Не то чтобы у него это получалось – с рыцарями, у которых теперь нет иной темы для бесед, не говоря уже о Мерлине с его всё возрастающей нелепостью в виде пунцовых щёк и неловких косых взглядов, – но в течение трёх дней Артуру хотя бы удается избегать прямого контакта с ситуацией. А затем Леон, очевидно, решает, что пора двигаться на следующую ступень. На пиру он заговаривает с Мерлином. Артуру со своего места ничего не слышно, но Леон полон надежды и трогательного нетерпения, а Мерлин выглядит бестолковым, дружелюбным и не замечающим очевидного. Артур видит, как он радостно кивает Леону, и лицо того озаряет широкая улыбка, а Мерлин так же улыбается в ответ. Вот только Артуру даже со своего места на другом конце зала ясно, что он абсолютно не понимает, что сейчас происходит. Он всего лишь согласился съездить на пикник с хорошим другом, и Артур готов поставить полкоролевства, что Мерлин не видит настоящих мотивов Леона. Для любого человека с мозгами – пусть даже с половиной мозгов – значение подобного приглашения было бы очевидным, особенно учитывая письма, но Мерлин никогда не отличался здравым смыслом, если дело касалось человеческих взаимоотношений. Леону стоило и правда последовать своему первоначальному плану и объяснить Мерлину ситуацию прямо. А впрочем, какая разница. Артура это не касается. * * * Мерлин возвращается с пикника радостным, посвежевшим и с целой котомкой трав, которые заодно набрал для Гаюса. Леон возвращается слегка озадаченным и, кажется, не уверен, приняли его ухаживания или отвергли. Артуру его почти жалко. Вот только чем больше он вынужден размышлять о Мерлине и Леоне вместе, тем меньше ему нравится эта идея. Артур не знает почему и не намерен копаться в своих мыслях, чтобы отыскать причину. Он просто по-детски решает не отпускать от себя Мерлина ни на минуту в течение следующих четырёх дней, пока тот не начинает возмущаться и негодовать, а Леон – расстроенно вешать нос, а Гавейн... А Гавейн начинает бросать на Артура проницательные взгляды. Именно эти взгляды – и, что важнее, чувство паники, которые они вызывают в нём, – заставляют Артура прозреть. О, ради всего святого. Он ревнует. Это же просто немыслимо. Но даже если так – а всё определённо не так, – уже слишком поздно. Ухаживания Леона уже в самом разгаре, и Мерлин может быть беспечным идиотом, не понимающим, кто за ними стоит (насколько знает Артур, он всё ещё подозревает Гавейна), но он не против ухаживаний в принципе. И Мерлину нравится Леон. Артур не сомневается, что, если тот когда-нибудь соберётся с духом и поговорит с Мерлином прямо, он с радостью примет его. И это замечательно. Просто отлично, ведь сам Артур ничего не может поделать со своими ненормальными, нелепыми, невероятно глупыми чувствами, которые он, возможно, питает к своему ненормальному, нелепому, невероятно глупому слуге. Леон может предложить Мерлину всё, что не способен предложить Артур, да и сама эта идея кажется такой абсурдной... И не важно, что Артур внезапно заметил, что Леон не единственный, кому поднимает настроение дурацкая улыбка Мерлина, – ведь из этого всё равно ничего не выйдет. Артур повторяет это весь день и почти убеждает себя в этом, пока не натыкается на Леона в оружейной. У рыцаря странное выражение лица. – Мерлин отказал мне, – неловко произносит он, когда Артур спрашивает, что случилось. – Что? – Артур искренне удивлен. У них же всё шло как по маслу... – Он был очень добр, – поспешно объясняет Леон. – Сказал, что есть кое-кто другой. И уже очень давно. Уверил, что я здесь совершенно не при чем, но... – он медлит и неожиданно смущается. – Артур, эти письма... Мерлин думает, что они от этого человека. Не знаю, с чего он это взял, но он... сказал, что ему пишут, и когда я понял, о чем он, то не смог ему признаться, что это был я. Он... выглядел таким счастливым... – О боже. – Артур закрывает лицо рукой. – Гавейн. – Что? – хлопает глазами Леон. – Мерлин знает, что Гавейн писал эти чёртовы письма! Леон распахивает глаза. – Я должен найти Гавейна. «Нет, ты должен найти Мерлина», – думает Артур, но Леон уже выбежал за дверь. Артуру ничего не остаётся, кроме как вернуться в свои покои. По счастью, Мерлина здесь нет. По несчастью, здесь его новая котомка, из которой выглядывает свёрнутый в трубочку пергамент. Это письма. Артур это знает. Как знает и то, что у него нет никакого права – или причины – их читать. Он также знает, что его это не остановит. Письма сложены по порядку. Первое – то, которое Артур уже читал, – оказывается на самом верху, и он переходит ко второму. «Дорогой Мерлин, Обычно процесс ухаживания включает в себя небольшие подарки. И хотя это ухаживание (если, как я искренне надеюсь, ты позволишь мне его так называть) далеко не обычное, я всё же желаю преподнести тебе дар в знак своей глубокой привязанности. «Но что подарить? – подумал я. – Нечто простое, нечто практичное и полезное – и, возможно, когда он будет брать это в руки, то будет вспоминать меня и улыбаться». Плащ или камзол казались слишком бесцеремонным подарком, а перчатки мешали бы тебе работать… И затем я вспомнил, что ты пожертвовал свой последний платок на благо друзей, поэтому я дарю тебе эти. Знаешь, они почти в точности повторяют цвет твоих глаз. Когда я смотрел на них, губы сами собой сложились в улыбку. Надеюсь, тебя они тоже заставят улыбнуться. Твой поклонник». Угх. Какой же тряпкой может быть Гавейн. Артур хотел бы оправдать его тем, что обычно он соблазняет только девушек, но, в самом деле, Артур даже отдалённо не может представить себе женщину, которая купилась бы на подобную слезоточивую муть. Не говоря уже о Мерлине. Честное слово, Артур потрясён, что Мерлин всё ещё не прочь разговаривать с Гавейном после подобной ереси, а тем более – спать с ним. Желудок сворачивается тугим узлом. Артур переходит к третьему письму. В нём практически то же самое, как и в следующих трёх. Артура уже подташнивает, особенно когда в письме, с которым была прислана котомка, упоминается «твоя прелестная шейка». Он слышит знакомый перезвон посуды в коридоре как раз вовремя, чтобы успеть скатать письма обратно и засунуть в котомку, прежде чем Мерлин вваливается в покои с подносом в руках и непривычно решительным выражением лица. Артур не уверен, что означает это выражение, но оно вызывает в нём смутное беспокойство. Поначалу Мерлин молчит, так что и Артур ничего не произносит: принимается за еду, пытаясь избежать взгляда Мерлина, и размышляет, отыскал ли уже Леон Гавейна. Молчание Мерлина нервирует. Мерлин никогда не молчит. Он болтает без умолку, буквально каждую секунду, весь день напролёт. Его молчание не означает ничего хорошего. В конце концов, как бы Артур этому ни противился, он вынужден поднять голову. Мерлин стоит напротив, по другую сторону стола, пристально глядя на короля. Тот проглатывает огромный кусок цыплёнка. – …Я могу тебе чем-то помочь? – осторожно спрашивает он. Мерлин кладёт знакомую стопку пергаментов на стол перед его тарелкой. – Хорошо, что речи за тебя пишу я, – говорит он, но в глазах его странная мягкость, а в голосе – легкая дрожь и неуверенность. Следует продолжительный момент, когда озадаченный Артур понятия не имеет, о чём говорит Мерлин. А потом до него доходит – о боже, Мерлин думает, что он написал эти письма! – и глаза Артура изумлённо распахиваются, а сам он давится воздухом и принимается кашлять целую минуту, в то время как Мерлин заботливо хлопает его по спине. – Ты идиот, – умудряется наконец прохрипеть Артур. – Я не… Он обрывает себя. Мерлин сказал Леону, что есть кто-то ещё. Что этот кто-то существовал уже долгое время и что именно он писал ему письма… – Что ты не? – спрашивает Мерлин. Артур прочищает горло. Его лицо ярко-красное, он это чувствует. – Я не… э-э… знал. Я не знал… что ты подумаешь. Мерлин заливается румянцем. Это отчасти даже очаровательно, правда. Артур ужасный человек. – Ну, я думаю, что ты задница, – говорит Мерлин. – И не должен больше никогда в жизни писать любовные записки. – Он делает пару шагов ближе к Артуру. – И что ты худший тайный поклонник в истории. Честное слово, ты даже не пытался скрываться. Кто ещё способен знать о том, что мне лямка котомки натирает, идиот ты эдакий? Или о том, как я ненавижу перчатки? – Мерлин закатывает глаза к потолку. Артур открывает рот и беспомощно закрывает снова. Теперь так многое обрело смысл. Он проводит рукой по лицу. Другие короли наверняка никогда не попадали в подобные безумные ситуации. Где его жизнь пошла не так? – И ещё… – мягко произносит Мерлин, – я думаю… думаю, ты должен поцеловать меня сейчас. У Артура перехватывает дыхание. – Мерлин… Он обязан объяснить ему про письма. Он не может позволить Мерлину думать, что они – его авторства. Это бесчестно, не говоря уже о том, что унизительно. (Вероятно, Артуру придётся как-нибудь написать Мерлину настоящее любовное послание, просто чтобы доказать, насколько он лучше Гавейна в этом деле. «Дорогой головогрыз», – полу-истерично думает он). – Ох, – говорит Мерлин. – Ну неужели я всё должен за тебя делать? А затем его худощавое тело прижимается к телу Артура, и дурацкий платок щекочет его под подбородком, и тёплые мягкие губы открываются навстречу его собственным, и Артур забывает о том, что надо думать. * * * – Я должен кое-что рассказать тебе, – говорит он Мерлину долгое время спустя. Уголок рта Мерлина приподнимается в улыбке, а лицо принимает странное выражение. – Да, – отвечает он. – Я, наверное, тоже должен кое-что тебе рассказать. ~ end