Training

      Пейзаж проносится за окном смазанной золотисто-рыжей картинкой, расщеплённой на крохотные части, каждая из которых отражается в дождевых каплях, бегущих по лобовому стеклу. Уже давно говорили, что сентябрь в этом году выдастся наиболее дождливым, но за последнюю неделю погода будто с цепи сорвалась. Небо уже пятый день затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, сквозь антрацитовую завесу которых не видно солнца, на улицах туманно и промозгло. Деревья, всё ещё укрытые усыхающими ало-тициановыми листьями, прогибаются к земле с пронзительным скрипом, будто болезненно стонущие, под порывами мощного северо-восточного ветра они трясутся, словно объятые лихорадкой. Городские жители предпочитают в такую погоду сидеть дома, из-за чего даже большие города кажутся заброшенными и мёртвыми; загородные трассы столь же пусты и лишь изредка стелющийся по дороге молочно-белый туман прорезает свет фар встречных машин тех путников, что рискнули вырваться за город в такую непогоду. Из-за туманной завесы видимость уменьшается до смехотворного расстояния, и чтобы не съехать по глупости в кювет, приходится постоянно сбрасывать скорость.       В железном нутре машины чертовски холодно, потому что печка в этой колымаге приказала долго жить. Искусственная кожаная обивка, которой обтянут салон, пахнет табачным дымом, дешёвым алкоголем и жжёной резиной. На зеркале заднего вида судорожно подёргивается подвешенный на крохотной удавке скелет, издающий особенно громкие трещащие звуки тогда, когда переднее колесо машины наезжает на дорожную выбоину. Эта игрушка мозолит ему глаза уже на протяжении трёхсот с лишним миль и нагоняет ещё большую тоску, именно поэтому в какой-то момент не выдержав, он съезжает на обочину неподалёку от заправки и, сорвав ехидно улыбающегося скелета со стекла, закидывает игрушку в бардачок, где ей самое место. Откинувшись на спинку водительского сидения, Вейлон трёт пальцами уставшие после длительного переезда глаза и, щурясь, сквозь мутную пелену бьющих в лобовое стекло дождевых капель всматривается в фосфоресцирующую, смазывающуюся в сплошное белёсое пятно вывеску заправочной станции.       Устало вздохнув, всеми силами пытаясь стряхнуть с себя нагоняемую дождём сонливость, он искренне надеется на то, что в этом скромном месте для него всё же найдётся стакан кофе, потому что ехать ему ещё немало, а возможность уснуть за рулём ему совершенно не импонирует. Заглушив двигатель и вытащив ключи из замка зажигания, он открывает дверь и тут же зябко морщится от порыва осеннего ледяного ветра, ворвавшегося в салон автомобиля и забравшегося холодными незримыми пальцами под лёгкую ткань рубашки. Взяв с пассажирского сиденья кожаную куртку, Вейлон накидывает её себе на голову и выходит под шквал падающего с небес дождя, захлопывает дверцу машины и, нажав на кнопку блокировки дверей, лёгкой рысцой бежит в сторону территории заправки, где надеется согреться и немного отдохнуть перед последним отрезком пути. Когда он отталкивает входную дверь и едва ли не вваливается в помещение кафетерия, стоящего рядом с заправкой, над его головой звонко и пронзительно звенит колокольчик, оповещающий о приходе посетителя.       — Добрый вечер. Кошмарная погода, не правда ли? — звучит приветливый голос откуда-то из-за стойки и Вейлон, стряхнув с куртки дождевые капли, с мрачным видом кивает головой, неприязненно смотря за окно, в которое всё с тем же отчаянием и остервенением ударяются крупные дождевые капли. Где-то за толщей стекла раздаётся громовой раскат, волной прокатывающийся от вершин едва виднеющихся из окна гор и уходящий вдаль. Бегло осмотрев это пустующее в такую погоду место, Вейлон занимает место за стойкой и просит чашку кофе, после чего тянется за бумажником, чтобы сразу расплатиться.       — Первый стакан за счёт заведения, — добродушно улыбаясь, говорит ему пожилой мужчина, ставя стакан на подставку кофеварки, и дождавшись, пока он наполнится, подаёт напиток одинокому забредшему к нему путнику. Вейлон благодарно кивает головой, приятно удивлённый подобным отношением и, обняв обжигающе горячий стакан заледеневшими ладонями, вдыхает в себя терпкий, отдающий нотками горького шоколада запах чёрного кофе. Какое-то время он проводит в блаженной тишине, нарушаемой лишь шумом дождя за окном, и отогревает продрогшие поджилки. Тепло, исходящее от стакана, медленно растекается по всему телу, унимая мелкую дрожь.       — Куда держите путь в такую непогоду? — повернув голову к плечу, интересуется владелец кафетерия, одновременно с этим отмывая скопившуюся за день посуду.       — В лечебницу «Маунт-Мэссив», это вроде вон в тех горах, насколько я знаю, — отзывается Вейлон осипшим после длительного молчания голосом и кивает головой в сторону окна, за которым из-за тумана едва-едва проглядываются угольно-чёрные громады горных хребтов, сверху чуть припорошённых белоснежным снегом. Мужчина на какое-то время замирает с зажатой в руках тарелкой, бросив на Вейлона слегка недоумевающий взгляд.       — Не хочу показаться бестактным и прошу простить моё любопытство, но зачем? Впрочем, если вам неудобно отвечать на этот вопрос, это всё равно не моё дело, — деликатным голосом всё так же интересуется владелец этого места и под конец своей фразы пожимает плечами, возвращаясь к прежнему занятию. Губы Вейлона, скрытые за краем стакана, трогает мягкая улыбка, в реакции этого человека нет ничего удивительного, он бы на его месте тоже забеспокоился, если бы неизвестный путник сказал ему, что держит путь в психиатрическую лечебницу закрытого типа.       — Всё в порядке, меня это не затруднит. Несколько дней назад меня пригласили туда на должность инженера-программиста, обещали платить неплохие деньги, которые как обычно нужны, особенно с учётом того, насколько за последнее время повысили налоги, — устало, местами ворчливо отвечает мужчина и допивает остатки напитка. Да, денег в его семье не то чтобы мало, но их нехватка заметна, приходится экономить на всём, но двум резвым мальчишкам ведь этого не объяснишь, а ругать сыновей у Вейлона не получается, больно сильно он их любит, вот и пришлось искать иной выход, и вот тебе — новая хорошо оплачиваемая работа. Даже подозрительно как-то, но он не в том положении, чтобы морщить нос и кривить душой. Обидно, конечно, что какое-то время ему придётся провести вдали от семьи, проходя испытательный срок, зато теперь он сможет обеспечивать их так, чтобы они ни в чем себе не отказывали.       — Может быть, приготовить вам кофе в дорогу? Отсюда до лечебницы ехать чуть более часа, но при такой погоде можете потратить все два или три часа, кто же знает, как всё повернётся, — задумчиво, будто что-то просчитывая, говорит мужчина и кивает за окно, жестом указывая на непогоду, которая всё никак не хочет находить своего логического завершения. Вейлон положительно кивает головой на его предложение, подобная мысль посещала и его самого. Расплатившись за кофе и распрощавшись с этим приветливым человеком, мужчина, одной рукой придерживая над головой куртку, а другой сжимая одновременно бумажный пакет с завёрнутым в него кофе и ключи, вновь рысью возвращается к машине и занимает место за рулём. Заведя машину, Вейлон какое-то время ждёт, пока двигатель прогреется, и этого временного отрезка хватает ему для того, чтобы придать себе более или менее приличный внешний вид и вытащить кофе из пакета, чтобы переставить его на специальную подставку.       — Ну что, снова в путь? Естественно, — поправляя зеркало заднего вида, усмехается он сам себе и, выехав на трассу, плавно давит на педаль газа, набирая прежнюю скорость в двадцать-тридцать километров в час. Да, с таким успехом до лечебницы он доедет ещё не скоро, но как говорится, тише едешь — дальше будешь.

* * *

      Следующая вынужденная остановка произошла уже тогда, когда Вейлон добрался до горного района, и остановка эта, задуманная совершенно не им, произошла из-за того, что в машине закончился бензин. Измученный дорогой, мужчина ударяет ладонями по рулю и вновь откидывается на спинку кресла, допивая остатки уже остывшего кофе. Вот ведь глупость получилась, останавливался ведь на заправке, и ведь нет, не додумался посмотреть на шкалу наполненности бензобака, вот теперь и приходится расплачиваться за свою неосмотрительность. Пешком он до лечебницы явно не дойдёт, мобильную сеть на такой высоте и при такой погоде не ловит, а сидеть и ждать у моря погоды — сомнительное удовольствие. Чёртова безвыходная ситуация.       И вот тогда, когда всякая надежда почти покидает его, Вейлон выныривает из пучин мрачных раздумий, заметив белёсый проблеск фар в зеркале заднего вида. Может быть, удача ещё не отвернулась от него? Игнорируя ненастье, мужчина выскакивает из машины и выходит на дорогу, размахивая руками, всем своим видом показывая, насколько ему нужна помощь. Когда машина с шумом проносится мимо, Вейлон едва успевает отскочить в сторону и сыплет в адрес «бессердечных эгоистичных ублюдков», скрывшихся в туманной пелене, гневные проклятия. Уже сошедший с дороги, он тянет руку к дверце машины и, бросив мрачный взгляд в ту сторону, в которой скрылся неизвестный автомобиль, замечает сначала пару заалевших габаритных огней, а потом белёсые, едва различимые огни, что загораются тогда, когда транспортное средство сдаёт задним ходом. Спустя несколько минут рядом с Вейлоном останавливается представительного вида джип. Водитель пару раз мигает фарами, этим бесхитростным сигналом прося подойти. Когда Вейлон оказывается рядом с машиной, заднее стекло джипа с едва слышным сквозь шум дождя звуком плавно ползёт вниз. В тёмном салоне неспешно разгорается свет и Вейлон видит сидящего на заднем сидении пассажира. Это представительного вида мужчина с тёмными стянутыми на затылке в хвост волосами и посеребрёнными благородной сединой висками, которому навскидку Вейлон дал бы тридцать девять или сорок лет. Незнакомец придвигается ближе к окну и смотрит на замершего на месте мужчину сквозь стекло аккуратных, выполненных в сдержанном стиле очков своими тёмно-карими глазами, после чего жестом просит его подойти ещё ближе.       — Молодой человек, во-первых, я бы не советовал вам разгуливать в подобном виде при такой погоде, мало того, что вы можете заболеть, так ведь ещё некоторые могут посчитать вас сумасшедшим. Во-вторых, возможно вы не в курсе, но это закрытая территория и я бы посоветовал вам поскорее покинуть её. Ну и в-третьих, если вы репортёр или журналист, то я заверяю вас в том, что работники «Маунт-Мэссив» не дают интервью, подобное находится под строжайшим запретом, — сдержанно и вежливо говорит мужчина, время от времени жестикулируя в такт своим словам. После он смотрит на всё так же стоящего на месте Вейлона вопросительным взглядом, видимо не понимая, почему тот до сих пор не ушёл.       — Нет-нет, я не журналист. Меня зовут Вейлон Парк. Не так давно меня пригласили на должность инженера-программиста, и я как раз ехал на собеседование, но у меня кончился бензин и я застрял тут на полдороге до лечебницы, — перекрикивая шум ливня, произносит Вейлон и указывает на арендованную стоящую на отшибе дороге машину. После услышанных слов выражение лица незнакомца меняется, он поворачивается к водителю, отдавая какие-то указания, а после открывает дверь машины и отодвигается в сторону, приглашая Вейлона присоединиться к нему.       — Скорее, мистер Парк, забирайтесь. Мой коллега рассказывал мне про вас, говорил, что, судя по резюме, вы отличный специалист, хорошо знающий своё дело, которого нам так не хватало всё это время. Мы как раз ожидали вашего прибытия со дня на день. В последнее время вся система из-за этого ненастья словно с цепи сорвалась, а в нашем деле, знаете ли, главное — точность. Ах да, прошу простить мне мою болтливость. Ричард Трагер, ведущий хирург «Маунт-Мэссив», — он протягивает Вейлону затянутую в тонкую кожаную перчатку руку, мужчина тут же отвечает на это рукопожатие и в довершение благодарно кивает головой, этим жестом обозначая то, что он рад заключённому знакомству.       — Леон, будь добр, перенеси вещи мистера Парка из его машины в нашу, он отправится с нами, — говорит мистер Трагер своему молчаливому водителю, и Вейлон вместе с тем передаёт ему же ключи от машины. Леон согласно кивает головой и забирает ключи из рук Вейлона, а после, не моргнув и глазом, выходит под проливной дождь. Вейлон несколько тоскливо, с какой-то даже жалостью смотрит на широкоплечий мужской силуэт, постепенно растворившийся в ночи.       — Не беспокойтесь за него, мистер Парк, Леон когда-то служил в горячих точках, так что какой-то дождь ему не помеха, лишь бы сделал он всё это чем скорее, тем лучше. Я всё ещё не теряю надежды попасть на административное собрание, а ведь оно начнётся с минуты на минуту. Ах да, когда мы приедем, все будут заняты этим самым собранием, так что устроить собеседование сегодня точно не получится. Думаю, это и хорошо, у вас как раз будет целая ночь и утро на то, чтобы отдохнуть после дороги и привести себя в порядок, — мягко улыбаясь уголками губ, говорит мистер Трагер и Вейлон улыбается ему в ответ, чувствуя дружескую симпатию к этому мужчине. Как же всё-таки ему повезло в том, что этот человек решил подвезти его, а ведь он мог равнодушно проехать мимо. Нет, всё-таки, удача Парка не оставила.       За то короткое время, пока Ричард в красках описывал ему лечебницу и заведённые в ней порядки, то и дело шутя на тему того, что на самом деле сейчас он грубо нарушает условия договора о конфиденциальности, его водитель, Леон, успел перетаскать из машины Вейлона все его немногочисленные вещи и вновь занять водительское сидение, после чего он кивком головы дал Ричарду понять, что его просьба исполнена на все сто процентов.       — Великолепно, Леон, и что главное — очень быстро, а теперь поехали, возможно, я всё же успею к началу. Не волнуйтесь, мистер Парк, завтра мы вышлем сюда человека, и вашу машину отвезут на стоянку клиники. Если после того, как вы переберёте свои вещи, выяснится, что Леон забыл что-то забрать из вашей машины, то смело обращайтесь ко мне, мы уладим все недоразумения, — убедительным голосом заверил его мистер Трагер и Вейлон. Поняв, что более вопросов у него не осталось, Вейлон со спокойным, умиротворённым видом откинулся на мягкую спинку сидения и, прикрыв глаза, принялся вслушиваться в едва различимый шум дождя.       По прибытию на территорию клиники, Ричард Трагер поручил заботу о своём попутчике какому-то штатскому работнику и заверил Вейлона в том, что все его вещи в целости и сохранности будут доставлены в жилое крыло для персонала в отведённую для него комнату. Тем не менее, несмотря на настойчивость добродушного хирурга, не обдёленного чувством юмора, пускай и чёрного, Вейлону удалось забрать свой рюкзак, в который он сложил вещи первой необходимости. Распрощавшись с доктором, Парк присоединился к компании местного работника, и пока они шли до жилого корпуса, развлекал себя разговорами с ним на отвлечённые темы, так как он пока ещё полноценным работником не являлся и по факту обсуждать дела «Маунт-Мэссив» никто с ним не мог из-за договора о неразглашении.       Оказавшись же в корпусе и изучив новое место своего дальнейшего проживания, Вейлон на скорую руку распаковал рюкзак и отправился в душ. С удовольствием стянув с себя вымокшую насквозь одежду, он ещё долго отогревался под струями горячей воды. Наконец, приведя себя в божеский вид, он вновь вернулся в комнату с одним только желанием — хорошенько выспаться перед предстоящим собеседованием с начальником службы безопасности, который, судя по всему, вместе с тем отвечал ещё и за подбор персонала. Также Вейлону хотелось бы отправить жене сообщение о том, что он добрался до лечебницы в целости и сохранности, но не смог найти мобильного телефона, который, по-видимому, оставил на переднем сидении машины, и оставалось надеяться на то, что Леон не забыл его забрать. Примерно с такими мыслями удовлетворённый и вместе с тем измотанный этим днём, он, вопреки распространённому мнению, очень быстро уснул на новом месте.

* * *

      На следующий день проснувшись рано утром, он обнаружил перенесённые, судя по всему, ночью вещи, и имея в запасе достаточно времени, принялся распаковывать их и раскладывать по местам. В итоге оказалось, что места для вещей тут куда больше, чем самих вещей. Усмехнувшись факту своей сдержанности, Вейлон поспешил привести себя в порядок после сна и прилично одеться. И вот тогда, когда он уже по третьему кругу придирчиво рассматривал своё отражение в зеркале, раздался деликатный стук в дверь.       — Мистер Парк? Начальник службы безопасности ожидает вас в своём кабинете, прошу, следуйте за мной, — сдержанно произносит очередной неизвестный ему работник и повторяет своё предложение, только теперь уже жестом. Вейлон спешит за этим человеком, по пути осматривая территорию лечебницы в дневном свете и при отсутствии дождя. По пути к административному корпусу они пересекают обширную тихую площадь, вымощенную крупным обтёсанным булыжником и обсаженную ухоженной живой изгородью. Вейлон думает о том, что в солнечном свете это место наверняка выглядит куда более приветливо и приятно. Он запрокидывает голову, рассматривая громаду выглядящего весьма старинным здания, а после, всё так же осматриваясь по сторонам, пересекает порог, проходя под сводом двустворчатых дверей.       — Несмотря на то, что здание было заложено в тысяча девятьсот сорок пятом году, оно уже долго стоит, и мы полагаем, что простоит ещё столько же, если не больше. Так что не делайте преждевременных выводов, мистер Парк, — всё так же сдержанно и в то же время не без деловитости говорит его провожатый, и Вейлон спешно смахивает с себя амплуа любопытного туриста, придавая себе более серьёзный и собранный вид. Действительно, вряд ли кому-то понравится, что он ходит тут едва ли не открыв рот, того гляди ещё подумают, что он какой-нибудь залётный шпион или что-то вроде того, а подобный расклад Вейлону не нужен, ему нужно получить работу в этом месте.       — Что вы, у меня и в мыслях подобного не было, просто тут чувствуется весьма… необычная атмосфера, — так же сдержанно, в тон собеседнику отвечает Вейлон, заложив руки за спину. Не сбавляя шага, он следует за провожатым на второй этаж, после чего ловит на себе его в чём-то насмешливый, колючий взгляд, который спустя несколько мгновений становится таким же равнодушным, как и за несколько мгновений до этого.       — Это психиатрическая лечебница, мистер Парк, тут не может быть обычной атмосферы. Надеюсь, это не помешает вашей дальнейшей работе у нас. Замечательно, вот мы и пришли. Проходите, вас ждут, — они останавливаются перед массивной дверью из красного дерева и служащий лечебницы отступает в сторону, давая Вейлону возможность пройти вперёд. Бросив последний взгляд на своего провожатого, Вейлон, положив руку на дверную ручку, решительно выдыхает и, открыв дверь, переступает порог кабинета начальника службы биометрической безопасности.       Естественно, первое, что он сделал, когда зашёл в новое для него помещение, это осмотрелся, как и любой другой нормальный человек. Увиденным Вейлон остался более чем доволен. На самом деле, он где-то слышал о том, что характер и нрав человека можно определить по тому, какой обстановкой человек себя окружает, всех тонкостей подобного психологического проявления он не знает, но достоверно может сказать только то, что начальник безопасности — человек более чем серьёзный. Обширный кабинет, выполненный в темных цветах, действительно удивляет своими размерами. Первое, на что Вейлон обращает свое внимание, это панорамное окно, расположенное прямо напротив входа, из которого открывается прекрасный вид на горный пейзаж и густой лес, располагающийся в нижележащей от территории лечебницы долине. Всё это помещение есть гармоничное, выглядящее богатым, сочетание дерева, кожи и натурального камня, и пахнет тут соответственно так же: благородными породами дерева, чуть отсырелым запахом камня и терпким, горьковатым запахом обработанной кожаной обивки, а ещё хорошим табаком, дорогим парфюмом и слегка вермутом. Наверное, именно так и должны пахнуть кабинеты людей, которые смогли построить блестящую карьеру и обеспечить себе безбедное будущее.       После Вейлон обращает внимание на большое количество книжных шкафов, один из которых, застеклённый, явно отведён специально для наград, дипломов, выписанных благодарностей и выданных сертификатов. Он осматривает, предположительно, личную зону отдыха, состоящую из кожаного кресла, стоящего перед окном, лежащего на полу ковра с густым ворсом и декоративного резного столика, на котором стоит неубранный бокал для мартини. Бросает взгляд на место для переговоров выполненное в виде одного приставленного к стене, обитой панелями, тёмного дерева, кожаного дивана, низкого кофейного столика со стеклянной столешницей и пары кресел, стоящих напротив дивана. В прочем, он мог бы смотреть по сторонам очень долго, если бы не услышал деликатное покашливание. Когда он поворачивает голову, то первое, за что цепляется взгляд, это массивный рабочий стол, на котором нет ничего лишнего, и пара кресел перед ним.       Мужчина, сидящий за столом, жестом указывает Вейлону на одно из кресел, приглашая занять это место для проведения дальнейшей беседы. Когда Парк занимает указанное место, он складывает руки на коленях, как прилежный ученик и, приподняв голову, рассматривает репродукцию картины «Битва греков с амазонками», обрамлённую в массивную лепную раму.       — Любите творчество Рубенса? — аккуратно интересуется Вейлон, опустив глаза на хозяина кабинета, сидящего напротив него. В льдисто-голубых, выглядящих выцветшими, глазах проскальзывает что-то сродни интересу и удивлению, а после моментально исчезает, оставляя после себя только бесстрастность, серьёзность и равнодушие ко всему произошедшему. Вейлон думает о том, что этот человек уже давно научился держать свои эмоции и чувства под контролем, и что о его отношении к себе он не узнает до того момента, пока тот сам их не озвучит.       — Мистер Парк, вы первый потенциальный работник лечебницы «Маунт-Мэссив», который начинает разговор со мной, фактически вашим будущим работодателем, с моих предпочтений в искусстве, — сдержанно, с едва слышимыми нотками беззлобной насмешки говорит темноволосый мужчина и чуть склоняет голову к плечу. — Да, мне нравится творчество Рубенса. И если у вас во всём столь необычный подход, то мне будет интересно понаблюдать за вашей деятельностью на территории нашей лечебницы. Что же, теперь перейдём к более официальной части нашей беседы. Меня зовут Джереми Блэр, я занимаю пост начальника службы безопасности и, соответственно, в мои обязанности входит не только контроль охраны, но также и выдача инструктажа новым сотрудникам «Маунт-Мэссив». Вы, мистер Парк, должны понимать, что руководство корпорации «Меркоф», как бы громко это не звучало, оказало вам честь, пригласив на эту должность. Они были впечатлены результатами вашего обучения в Беркли и вашими наработками за последнюю пару лет, именно поэтому выделили именно вас среди остальных кандидатов, — по ходу своего монолога, представившийся мистером Блэром мужчина достаёт из ящика рабочего стола планшет с документами и протягивает его Вейлону, который, приняв документы, поверхностно осматривает их, практически не вчитываясь в смысл написанного.       — Так как корпорация «Меркоф», как и любая другая крупная корпорация, не желает делиться своими секретами и наработками с потенциальными соперниками, руководство корпорации постаралось максимально оградиться от подобного, в связи с чем был составлен договор о неразглашении обязательный к подписанию желающему занять какую-либо должность в «Меркоф» или дочерних предприятиях компании. Изучите контракт, мистер Парк, и если его условия будут приемлемыми для вас, распишитесь в указанных строках, после чего мы сможем перейти к обсуждению вопроса вашей деятельности на территории «Маунт-Мэссив», — под конец своего объяснения мистер Блэр кивает головой и откидывается на спинку своего кресла, устроив руки на подлокотниках.       Изучение всех документов не отнимает у Вейлона много времени. Типичная бюрократия: сложный язык повествования, некоторые моменты которого сможет разобрать только человек сведущий в юридической сфере, строки, напечатанные мелким шрифтом, большой объем самых разных ситуаций в разделе «Запрещено» и минимум изложенного в разделе «Разрешено». Он пришёл сюда за деньгами и лучшим будущим для своей семьи, к тому же, прельщённый умеренной добродушностью встреченных им тут людей, Вейлон не видит смысла в том, чтобы отказываться от столь подходящей ему хорошо оплачиваемой должности и ставит подписи, её расшифровки и даты везде, где это от него требуется. Передав документы обратно начальнику службы безопасности, Вейлон спешит задать вопрос, который сейчас волнует его в первую очередь.       — Мистер Блэр, мне хотелось бы сообщить своей семье, что со мной всё в порядке и что я удачно добрался до вашего предприятия. Я смогу это сделать? — Блэр, проверяя, правильно ли заполнены документы, бегло смотрит на сидящего перед ним теперь уже подчинённого и отрицательно качает головой.       — В этом нет никакой необходимости, мы уже оповестили вашу жену, Элизабет Парк, о том, что вы прибыли на территорию «Маунт-Мэссив» в целости и сохранности, она просила передать вам приветствие и самые наилучшие пожелания. Естественно, в вашем графике будет специально выделенное для этого окно в пару часов, во время которого вы сможете созвониться со своей семьёй, но ближайшие несколько дней вы, к сожалению, будете заняты освоением на рабочем месте и привыканием к своим новым обязанностям. И да, мистер Трагер рассказал мне про вашу вчерашнюю встречу. Вещи доставили? — Вейлон, слегка огорчённый таким ответом, положительно кивает на заданный вопрос, после чего в комнате повисает тишина, нарушаемая лишь шорохом переворачиваемой бумаги.       — Но я не нашёл там своего мобильного, — запоздало вспомнив об этом немаловажном факте, вновь отзывается Вейлон и поднимает взгляд на своего работодателя.       — На территории лечебницы нет мобильной связи, поэтому и надобности в мобильных устройствах тоже нет. Не волнуйтесь, мистер Парк, ваш мобильный находится под надёжной охраной в камере хранения, и если он столь важен, вы вольны забрать его оттуда в любое время дня и ночи, — неспешно, попутно всё ещё листая документы, говорит Блэр и, закончив их просматривать, поднимает на Вейлона свои светлые глаза.       — Что же, поздравляю, мистер Парк, вы успешно приняты на работу в «Маунт-Мэссив» на должность инженера-программиста. Вам, как сотруднику, будет присвоен рабочий номер один-четыре-шесть-шесть, который я советую вам хорошо запомнить. А теперь перейдём к вопросу ваших обязанностей, — приподнявшись на месте, чтобы пожать Вейлону руку, с несколько наигранным торжеством в голосе произносит начальник службы безопасности и вновь занимает своё место.       Следующий час жизни Вейлона Парка, ставшего сотрудником 1466, был наполнен обсуждением, вопросами и рассказами о том, что он и чем ему полагается заниматься. После же того, как были оговорены все нюансы и спорные моменты, Джереми Блэр вновь отдал его на попечение всё того же провожатого, который и отвёл Вейлона к месту его будущей работы, где вместе с тем объяснял, что, как и к чему. Типичный вводный, пробный день на новом рабочем месте.

* * *

Из изъятых дневниковых записей сотрудника 1466 (далее пациента 2536), Вейлона Парка:

Запись 01. Начало положено.

      «Я видел, что какой-то парень, живущий в соседней комнате, ведёт дневник или вроде того. Хорошая идея, особенно с учётом того, что тут чертовски скучно. Думаю, на бумаге я смогу выплёскивать накопившиеся эмоции, вроде даже есть какая-то специальная терапия, связанная с ведением дневника. Впрочем, не важно. За последние несколько дней я не видел ни одного действительно сумасшедшего человека. Никаких душераздирающих криков. Никаких бригад суровых санитаров. Тут тихо как в каком-нибудь небольшом офисе. Ну, или как в могиле. Но это я, наверное, загнул. Возможно, со временем я привыкну к этому месту, как и ко всем остальным до него. Коллектив хороший, отзывчивый. Помогают привыкнуть, поддерживают. Многие шёпотом говорят о том, чтобы я не связывался с мистером Блэром, говорят, что он плохой человек, но о причинах умалчивают. Я стараюсь не думать об этом. Не хочу портить сложившееся впечатление. Не вижу в нём ничего опасного.       Видел сегодня доктора Трагера. Улыбчивый, как и всегда. Не смогли поговорить, он спешил на операцию. Ушёл куда-то в подвальные помещения. Я думаю о том, что странно располагать хирургический кабинет в подвале. А ещё мне только что пришла в голову мысль: какие хирургические операции можно проводить в психиатрической лечебнице? Всё это довольно странно. Может быть, это у меня паранойя так проявляется? Лучше лягу спать, завтра предстоит тяжёлый день».

Запись 02. Тот, кто смотрит в душу.

      «Вернулся со смены, устал так, будто разгружал вагоны. Глаза болят, но я думаю, раз уж взялся, то написать всё же надо. Суетный день, очень суетный день. Сегодня в лечебницу приезжали представители «Меркоф», наверное, какая-нибудь проверка или делегация, чёрт их пойми. Сегодня все как с цепей посрывались, я сначала и не понял, где оказался. Накануне спокойный «офис» превратился в разворошённый муравейник, все носились от стены к стене, ссыпали какими-то отчётами, что-то оживлённо обсуждали.       Исправлял сегодня некоторые неисправности системы, вызванные непогодой. Пришлось попотеть, исправляя сбитые коды, такое ощущение, что дело совсем не в системе, а в чём-то другом. Мне всё кажется, что это место живёт какой-то своей жизнью, которую мы, обычные смертные, не в силах разглядеть. Пока копался в логах, не заметил, как пришла делегация. Ну, вы поняли, я имею в виду этих крутых парней в строгих костюмах. Блэр был среди них. Почему я раньше не обратил внимания на то, какой устрашающий у него взгляд? Холодный, внимательный, цепкий. Он своими глазами будто под кости зарывается и смотрит в самую душу. Опять паранойя? Когда он заметил меня, то остановился и, указав в мою сторону, начал что-то говорить своим коллегам. Что именно? Не знаю, звуконепроницаемое стекло не способствует хорошей слышимости тех, кто за ним стоит. Нелепо будет, если меня решат выкинуть.       Когда вернулся в основное здание, не обнаружил Колина на месте. Колин — это мой товарищ и коллега по работе, он самым первым вызвался мне помочь, и в итоге мы с ним за несколько дней неплохо сдружились. Все говорят, что он ушёл куда-то в сопровождении Блэра. Все говорят это с какими-то траурными лицами. Скверное предчувствие».

Запись 03. Пугающие перемены.

      «Очередная тяжёлая смена, но, кажется, я начинаю входить в местный ритм. А ещё я начинаю думать о том, что моя паранойя это вовсе не паранойя, а интуиция. Лучше бы это оказалось именно паранойей. Блэр вызвал меня к себе посреди рабочего дня, я тогда вспомнил тот момент, когда он общался с начальством. Ещё и эти странные взгляды коллег, словно они хотели скинуться мне по медяку, чтобы мне было чем отплатить Харону за перевозку. Идти к Блэру было откровенно страшно, теперь он мне не кажется таким обычным как раньше, есть в нём что-то хищное, что-то волчье. Этот его взгляд. Эти его преувеличенно красивые жесты. Эта его манера говорить. Его голос. Весь он. Странный, опасный, непредсказуемый. Стоит быть осторожным.       В итоге всё оказалось гораздо проще, в руководстве приняли предложение Блэра касательно моего повышения. Так быстро, это странно. Впрочем, существенное различие состоит только в том, что теперь у меня разрешение службы безопасности третьего уровня вместо прежнего второго. Пока не понимаю, что это значит, но судя по словам Блэра, я должен быть этому рад. Теперь я второй после Колина, у кого из моих знакомых есть третий уровень. Кстати, он так и не появился в офисе.       Спросил Блэра о том, куда пропал Колин. Он сказал мне не волноваться об этом, сказал, что это не моё дело, и что Колина больше не будет. Посоветовал завести нового друга. Ему не понравилась моя настойчивость в этом вопросе, и тогда он решил рассказать мне. Блэр сказал, что Колин оказался психически неустойчив, и они отправили его за счёт компании на лечение. Он говорил это с волчьей усмешкой на лице. Я не верю ему, но стараюсь не думать обо всём произошедшем. Сложно о чём-то не думать, когда в твоей голове столько мыслей».

Запись 04. Большой брат.

      «Буду короток, потому что зверски устал. Никогда раньше не обращал внимания на то, сколько тут камер. Эти механические паучьи глазки понатыканы везде, где только можно. Думаю, если хорошо покопаться, можно найти немало спрятанных микрофонов. Они следят за нами, как за лабораторными крысами. Надо стараться думать о том, что я говорю и что делаю. Один механический паучок наблюдает за мной прямо сейчас, когда я это пишу. Придётся засыпать под чьим-то внимательным взглядом. Мне кажется, что глаза, следящие за мной, льдисто-голубые».

Запись 05. Я начинаю понимать.

      «Сумасшедший день, сумасшедшее место. Мне всё сильнее кажется, что мне надо хорошо разобраться во всём том, что происходит вокруг меня. Сегодня, впервые спустившись на нижние уровни, я встретил… Колина? Кого-то на него похожего? Ничего не понимаю, я не хочу этого понимать, но вой совести простым «хочу» не заглушишь. Тот, кого я встретил, кто-то похожий на моего друга или, может быть, именно мой друг… не важно. В общем, этот человек узнал меня. Я видел это в его глазах. Когда санитары проводили его мимо меня, я услышал только два слова, которые повторял этот человек: «второй ящик». Провожатый странно посмотрел на меня, но я не подал вида, по крайней мере, надеюсь, что не подал.       Опять был в кабинете Блэра. Он поинтересовался, понравилась ли мне «экскурсия», а потом смотрел на меня своим ледяным взглядом. Долго, до-олго, очень долго. Наверное, он с помощью своих механических, понатыканных везде, паучков видел нашу с Колином (или кем-то на него похожим) встречу. Я старался сохранять на лице спокойное выражение, надеюсь, он не увидел мою подозрительность. Мне страшно. Злой волк приглядывается ко мне всё пристальнее.       Надо постараться понять, что такое второй ящик. Я не хочу в это ввязываться, но, кажется, мне просто не оставили выбора».

Запись 06. Загадки-и-отгадки.

      «Кажется, я понял, в чём смысл. «Второй ящик». Целый день в моей голове вертятся эти два слова. В «Маунт-Мэссив» немало ящиков, и засунуть нос в каждый из них у меня вряд ли получится. А если это словосочетание и вовсе какая-то формулировка со скрытым смыслом, то будет куда сложнее. А может это и вовсе просто два слова, случайно сгенерированные воспалённым из-за безумия разумом. Дьявол.       Мне удалось всё понять только под конец рабочего дня. Рабочее место Колина. В его столе три ящика и из всех них заперт только второй. Под замком хранят всегда всё самое важное. Просто отвратительное предчувствие, такое ощущение, что я не до сути докапываюсь, а срываю последнюю дьявольскую печать.       Под столом Колина нашёл записку, к которой на скотч был прилеплен небольшой ключ. «Истина. Мне потребовался год, чтобы обнаружить её. Тебе — пять секунд и вечность для побега». Вот что было написано на листе. Всё это странно, мне не по себе. Хотел открыть ящик, но не смог пересилить себя, потом ещё увидел проходящего мимо офиса Блэра, и желание играть в детектива пропало окончательно. Он похож на антропоморфную гиену, которая высматривает себе добычу в это же время, мирно потягивая кофе. Бьюсь об заклад, что кофе у него с коньяком и без сахара.       Подумаю обо всём этом завтра, мне надо отдохнуть».

Запись 07. Прощупывая лёд.

      «На фоне последних событий я перестал уставать из-за работы. Теперь я устаю из-за окружающей меня бесовщины. Кажется, все эти странности вижу только я. Или все остальные так же как я не подают вида? Не знаю, всё возможно.       Рискнул сегодня открыть этот загадочный ларец Пандоры. То есть «второй ящик». То есть второй ящик рабочего стола Колина. Надеюсь, маленькие механические дружки Блэра не донесли на меня. Надеюсь, что в тот момент, пока ключ щёлкал в замке, он отходил для того, чтобы налить себе порцию мартини. Да, я знаю, что он любит мартини. Теперь я многое знаю, и, скорее всего, узнаю ещё больше. В ящике была папка, когда я пришёл, я отнёс её в душевую, это единственное место, где нет камер. А может быть, я просто не подозреваю об их существовании? В любом случае, в комнате заглядывать в эту папку я не хочу. Уже глубокая ночь, тут такие тёмные ночи и постоянно идёт дождь. Мне кажется, к завтрашнему дню выспаться не получится, но мне нужно просмотреть эту папку».

Запись 08. Они не любят тех, кто знает. (заметка написана дрожащим, плохо разборчивым почерком)

      «Я открыл папку. Я не знаю, стоило ли оно того, но боюсь, что сегодня я не смогу заснуть. Я рассмотрел душу этого места. То, что казалось мне игрой воображения, оказалось реальностью! И поверьте мне, у этой реальности огромные клыки и ненасытное брюхо. Дьявол. Куда я влез? Куда я попал? Что со мной будет? Что со мной будет после того, как я узнал и разглядел всю тщательно замаскированную грязь этого места? Я чувствую взгляд механического паучка, жгущий область между лопатками. Теперь я не могу быть ни в чём уверенным.       Колин не был болен. Просто дело в том, что Колин слишком много знал. Они не любят тех, кто много знает. Они предпочитают избавляться от знающих весьма необычными, но довольно удобными способами, выгодными для них способами. Все они — волки в овечьих шкурах. Волки с ледяными глазами. Под шкурами нежных ягнят скрываются пасти, наполненные далеко не одним рядом зубов. Волки с двумя головами: одна улыбается тебе, а другая пожирает тебя, но у обеих голов большие зубы и внимательные глаза. Я не знаю, как мне теперь сохранять самоконтроль. Долго ли у меня получится делать вид, что мне ничего не известно? Сколько пройдёт времени, прежде чем волчья пасть выдерет трахею из моей глотки? Ёбаный Колин передал своё проклятье мне. Затянул за собой в эти зыбучие пески, и теперь я вынужден через какое-то время тоже сдохнуть. Если буду меньше шевелиться, дольше проживу. Только вот итог всё равно один, и он нихуя не радужный.       Я избавился от этой чёртовой папки. Размочил её под водой и разорвал до кашеобразного состояния, а потом смыл в толчок. К чёрту, я попробую уснуть, может быть, что-нибудь получится. Ради всего святого, Лиза, мальчики, простите меня, мои дорогие».

Запись 09. Голоса из ниоткуда. (судя по различию между цветом чернил, эта заметка сделана спустя какое-то время)

      «Я постоянно думаю о том, что узнал. С каждым днём всё сложнее сохранять самообладание. Блэр вызывал меня к себе несколько раз, интересовался, нравится ли мне моё новое рабочее место. Угадайте, что я ему сказал? «Да, мистер Блэр, всё просто великолепно». А про себя я думал о людях, которых истязают где-то на нижних уровнях, о проводимых где-то там экспериментах и о лицах, задумавших всё это, которым явно плевать на человеческий кодекс и моральные общественные (ну, или религиозные, у кого как) установки. Да-да, тут, под этой лечебницей, целый научный комплекс и подвалы тут — ни черта не подвалы. В последнее время Блэр выглядит очень подозрительным, постоянно приглядывается ко мне, щурит свои голодные глаза. Он выжидает удобного момента. Я уверен в том, что ему уже каким-то образом многое известно, всё остальное — дело времени. Рано или поздно я попадусь, это очевидно.       Не могу спокойно спать, думая о том, что мог бы помочь истязаемым людям. Не могу уснуть, думая о том, что мог бы вернуть в семьи чьих-то сыновей, братьев, мужей или отцов. Мне кажется, что все они, сидящие где-то под землёй, в темноте и ожидании очередной боли, проклинают меня. Каждый раз, засыпая, я слышу их несуществующий шёпот и мне становится не по себе. Сейчас, когда я пишу это, я вновь слышу их голоса, десятки умоляющих голосов».

Запись 10. Я должен...

      «Терпеть это уже просто невозможно. Я не знаю, зачем пишу это, тратя время, но пишу я быстро. Терять мне уже нечего (почти нечего, конечно), в любом случае я (все мы) уже слишком сильно насадился на крючок «Меркоф». Как глупая рыбёшка, повёлся на привлекательную приманку (все мы повелись). Рано или поздно они всё равно поймают меня за руку, ну или в один момент им надоест терпеть то, что я постоянно прячу глаза, и они отправят меня туда же, куда отправили Колина — «на лечение за счёт корпорации». Только прежде чем они меня поймают, я сделаю то, чего не смог Колин, чего он не успел — спущусь в Архивы и посмотрю, сколько дерьма и грязи тут есть ещё, я посмотрю на душу того, чем является эта лечебница.       Для этого пришлось использовать «окно». Я уже звонил Лизе, говорил с ней, с мальчиками. Как давно я их не слышал и возможно больше не услышу. Тоскливо и страшно. Но я должен. Не знаю, почему. Просто должен. Всё, мне уже пора идти, сейчас на счету каждая секунда. Если мне повезёт пережить всё это, я ещё вернусь к своим записям».

* * *

      Вейлон пересекает знакомую площадь и быстрым, сбивчивым шагом движется в сторону административного корпуса, толкает плечом дверь и вваливается в залитое искусственным светом помещение. Охрана, привыкшая к некоторым его странностям, не обращает на это внимание. Если так подумать, то охрана обращает внимание на что-либо только тогда, когда этого от них потребует Блэр. Вейлон, крепко сжимая в руках пропускную карточку из прозрачного пластика, покрытую тонкими белыми линиями схем, движется витыми коридорами, рефлекторно поглаживая рельефно выделяющиеся на пластике буквы, что складываются в его имя и фамилию. Коридоры пусты. У Вейлона разум, который уже не первый день объят паранойей, складывается впечатление, будто он сам себя загоняет в ловушку. В какой-то момент он замирает на месте, с сомнением смотря то вперёд, то на пропуск, зажатый в его руке. Это последний шанс развернуться и уйти. Последний шанс остаться не при делах и спокойно ожидать смерти. Он отрицательно мотает головой и возобновляет движение вперёд, он не должен бросать слов на ветер, особенно в этом вопросе.       Вейлон сворачивает в сторону лифта, сдвигает решётки и нажимает нужную кнопку. Лучше они поймают его за дело, чем будут вольны самостоятельно придумывать оправдания и причины своим действиям. В рассудке мужчины правят бал смешанные чувства: ощущение того, что он совершает главную ошибку в своей жизни и вместе с тем радость при мысли о том, что он занимается чем-то немаловажным, что вполне возможно может помочь десяткам невинных людей. Он не успевает разобраться в хаосе своих чувств до конца, потому что лифт, задрожав, останавливается на нужном этаже. Вейлон старается не смотреть в лица проходящих мимо охранников, старается не смотреть в равнодушные зрачки подвешенных под потолком камер. Он и без лишних напоминаний знает о том, что каждый его шаг контролируют переодетые ягнятами матёрые волки. Вейлон вновь движется по вереницам коридоров и в какой-то момент замирает на месте перед массивной, разительно отличающейся ото всех остальных дверью. Вот она его цель — Архив, таинственное место, о котором многие знают, но которое никто не видел. Что же, если ему предстоит быть первым, то пусть так оно и будет. Он не успевает протянуть карточку к считывающему датчику, как слышит за спиной жизнерадостный оклик.       — Вейлон, дорогой, я даже помыслить не мог о том, что встречу вас здесь в такое время. Разве вы не должны сейчас работать? — Парк отдёргивает руку от сканера и вновь зажимает карточку в ладони. Принесла же кого-то нелёгкая доля. Пока собеседник не приблизился достаточно близко, он выдыхает, приводя мысли в порядок, натягивает добродушную улыбку и, наконец, оборачивается, сначала через плечо, а после и всем корпусом, встречая доктора Трагера добродушной улыбкой и дружескими объятиями. Хирург как всегда выглядит преувеличенно жизнерадостным и настроенным на положительную волну. Если бы Вейлон не знал о том, что под маской доброго врача с большим запасом чёрного юмора прячется клыкастая тварь, то сослался бы на то, что Ричард ведёт себя так только из-за издержек профессии. Сейчас же, зная куда больше, он видит, как всё это наигранно, резиново и ненатурально.       — Добрый день, мистер Трагер. Рад вас видеть в добром здравии. Конечно, я, собственно говоря, этим и занимаюсь, меня послали сюда, — он машет рукой себе за плечо, указывая на дверь, а после короткой заминки произносит:       — Меня попросили кое-что забрать оттуда, какие-то документы. Боюсь, что на это придётся потратить немало времени, — с глуповатой улыбкой на побледневшем лице говорит Парк и чешет затылок. На какое-то мгновение с Ричарда Трагера слетает его амплуа доброго и отзывчивого мужчины, и он смотрит на Парка с потаённым подозрением, и Вейлон не то чтобы видит, а скорее чувствует резкую перемену атмосферы. Он знает, что какая бы химера не пряталась в душе Трагера, сейчас эта тварь посмотрела на него, как на потенциальную угрозу. Улыбка же вернулась на лицо доктора так же быстро, как и сошла с него, Вейлон же и вовсе старался не подавать вида, будто он что-то заметил или почувствовал.       — Вот как, — задумчиво, несколько тягуче произносит хирург и кивает головой своим мыслям. — Ладно, мистер Парк, не смею больше отвлекать вас от вашего, несомненно, важного поручения. Хорошего дня, — говорит Ричард и жмёт руку Вейлона на прощание, после чего удаляется по своим делам. Проводив хирурга взглядом, чувствуя что-то неладное в его поведении, но намеренно игнорируя это из-за спешки, Вейлон торопливо прикладывает пропуск к сканеру и, оттолкнув дверь, проходит в помещение архива.       Это место пахнет плесенью, сыростью и пыльной бумагой. Поистине впечатляющее габаритами помещение с низкими потолками опутано лабиринтом сквозных книжных полок, на которых стопками в алфавитном порядке стоят пухлые папки. Вейлону кажется, что какую бы папку он не взял, в каждой будет грязь, уличающая лечебницу и «Меркоф» в самых разных прегрешениях. Недолго думая, он углубляется в этот лабиринт, построенный словно среди винного погреба. Скользит пальцами по запылившимся полкам и корешкам папок, ища глазами заветную букву «М». Его выбор очевиден. Как человек, не знающий, что ищет, он принимается искать ответы на то, что беспокоит его сейчас больше всего. А больше всего Вейлона беспокоят волки в овечьих шкурах с глазами цвета талого льда. Его беспокоит «Меркоф» и бесчеловечная политика этой корпорации, и его действительно можно понять. Прежде чем он находит нужные папки, ему приходится сделать не менее трех поворотов, и когда он видит заветную букву «М» на корешках папок, то бросается изучать их, сначала стоя, но после он опускается на холодный пол, подстелив под мягкое место толстовку. По «Меркоф» в папках мало, что указано, большая часть информации Архива датируется годами прошедшего столетия, и, тем не менее, грязи и ужасов тут не меньше: отчёты о проводимых экспериментах и операциях с приложенными фотографиями, странные тестирования, законспектированные записи с диктофонов. Вейлон уверен в том, что всё это незаконно и аморально.       Зачитавшемуся, забывшемуся, ему не сразу удаётся различить звук открываемой двери архива, но шумный шаг нескольких десятков пар ног не расслышал бы только глухой. Парк вскидывает голову вверх и с паническим страхом на дне глаз смотрит на ползущие по стенам многочисленные тени тех, чьего прихода он ждал, но не так скоро. Служба безопасности не могла отреагировать так быстро, Вейлон ведь приложил к этому все усилия. Собрав с пола папки, он суетливо расставляет их по местам, но из-за спешки одна из папок выпадает из его рук и с шумом падает на каменный пол, издавая звук громкого хлопка и шелеста разлетающихся документов. Тени, до этого скользившие по стенам, замирают. А после Вейлон слышит голос, который заставляет его испуганно сжаться и закрыть глаза, будь на то его воля, он бы и вовсе забился бы в угол и спрятался за перекрестьем рук.       — Мистер Парк, сотрудник один-четыре-шесть-шесть, вы сделаете всем нам большое одолжение, если покажетесь и не будете оказывать сопротивления, — буднично, с едва слышным звоном жесткости и власти в голосе, громко произносит Джереми Блэр так, чтобы его голос было хорошо слышен в каждом углу этого помещения. Вейлон поджимает губы и, положив оставшиеся папки обратно на пол, медленным мягким шагом движется по этому лабиринту под пристальными взглядами не трогающих его охранников, до тех пор, пока не выходит на финишную прямую, в конце которой его ждёт начальник службы биометрической безопасности, сложивший руки на груди и смотрящий в его сторону негодующим раздражённым взглядом человека, который не привык попусту растрачивать своё время на подобные недоразумения.       — На пол. Держите руки так, чтобы я их видел, — Вейлон, уже готовый к тому, что сейчас на него со спины набросятся два охранника, никак не ожидал совершенно противоположного — абсолютного бездействия. Они хотят, чтобы он сдался сам, хотят увидеть его слабость. Приподняв голову, он оборачивается через плечо и смотрит на стоящих позади него напряжённых стражей местного правопорядка, а после смотрит на начальника безопасности, который, видя его потерянный, чуть раздражённый взгляд, усмехается уголком губ, и, вопросительно приподняв бровь, кивает головой. Вейлон, тихо рокоча, не опуская рук, опускается сначала на одно, а после на второе колено и, опустив голову, смотря в пол, кладёт руки на затылок, ожидая того, что будет дальше.       — Да, Джер, ты всё же был прав, наш друг, мистер Парк, действительно оказался не так прост, как хотелось бы, — раздаётся другой, полный желчной насмешки голос, а после Вейлон слышит звонкий щелчок. Вскинув голову, он с ужасом в глазах смотрит на зажатый в руке Трагера хирургический инструмент, более всего похожий на огромные ножницы. Он переводит взгляд на сохраняющего презрительное молчание Блэра, который всё так же не меняет позы и рассматривает его, как диковинного зверя, который попался в поставленный им силок. Да, предположения Вейлона не обманули, но у него просто не было выхода, он должен был сюда попасть. Впрочем, он никак не ожидал того, что в этом действе будет принимать участие ещё и Ричард Трагер и, в частности, его устрашающего вида инструменты. Вейлон чувствует, что ещё немного и его начнёт потряхивать от невроза.       — Только скажи, Джер, и мы удалим мистеру Парку его любопытные глазки. Или его лживый язык, думаю, язык у мистера Парка длинный. Или, может быть, стоит отнять у мистера Парка ноги, чтобы он не ходил туда, куда его ходить не просят? Или, может быть… — говорит Трагер, вроде как обращаясь к своему товарищу, но на деле же запугивая жертву, которую он смеряет жадным, заинтересованным взглядом влюбленного в свою работу патологоанатома. Блэр жестом руки обрывает поток этих ужасных слов и страшных предложений, а потом, смотря на охранников, жестом же указывает им на дверь, приказывая покинуть помещение. Пока охрана медленно движется к выходу, сам Блэр неспешно продвигается ближе к замершему на месте Вейлону и, дождавшись, пока все, кроме Ричарда, покинут помещение, присаживается на корточки напротив своего подчинённого. Он смотрит на него своим холодным, равнодушным и в чём-то несколько брезгливым взглядом и, крепко сдавив в своих пальцах подбородок Вейлона, дёргает рукой вверх, вынуждая мужчину поднять голову и заглянуть ему в глаза. Глаза Блэра холодные, как воды реки Стикс, и Трагер, стоящий рядом с ним, походит на улыбчивого Харона, только и ждущего очередного попутчика.       — Нет, Ричард, прости, не думаю, что нам стоит так поступать с мистером Парком. Мы же ведь не звери, — широко ухмыляется он. — Мы должны дать мистеру Парку второй шанс, и он должен этот шанс заслужить, так что он потребуется мне в целости и сохранности. Прости, Ричард, не мог бы ты нас оставить? И ещё раз спасибо за твой своевременный звонок, коллега, — произнося последнюю фразу, Блэр усмехается ещё шире, и Вейлон лишь на мгновение отводит взгляд от его глаз, только для того, чтобы посмотреть на реакцию хирурга. Трагер огорчён словами Джереми, но перечить не решается. Он лишь кивает головой, вновь пробегается жадным взглядом по мелко трясущемуся телу пойманной жертвы и, развернувшись, махнув рукой на прощание, тоже покидает помещение, оставив Вейлона и Блэра в одиночестве.       Стоит двери захлопнуться, как Джереми поднимается на ноги, впивается пальцами в волосы на затылке Парка и больно тянет вверх, вынуждая подняться на ноги. Стоит Вейлону занять более или менее устойчивую позицию, как Блэр, не предупреждая, наносит ему сокрушительный удар по челюсти, а после резко вжимает в стоящий рядом шкаф, который не падает только потому, что надёжно прикручен к полу. Вейлон сдавленно шипит и цедит проклятия сквозь зубы, когда Блэр прижимается к нему со спины, шумно втягивая в себя запах его кожи. Не готовый к подобному развитию событий, Вейлон сопротивляется и рычит, но в то же мгновение чувствует, как в спину между лопатками вжимается нечто холодное и жёсткое.       — Мистер Парк, не вынуждайте меня применять силу. Если я сейчас нажму на спусковой крючок, то прострелю вам позвоночник и сделаю пожизненным инвалидом. А судя по вашей реакции на слова моего коллеги, становиться инвалидом вы не намерены, я правильно понимаю? Вы ведь больше не будете ёрзать и мешать мне? — не без язвительной насмешки выдыхает ему на ухо Блэр, и Вейлона передёргивает в плечах от этого ощущения, тем не менее, он замирает на месте и закрывает глаза.       — С твоей стороны было очень глупо надеяться на то, что подобное останется для нас незамеченным. У меня везде есть глаза и уши, Парк, понимаешь? Я возлагал на тебя большие надежды, выбил для тебя хороший пост, и вот этим ты мне отплачиваешь? Я хочу напомнить, Вейлон, что это место — запретная зона, в которой можно находиться только высшим представителям лечебницы вроде меня или доктора Трагера, но точно не такой мошке, как ты, — дуло пистолета со спины съезжает на поясницу, а после перемещается под ребра, и вместе с этим Блэр вновь плотно прижимается к спине Вейлона, прикасается пальцами свободной руки к его груди, абсолютно игнорируя отвращение второго. Вейлону кажется, что Блэр не перестаёт вести какую-то теневую игру, правила которой пишет и знает только он сам.       В какой-то момент Парк не выдерживает этой звенящей тишины, не выдерживает колкой насмешки, кою источает Джереми всем своим существом, не выдерживает леденящего затылок взгляда и дыхания, согревающего его. Он всем телом подаётся назад, отталкивая Блэра к противоположному шкафу, и резко разворачивается лицом в его сторону. Он смотрит в потемневшие от гнева волчьи глаза цвета штормового моря и банально не успевает среагировать тогда, когда Блэр делает резкий выпад вперёд и наотмашь, со всей силой бьёт Парка тяжёлой рукоятью пистолета по виску, рассекая его острым ребром оружия. Вейлон, пошатнувшись, заваливается на бок с болезненным стоном и больно отшибает о каменный пол всю правую часть тела. Ещё больнее ему становится тогда, когда Блэр, манерно одёрнув полы пиджака, несколько раз пинает мыском остроносого ботинка его в живот, заставляя свернуться калачиком и хвататься за горло из-за недостатка кислорода в сведённой болезненным спазмом глотке.       — Запомните, мистер Парк, между храбростью и глупостью существует очень тонкая грань, которую мало кто видит. Сейчас вы, и без того ходящий по тонкому льду, оступились. Прислушайтесь, лёд уже трещит под вами, мистер Парк, и если вы будете продолжать совершать всё те же необдуманные шаги, то окончательно сгинете в ледяных тёмных пучинах, где вас будет ждать Трагер и его операционная. Я прощаю вас, теперь уже дважды, но у всего есть своя цена и только что вы сами повысили ставки в этой игре. Я ничего не забываю, Парк, особенно допущенных ошибок, но вы пока что нужны нам, так что убивать мы вас не будем, разве что… Искалечим, — присев рядом с ним, преувеличенно выразительным голосом говорит начальник безопасности, прижав пистолетное дуло к щеке своего нерадивого сотрудника.       Вейлон думает о том, что смысл сказанного Блэром ему не нравится, ровно как и тон, которым он всё это произнёс. Он думает о том, что стоит, наверное, попросить его о смерти сейчас, чтобы не мучиться потом, но не находит для этого ни сил, ни храбрости. Вейлону не хочется думать о том, что поджидает его там, в туманном, пока что, будущем. Последнее, что видит Парк перед тем, как ему наносят второй, на этот раз сокрушительный удар по виску, — светлые, полные интереса и предвкушения глаза изголодавшегося зверя, имя которому Джереми Блэр.

* * *

      Когда сознание возвращается к нему, Вейлон этому совершенно не рад. Он не может понять, почему ему так плохо, почему острейшая боль стягивает обручем его голову, ввинчиваясь в виски, не может понять, почему так саднит кисти рук, почему его подташнивает, словно он только спустился с карусели. Воспоминания проникают в его голову слишком резко, отрывками, короткими картинками и вспышками. Архив. Папки. Грязь. Окрик. Трагер. Блэр. Угрозы. Боль в виске. Словно в насмешку, он чувствует, как правый рассечённый висок простреливает болью и шипит сквозь плотно стиснутые зубы. Да, теперь он вспомнил, такое не забывают, такое просто невозможно забыть. Грязь, столько грязи, и все они барахтаются в ней, пытаясь выжить, топят других, чтобы протянуть подольше. Вейлон заглянул в бездну и он не знает, хорошо ли это или плохо, он знает только то, что пути обратно у него уже не будет. А ведь они предупреждали его, они пытались сберечь его, но он как всегда оказался слишком любопытен.       Где-то рядом слышатся мягкие шаги, неспешные, прогулочные. Кто-то ходит вокруг него, рассматривает пристальным взглядом, сохраняя молчание. Вейлон думает о том, что в том, чтобы прикидываться спящим дальше нет никакого смысла, рано или поздно они всё равно поймут, что он уже пришёл в себя. Они всегда всё понимают, с задержкой, но всё же понимают, они слишком проницательны, слишком внимательны. Волки в шкурах нежных ягнят. Когда Вейлон открывает глаза, ему становится страшно, потому что перед его взором стоит непроницаемая тьма, он думает о том, что Ричард Трагер всё же получил свой трофей в виде его глаз. Он осматривается по сторонам, пытаясь понять, в какой стороне остановился незримый наблюдатель, а потом чувствует чьё-то дыхание на неприкрытой шее. Он дёргается в сторону от неожиданности и тихо стонет, когда голову вновь прошивает игла тончайшей боли. Он дёргает руками, но понимает, что они ремнями привязаны к подлокотникам того, на чём он сидит.       — Наконец-то вы очнулись, мистер Парк, я уже и не надеялся, — тьма разговаривает с ним насмешливым голосом Джереми Блэра, и звук этого голоса заставляет Вейлона недоверчиво замереть на месте, до боли в глазах всматриваясь в темноту до тех пор, пока он не начинает различать смутный силуэт говорящего. Если он что-то видит и если это не игра воображения, то, возможно, ему повезло, и его глаза сейчас не плавают в формалине. Это обнадёживает.       — Вы поступили очень плохо, Вейлон. Очень плохо. Очень глупо, — звучание голоса усиливается по мере приближения говорящего, и Вейлон молча вжимается спиной в жёсткую спинку, стараясь слиться с этим предметом меблировки в единый симбиоз. Он до последнего надеется на то, что Блэр убрал своё оружие куда-нибудь подальше, но когда нечто холодное прикасается к его щеке, Парк вздрагивает в плечах и теряет надежду на лучшее.       — Но, заметьте, вы всё ещё живы. Я возлагаю на вас большие надежды, Парк, потому что сотрудник со столь внушительным послужным списком не может быть настолько безнадёжным идиотом. И всё же, я ведь уже говорил вам, что у всего есть своя цена? Говорил. Вам придётся заплатить эту цену, чтобы я не избавился сначала от вас, потом от вашей очаровательной жены Лизы, а потом и от ваших малолетних ребятишек. Скажите, Парк, вы любите свою семью? — Вейлон не может поверить в то, что в одном человеке может быть такое количество яда, не может поверить в то, что всего лишь в одном разуме может скрываться столько богомерзкой тьмы. Когда этот ублюдок заговаривает про его семью, он гневно сопит и дёргает руками, пытаясь вырваться из оков, сорваться с места для того, чтобы своими руками свернуть этому уроду шею, а потом замирает, чувствуя, как Блэр приставляет пистолетное дуло к его лбу, надавливает, заставляя вновь вжаться в жёсткую спинку.       — Слишком живой для потенциального мертвеца. Знаете, Парк, вы всё-таки довольно глупый. Вы просто отвратительно глупый человек. Вы же видели, кто мы такие, но вы до сих пор не можете представить себе, на что мы способны. Хотите, чтобы я объяснил? Хорошо, Парк, я объясню, — Блэр обходит его по кругу, встаёт за спиной и, склонившись к его уху, прижимает пистолетное дуло к виску, — мы убьём их всех. Вашу жену и ваших детей. Я самолично вскрою глотки вашим маленьким херувимам, а если мне захочется, я заставлю вас сожрать их обоих. Я буду наблюдать за тем, как вы будете пожирать их юную плоть, и смеяться над вами. А прежде чем разобраться с вашей благоверной, я поимею её, а потом её поимеет взвод моих людей, ради всего святого, её поимеет кто угодно, а после она сдохнет. Знаете, почему, Вейлон? Потому что вы — самый слабый идиот из всех, каких я только видел, — Блэр яростно шипит ему на ухо и всё сильнее надавливает пистолетом на висок, бередит рассечённую плоть, и в разуме Вейлона ярость смешивается со страхом, а страх — с болью.       — Ёбаный ты сумасшедший ублюдок, — рявкает в ответ Парк и начинает брыкаться сильнее. Плевать, пусть он раздерёт свои запястья в мясо, это только упростит ему задачу. Пусть этот конченный Джереми Блэр попытается затолкать свой сраный Дезерт Игл ему хоть до самой глотки, его и это не остановит. Этот ублюдок не имеет никакого права угрожать его семье, не имеет права говорить такие ужасные вещи. Вейлон слишком зол, чтобы думать о последствиях, он слишком хочет вырвать язык этого ублюдка из его гнилой пасти, а потом скормить этот язык ему же. Когда Блэр кладёт руку ему на плечо и сильно сдавливает его в своих руках, Парк цедит воздух и проклятия сквозь зубы, он вскидывает взгляд потемневших от боли и гнева глаз вверх, силясь различить лицо своего недруга где-то над собой.       — Нет-нет, мистер Парк, вам нельзя напрягаться, расслабьтесь. Я ведь всего лишь озвучил возможные варианты на тот случай, если вы примете очередное неправильное решение. Пока что всё хорошо. Пока что... Какое прекрасное словосочетание. Знаете, мистер Парк, я вспомнил одну интересную историю, я расскажу её вам, чтобы вы лучше поняли, что тут происходит, — шепчет ему темнота голосом начальника службы биометрической безопасности, он чувствует, как Блэр ходит вокруг, временами останавливаясь, чтобы окинуть свою жертву внимательным взглядом, и движется дальше.       — Это история про Пытливого Человека, мистер Парк. Пытливый Человек был довольно проницательным малым и всегда подозревал, что его правительство нечестно. Никого вам не напоминает? Молчите? Ладно, — Блэр отходит куда-то в другую сторону, слышится щёлкающий звук, и Вейлону приходится крепко смежить веки, чтобы слишком яркий после долгого пребывания в темноте свет не выжег сетчатку его глаз. Открывая жалюзи панорамного окна, Блэр продолжает увлечённо рассказывать свою притчу.       — Знаете, что сделал Пытливый Человек, мистер Парк? О, нечто великолепное. Он собрал вокруг себя людей, убедил их в своей правде и образовал оппозицию, он и его единомышленники сопротивлялись власти, а потом поняли, что власть равнодушна к их нападкам. Они поняли, что ничего не меняется, но не оставляли надежды. Они ещё долго боролись с властью самыми разными способами, а потом перешли к решительным мерам. Каким? Пытливый Человек решил вероломно вторгнуться в здание нечестного правительства, — Блэр устраивается в своем кресле и, откинувшись на высокую спинку, кладёт ногу на ногу. Он пристально смотрит на Вейлона, который елозит на месте, крепко привязанный к инвалидной коляске. Смотрит и усмехается.       — Пытливому Человеку удалось встретиться с правительством. Более того, ему удалось получить ответы на многие свои вопросы, и вот тогда, когда все тайны были раскрыты, все занавесы приподняты, когда всё стало решено и понятно, Пытливый Человек с задумчивым видом покинул здание правительства. Но там было кое-что ещё, — Блэр говорит медленно и вдумчиво, подняв взгляд к потолку, будто представляя себе всё происходящее, а потом, произнося последнюю фразу, он поднимается на ноги и непривычно быстро приближается к Парку.       — Может быть, вы знаете, как заканчивается эта история, мистер Парк? — вкрадчиво интересуется Джереми с презрением, сверху вниз смотря на понурившего голову Парка.       — Может быть, можете предположить, что тихо-тихо сказало правительство в спину уходящего Пытливого Человека? — спрашивает он, склонившись вниз и упёршись руками в подлокотники кресла-каталки. Вейлон отрицательно мотает головой, перемены в настроении Блэра сбивают его с толку.       — Они сказали: «К какому бы выводу ты ни пришёл, это всё наш план». Вы понимаете, мистер Парк, зачем я рассказал вам эту историю? Нет? Вы разочаровываете меня, мистер Парк. Поднимите голову, Вейлон, когда с вами разговаривает начальник, — рычит Блэр и, подцепив пальцами подбородок Парка, вздёргивает его голову вверх, смотрит в его глаза, продёрнутые пеленой самых разных эмоций. — Ты ничтожен, один-четыре-шесть-шесть. Ты — никто. Ты шестерёнка часового механизма, которую можно с лёгкостью заменить другой. Слабый, жалкий, неспособный сопротивляться. Знаешь, в чём твоя слабость, Парк? В твоей грёбаной семье. Тобой так легко управлять. И такое ничтожество, как ты, захотело помешать планам «Меркоф»? Захотело сделать доброе дело, да, один-четыре-шесть-шесть? Неужели ты на что-то надеялся, Вейлон, неужели не понимал, что совершаешь главную ошибку в своей жизни? Ты грёбаная муха в паутине «Меркоф» и твоё дело — вяло дрыгаться, — Блэр смеётся над ним, он издевается над ним, потешается, прожигает насквозь. У подобных ублюдков не может быть столь светлых глаз. Вейлон скалится ему в лицо и глухо рычит, он не собирается быть «мухой», у него всё ещё есть гордость. Джереми глухо посмеивается над его грозно нахмуренным лицом, а после, придя к какому-то выводу, дёргает застежки «браслетов», которые удерживают руки Парка, высвобождая его. Вейлон не понимает, что происходит.       — Парк. Маленькая, ничтожная мошка по имени Вейлон Парк. Я покажу тебе, как ты ничтожен, давай, отстёгивай свои ноги и поднимайся, у меня есть прекрасная мысль, — насмешливо говорит Джереми и отходит к своему столу. Вейлон испуганно замирает на месте, когда в руках начальника безопасности появляется чёртов пистолет. Хромированная сталь хищно бликует в доносящемся с улицы фонарном свете. Вейлон подозрительно щурит глаза и медленно поднимается на ноги, стараясь не совершать резких движений. Он наблюдает за тем, как Джереми нежно оглаживает ствол оружия пальцами, как выщёлкивает обойму, демонстрируя её заряженность, как после загоняет обойму обратно на место и со щелчком взводит курок. Он поворачивается лицом к Парку и в несколько широких шагов преодолевает разделяющее их пространство. Вейлон очень старается выглядеть равнодушным. А потом Блэр делает то, чего Вейлон не ожидал: он перехватывает пистолет за ствол и протягивает рукояткой вперёд своему подчинённому.       — Давай, Парк, ты ведь так этого хотел. Я же ведь оскорбил твою семью. Я ведь говорил такие ужасные вещи. У тебя есть реальный шанс прикончить меня, Вейлон Парк, так какого чёрта ты не двигаешься? Возьми этот ёбаный пистолет и прострели мне башку, пока не поздно, — рявкает на него начальник безопасности, и Вейлон берёт пистолет в свои руки скорее из-за страха перед ним, нежели из-за желания что-либо сделать. И всё-таки существует огромная разница между фантазией на тему смерти человека и реальным шансом убить этого человека. Вейлон Парк — обычный трудолюбивый гражданин своей страны, он самый обычный инженер-программист, и он не привык выносить людям мозги. Тяжёлая пушка в руках Парка ходит ходуном, потому что руки у него дрожат, непривыкшие к весу оружия. Он сжимает пистолет двумя руками и наставляет его на голову Блэра, который с нездоровым спокойствием смотрит в чёрный зрачок дула и потягивает мартини из фирменного стакана.       — Чего ты ждёшь, один-четыре-шесть-шесть? Я знаю, чего ты ждёшь, Парк. Ты ждёшь команды. Ждёшь, пока твой хозяин рявкнет на тебя, призывая к действию. Ты слабый щенок, Вейлон Парк, слабый, слепой и неспособный ни на что. Все твои достижения — это чей-то план. Твоё образование — план твоих родителей. Твоя жена — план твоей мамаши. Твои дети — план твоей жены. Попытка заглянуть в Архив — план твоего коллеги. Ради всего святого, Парк, только задумайся, за всю свою жизнь сделал ли ты хоть что-нибудь сам просто потому, что этого захотел именно ты, а не потому, что кто-то отдал тебе команду? — Блэр одним глотком допивает остатки вермута и в ярости швыряет стакан себе под ноги. Лопнувшее стекло со звоном разлетается во все стороны, и Вейлон вздрагивает от резкого звука, его трясет. Сталь оттягивает руки непривычным весом, предплечья ноют от нагрузки. Парк закрывает глаза и опускает голову. Блэр выдёргивает оружие из его пальцев.       — Подними свою тупую башку, один-четыре-шесть-шесть, — Джереми улыбается, смотря в продёрнутые страхом глаза своего подчинённого, когда тот видит направленное на него оружие. Парк пятится назад, запинается об инвалидную коляску и падает на пол, больно отбивая затылок. Блэр подходит ближе, наступает ногой ему на шею, вдавливая кадык глубже в глотку. Он склоняет голову к плечу, с усмешкой наблюдая за суетливыми, паническими попытками Вейлона возобновить ток кислорода в своём теле. А после, направив пистолет в его сторону, несколько раз выжимает пусковой крючок. Яркие белоснежные вспышки освещают гримасу страха на лице Вейлона, отчётливо прорисовывая каждую складку, тень и морщину на его напряжённом побледневшем лице. Звон выпадающих гильз едва слышно за громкими хлопками выстрелов.       — Холостые патроны, один-четыре-шесть-шесть. Тебе повезло. Пока что, — с ледяным спокойствием говорит Блэр и отступает в сторону. Вейлон судорожно наполняет лёгкие кислородом и сдавленно хрипит, цепляется пальцами за шею и всё ещё не может до конца осознать, что сейчас произошло. Его трясёт, как в горячке, от пережитого чувства леденящего страха, от ощущения близости смерти. Ещё немного, и он бы умер если не от пули, то от разрыва миокарда. Откинув пистолет на стол, Блэр разворачивает монитор компьютера в сторону Вейлона, подходит к нему, крепко сдавливает в пальцах светлые волосы и тянет за собой, подтаскивая ближе к столу. Он вынуждает его встать на колени и выпрямиться, одной рукой крепко держит его за подбородок, а в другой сдавливает волосы на затылке, не оставляя возможности отвернуться. Вейлон смотрит на монитор компьютера, и его глаза, выражая крайнюю степень испуга, наполняются слезами. Там, на мониторе, несколько окон, и в каждом из них в режиме реального времени крутится видеозапись. Его дом. Его готовящаяся ко сну жена. Его уже уснувшие сыновья.       — «Меркоф» контролирует всё, Парк. Видишь этого парня? — Блэр указывает на окно с видеозаписью из незнакомого места. Перед камерой сидит незнакомый мужчина в фирменной форме службы безопасности «Меркоф», который, будто почувствовав чужой взгляд, с плотоядной улыбкой на лице машет рукой, приветствуя незримых наблюдателей.       — Знакомься, Парк, это Джейсон. Когда-то он был офицером пехотных войск, а потом решил работать на «Меркоф», решил работать на меня. Зато для твоей благоверной жены он стал добрым соседом, с которым она не боится оставлять твоих малолетних детишек. Как ты думаешь, сколько времени потребуется ему для того, чтобы выпотрошить всю твою семейку по моему приказу? Опять молчишь? Окей. Меньше десяти минут, Парк. Десять минут и — пуф! — ты останешься в одиночестве. Как тебе такой вариант? Отвечай мне, сотрудник один-четыре-шесть-шесть, — Блэр говорит неспешно, издеваясь, а потом кричит в самое ухо Вейлона и встряхивает его в своих руках. Вейлон дрожит и скашивает на искажённое насмешкой лицо Джереми испуганный отчаянный взгляд человека, который потерял всякую надежду на лучшее.       — Что вам нужно? — спрашивает он дрожащим голосом и поджимает губы.       — Скажите, что вам от меня нужно?! Только не трогайте их, они тут ни при чём, они не виноваты! — он срывается на крик и обхватывает пальцами руку Блэра. Он, как может, поворачивает голову в сторону и заглядывает в его льдисто-серые глаза с немой мольбой, готовый действительно на что угодно, лишь бы уберечь своих родных от кошмаров. Он готов принять на свою долю любую участь, чтобы защитить своих детей и возлюбленную. Губы Блэра изгибаются в одобрительной улыбке, он ослабляет хватку и значительно мягче прикасается к затылку подчинённого, гладя ноющую кожу его головы подушечками пальцев. Он смотрит в его глаза с каким-то предвкушением, и в груди у Парка сильно щемит от ужасного, отвратительного по сути своей предчувствия.       — Ты не будешь сопротивляться, один-четыре-шесть-шесть. Ты подчинишься мне и отдашь все свои долги, ты отплатишь мне за то, что я решил сохранить твою жизнь. Ты запомнил это? — миролюбиво, с обманчиво мягкой улыбкой на губах спрашивает Джереми, и Вейлон, находящийся в безвыходной ситуации, сломленный и подавленный, кротко кивает головой.       — Мы ещё встретимся, — говорит Блэр и, рывком подняв Парка на ноги, передаёт его на попечение работников службы безопасности, которые в гробовом молчании, подхватив инженера под руки, вытаскивают его сначала в коридор, а после волокут в сторону жилого сектора. Уже там они вталкивают его в отведённое ему жилое помещение и с грохотом закрывают дверь, после чего щёлкают ключом в замке. Вейлон забирается на свою кровать и забивается в угол, он притягивает колени к груди и, обняв их руками, раскачивается из стороны в сторону, жалобно подвывая от разъедающего его чувства безысходности и неотрывно смотря в равнодушно взирающий на него зрачок камеры. Его мысли вертятся вокруг предположений о том, какую же цену назначит сероглазый ряженый волк за спасение отбившейся от стада овечки, и почему-то, о чём бы Вейлон не подумал, что бы не предположил, он понимает, что не готов к подобному, но ради семьи, ради своего наследия ему будет не жалко сносить унижения. Его родные не должны нести ответственность за его глупость и неосмотрительность.

* * *

      Всё та же работа, всё то же спокойствие. Каждый занимается своим делом, каждый занимает своё место, и он — в их числе. Все они — шестерёнки одного механизма. Такое впечатление, будто ничего не было, будто всё это было сплошным дурным сном и самообманом. Вейлону почти удаётся поверить в эту наивную иллюзию, которая тут же развеивается по ветру, стоит ему хоть немного скосить глаза в сторону. Там, за барьером стеклянного окна, стоят охранники, которые косятся на него с плотоядными улыбками на уродливых лицах. Вейлона нервирует их неусыпное бдение, нервирует внимание с их стороны, это не даёт сосредоточиться, отвлекает от работы. Ему кажется, что ещё немного, и он услышит их мысли, что-то вроде: «Ты никуда не денешься, один-четыре-шесть-шесть, ты сгниёшь тут так же, как и все остальные до тебя». Вейлону жутко до дрожи в замерших над клавишами клавиатуры пальцах, он всеми силами старается сохранять самообладание, но с каждой секундой терпения всё меньше. Прошёл уже третий день с момента их беседы в кабинете Блэра, уже третий день Вейлон находится в непроницаемом коконе одиночества, потому что никто из коллег не рискует заговорить с ним, потому что каждый из них боится перетянуть внимание Блэра на себя. Вейлон может понять их, может даже постараться простить их, но он всё равно ненавидит их всех и каждого в отдельности.       Прошло уже три дня, и за это время ничего не произошло, за ним просто пристально следят несколько десятков пар глаз, такое впечатление, будто Блэр забыл про него, решил закрыть глаза на его проступки. Вейлон нервно улыбается, оттягивая уголок губы в сторону, улыбка у него перекошенная и судорожная. Наивный, он всё такой же наивный, впрочем, в подобной ситуации любой человек бы стремился надеяться на несуществующее лучшее. На самом деле, Вейлон хорошо понимает тот факт, что Блэр выжидает. Он ждёт, пока Парк с ног до головы пропитается собственным страхом и опасениями, ждёт, пока степень его невроза дойдёт до крайней точки. Вейлон цедит воздух сквозь стиснутые зубы, слишком резко отталкивает от себя клавиатуру и, упёршись локтями в край рабочего стола, низко склоняет голову, зарываясь пальцами в свои волосы. В подобной ситуации просто невозможно сохранять спокойствие, Вейлон не привык к подобному.       — Сотрудник 1466, Вейлон Парк, вас ожидает начальник службы биометрической безопасности, — хрипит своим искажённым стальным голосом динамик над его головой, и Вейлон в этот момент хорошо понимает смысл фразы «земля уходит из-под ног». Вот она, та самая пресловутая точка апогея, тот самый поворот в неизвестность, завернув в который он или сломается окончательно, или же умрёт в объятиях безумия и жестокости. Когда Вейлон поднимается из-за своего рабочего стола, он ловит на себе сочувствующие взгляды каждого, кто сидит в офисе, все они смотрят на него с жалостью, как на жертву, предназначенную для заклания на алтарь какого-нибудь кровожадного языческого божка. А он ничего не может сделать для того, чтобы предотвратить это, потому что всего лишь одно неверно принятое решение лишит его всего: возлюбленной, детей, родного дома и покоя. Он вынужден подчиняться реалиям этого места, вынужден прогибаться для того, чтобы ряженые клыкастые волки вероломно и жестоко не разрушили его уютный мирок, к которому он так привык за всё время своей жизни.       Когда Вейлон выходит из стеклянной коробки офиса, его встречают два охранника, они смотрят на него с голодом и насмешкой в глазах, они наверняка знают, что именно ему предстоит пережить в ближайшее время. Вейлон не сопротивляется, когда два мужчины, придерживая его за руки, как под конвоем, выводят его в основное помещение, а потом, к удивлению Парка, идут не на второй этаж, где по идее находится кабинет Блэра, а поворачивают в боковой коридор и помогают ему спускаться по лестнице, ведущей в подвальные помещения. Кишки Вейлона от страха поджимаются и сворачиваются в ледяной узел. Что-то тут явно не так. Парк пытается заглянуть в глаза своих провожатых и ему становится лишь страшнее, потому что улыбки на лицах охранников стали ещё шире и угрожающе. Все они волки, чёртовы проклятые дикие псы.       Когда они спускаются на нижний этаж, Вейлона уже потряхивает от нервоза и мыслей о неизбежном, он пытается сопротивляться и упираться, но каждый раз замирает в руках охраны, вспоминая про угрозу, нависшую над его семьёй подобно дамоклову мечу. Они останавливаются перед высокой стальной дверью, и Вейлон думает о том, что возможно именно так выглядят ворота в Ад. Один из охранников выпускает его предплечье из пальцев и, зайдя ему за спину, велит закрыть глаза. Вейлон шумно дышит через нос, но приказ выполняет. Он чуть дёргается на месте, чувствуя, как голову обхватывает тонкий кожаный ремень, который охранник застёгивает у него на затылке. Резко пахнущая горечью искусственная кожа впивается в его лицо, плотным слоем ложится на глаза, закрывая обзор, и теперь, даже если Вейлон попытается открыть глаза, он не увидит ничего, кроме непроницаемой тьмы. Неизвестность и информационное голодание, имитация отсечения одного из органов чувств для того, чтобы распределить всю концентрацию по оставшимся трём. Охранник вновь крепко обхватывает пальцами его предплечье и толкает вперёд. Скрип несмазанных петель, хлопок, холод, ползущий по коже. Пахнет импортным алкоголем, дорогим одеколоном и вымоченным деревом. Власть пахнет одновременно терпко, сладко и горьковато, и этот запах оседает на его языке.       — Снимите с него верхнюю одежду, — звучит повелительный голос со скользящими в нём нотами лености и насмешки. Вейлон отталкивает протянувшиеся к нему руки охранников и самостоятельно, горделиво вскинув подбородок, расстёгивает молнию толстовки и пуговицы на рубашке. Руки у него дрожат, пуговицы никак не желают проталкиваться сквозь петлицы, и он чувствует нарастающие чувства раздражения и нетерпения, витающие в окружающей его атмосфере. Мужчина испуганно замирает на месте, слыша приближающиеся тяжёлые шаги. В нос забивается горьковатый запах одеколона, чужой взгляд жжёт кожу. Блэр молча отталкивает его руки и самостоятельно расстёгивает оставшиеся пуговицы, после чего резко сдёргивает с Вейлона рубашку, которая с шорохом опускается на пол. Ему чертовски холодно, и он не может понять, от чего именно его трясёт: от страха или же от холода этого места.       Охранники снова, словно по немой команде, ухватывают его за руки и толкают вглубь помещения, один из них прижимает его лицом и грудью к холодной бетонной стене, в то время как другой затягивает на руках широкие кожаные браслеты и, кажется, поверх обвязывает их верёвкой. Парк поджимает губы и думает о том, что все они уже давно сошли с ума в этом дурдоме. Он глухо, как-то по-кошачьи раздражённо шипит, когда его руки максимально сильно растягивают в стороны до ломоты в натянувшихся мышцах. Закончив все эти треклятые приготовления, охранники, судя по звуку удаляющихся шагов и скрипу двери, уходят из помещения, только вот мужчина уверен в том, что стоит их хозяину свистнуть, и эти верные псы прибегут обратно для того, чтобы выполнить любую его команду.       Блэр мягкой медленной походкой приближается к напряжённо замершему на месте дезориентированному Парку и, положив руку ему на затылок, плавно скользит ею вниз, пересчитывая пальцами выступающие позвонки. Скованный и лишённый зрения, он трепещет в его руках, как человек со сломленной волей. Он пугливо замирает и, кажется, даже задерживает дыхание, лишь бы не вызвать его гнева. Послушный щенок Вейлон Парк готов принять от него что угодно, лишь бы сберечь свою семью и свою жизнь в частности. Джереми интересно, что выбрал бы Вейлон, если бы у него был выбор между собственной жизнью и жизнью, скажем, его жены. Так ли он склонен к эгоизму, как многие люди, или же в нем взыграет чувство благородства и мужество? Блэр мягко улыбается уголками губ и, плотно прижавшись грудью к спине Парка, шумно вдыхает запах его пропитанного терпким страхом тела. Нет, сегодня он не будет задавать ему вопросов, сегодня он хочет получить то, что положено ему по праву. Джереми отступает на несколько шагов назад и выпускает из рук край скрученного кнута, который падает на пол с приглушённым щёлкающим звуком. Он сардонически усмехается, наблюдая за тем, как испуганно вздрагивает Вейлон, ещё не зная, что ему предстоит пережить в ближайшие несколько часов. Он не подозревает, на какие пытки подписался из-за собственной глупости. Джереми приложит все усилия к тому, чтобы окончательно сломить волю этого зарвавшегося щенка, он сделает так, что Парк больше никогда не сможет вернуться к своей семье не потому, что её не будет, а потому, что он сам этого не захочет.       — Знаешь, что это, Вейлон? — насмешливо интересуется Блэр и прикладывает жёсткую оплетённую кожей рукоять к щеке подчинённого, тот лишь плотнее сжимает губы и отрицательно мотает головой. Вейлон не знает, что это, но он уверен в том, что ничего хорошего в этом предмете нет.       — Это подарок мистера Трагера, Вейлон, — говорит Джереми и нежно прикасается пальцами к основанию кнута, оглаживает холодную жёсткую вымоченную в солёной воде кожу пальцами. — Мы с ним хорошие друзья, и со временем он научился понимать, что мне нравится. Ричард привёз мне это из одного своего путешествия. Как я тогда был рад, ты себе представить не можешь. Прекрасная вещь: утончённая, дорогая и сделанная из натуральных материалов. Жаль, что ты её не видишь, один-четыре-шесть-шесть. Я люблю такие вещи — элегантные, аккуратные и доставляющие очень много ярких ощущений, — говорит Блэр, повышая голос, и, вскинув кнут, резко бьёт им оземь. Смоченная кожа издаёт громкий щелчок, и Вейлон вздрагивает, дёргается из стороны в сторону, утапливаемый панической волной. Блэр за его спиной тихо смеётся, наблюдая за этими нелепыми попытками выкрутиться.       — Однажды, когда-то давно, мне захотелось завести щенка, Вейлон. А я ведь ко всему подхожу основательно, и тогда, прежде чем завести себе питомца, я купил одну занимательную книгу, рассказывающую про дрессировку псов, — Блэр подступается к нему сзади и, обернув кнут кольцом вокруг его шеи, сильно стягивает, душа.       — Оказывается, люди очень похожи на собак, один-четыре-шесть-шесть. За проступки их надо наказывать, а за успехи хвалить. Только вот люди больше, чем на собак, похожи на ебучих мартышек. Знаешь, почему? Люди так же имеют привычку пытаться кинуть в тебя дерьмом, когда ты стараешься для них как лучше. Ты понимаешь, о чем я говорю, Парк? Ты следишь за глубиной смысла моей возвышенной идеи? А, Парк, блядь, не смей отключаться, сука! — рявкает Блэр и, убрав кольцо кнута с его шеи, ощутимо хлопает по щекам, возвращая в сознательное состояние. Когда же Вейлон трясёт головой и шумно, с хрипом, втягивает в себя воздух, Джереми, довольно хмыкнув, отступает назад, раскручивая кнут в своей руке и примеряясь.       — Так вот, один-четыре-шесть-шесть, ты — это маленький глупый щенок, попытавшийся нагадить в доме, в котором тебя приютили. Провёл параллели? Понимаешь, о чём я тебе толкую? Отлично, Парк. Значит, если ты не так туп, как мне кажется, то ты должен понимать, что такую жалкую, но неоправданно дерзкую тварь, как ты, надо поставить на место, — кнут свистит, рассекая воздух, щёлкает о пол то по правую, то по левую сторону от Вейлона, и каждый раз тот вздрагивает и жмурит глаза.       — Мы сыграем с тобой в игру, Парк: если ты не издашь ни звука, то уйдёшь отсюда, и мы обо всём забудем, но если твой поганый рот издаст хоть один ёбаный звук… Не важно, просто поверь мне, что это будет очень, о-очень плохо, — рычит Блэр и, замахнувшись, наносит первый удар.       Вейлон, испуганный и потерянный, не понимающий ничего, шумно дышит носом и стискивает зубы. Он понимает, что Блэр блефует, он понимает, что он будет сечь его до тех пор, пока Парк не взвоет от боли. А боль сильная, жгучая, обжигающая, проникающая до костей и разливающаяся по телу кипящим свинцом. С каждым новым ударом на его спине появляются всё новые и новые отметины. Он молчит, чувствуя, как пропитывается его слезами кожа повязки на глазах. Сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, но боль, которую он причиняет сам себе — это ничто по сравнению с тем, что делает Блэр. Начальник службы безопасности с каждым разом наносит всё более яростные удары, и в какой-то момент натянутая до скрипа израненная кожа спины не выдерживает и лопается под очередным ударом плети. Кончик кнута пропитывается кровью, оставляет короткие кровавые линии на полу, разбрызгивает капли по стенам. Вейлон взвывает раненным зверем, неспособный более терпеть эту боль. Ещё один удар — ещё одна кровоточащая рваная рана, покрывающая его спину дорожками липкой крови. Кровь выделяется из открытых ран, течёт по спине и впитывается в край джинсовых штанов. Если бы не верёвки, то он наверняка упал бы, потому что ноги у него подкашиваются.       — Итак, ты проиграл, Парк. Это ведь было очевидно, не так ли? — шипит ему на ухо Блэр, и Вейлон не находит в себе сил даже на то, чтобы дёрнуться в сторону, избегая близкого контакта. Он шумно дышит, как загнанный зверь, и жалобно стонет, шепчет пересохшими дрожащими губами слова мольбы, просит остановиться, готовый признаться в чем угодно, лишь бы остановить эти бесчеловечные истязания. Блэр сдавливает в пальцах волосы на его затылке, оттягивает его голову назад и прижимается гладковыбритой щекой к его виску, прислушиваясь.       — Пожалуйста, хватит, — хрипит Вейлон во тьму слабым голосом и прогибается в спине, покорно откидывая голову на плечо Блэра, чувствует скольжение грубых пальцев по его открытой шее, сжимающихся крепкой хваткой на его глотке, и вновь жалобно воет. Он напрягается всем телом, чувствуя скольжение тёплого языка по своей шее, ёжится, когда влажную дорожку слюны обдают теплым дыханием, и вздрагивает, чувствуя сошедшиеся на хряще его уха зубы. Кончиком языка Блэр очерчивает изгибы его уха, сжимает мягкую мочку меж губ и тут же сильно прикусывает, заставляя нервно вздрогнуть. Мужчина прижимается к его израненной спине всем телом, вжимает грудью в ледяную поверхность шершавой бетонной стены и по-хозяйски кладёт руку на бедро, оглаживая напряжённые мышцы.       — Ты прогнёшься под меня, один-четыре-шесть-шесть, ты сломаешься ради меня и будешь послушной шавкой, — рычит Блэр ему на ухо и сдавливает пальцами одной руки его шею, а другой — бедро. Вейлон коротко покорно кивает головой и жмурит глаза. Сейчас его мир — это жгучая боль, властные прикосновения и едкий, со спиртовой отдушкой, запах одеколона. Сейчас его мир сходится на одном кровожадном звере, имя которому Джереми Блэр, и он заранее знает, что эта ненасытная тварь ещё долго будет терзать его мягкую податливую плоть своими огромными клыками в необъятной пасти.       Вейлон Парк уже не боится ни демонов, ни адских мук, потому что уже познакомился с истинным дьяволом, обернувшимся в человеческий облик. Дьяволом, который обдаёт жарким дыханием изгиб его плеча и вжимается в него всем телом, который дышит запахом его плоти и крови, который прожигает его насквозь взглядом льдисто-голубых наверняка потемневших глаз. Блэр сдавленно, гортанно рычит ему на ухо, обманчиво мягко прикусывает кожу на шее и нехотя отступает в сторону. Вейлон слышит стальной скрежет и плеск воды, а потом его глотку сводит судорожным спазмом, потому что он совершенно не был готов к ледяному потоку воды, которым обдали его спину. Блэр глухо смеётся и выливает остатки воды ему на голову, с усмешкой наблюдая за тем, как пришедший в себя и заметно взбодрившийся Парк отфыркивается и мотает головой из стороны в сторону, стряхивая с себя остатки воды подобно собаке. Пока Вейлон, прибывая в шоковом состоянии, крупно дрожит, Блэр стягивает браслеты с его запястий и громко цыкает языком, когда подчинённый, ослабевший после экзекуции, грузно падает на колени.       — Разве я говорил, что тебе можно сесть, Вейлон? Встать! — резко рявкает он, и Вейлон, превозмогая боль, шипя сквозь зубы и жалобно постанывая, поднимается на ноги, слепо скребя пальцами по гладкой стене, пытаясь хоть как-то за неё зацепиться. Он, медленно переставляя ноги, отползает в дальний угол и, подкашиваемый слабостью, вновь опускается на колени, сжимается в калачик и вжимается в угол, пытаясь скрыться в нём, надеясь на то, что его наконец оставят в покое, но Джереми неумолим. Глухо рыча, он пересекает помещение, хватает Парка за волосы и тащит за собой, игнорируя вялые попытки сопротивления. Он вытаскивает его, кажется, в центр комнаты и бросает на холодный мокрый пол, отходит на несколько шагов, а после принимается что-то, судя по всему, искать. Вейлон ничего не понимает, повязка всё так же плотно обхватывает его лицо, закрывая обзор. Вода, стекающая в водосток, окрашивается розоватым из-за крови, всё ещё текущей из свежих ран. Вейлон разбит, растоптан, унижен, он уже не скрывает своих слёз, он трясётся и содрогается от своих рыданий, он слепо шарит руками вокруг себя и низко, жалобно завывает, как побитая собака со сломанными лапами, которую выкинули на отшиб дороги за ненадобностью.       — Хватит, умоляю, прекратите, — шепчет он, давясь рыданиями, мешая слёзы с водой и воду с кровью. Жалкий во всем своём существе, готовый пресмыкаться, но более неспособный терпеть боль. Сил не остаётся даже на вой, и он просто судорожно давится немым плачем, правой половиной тела лежа в луже ледяной воды. В какой-то момент Блэр приближается к нему, обходит по кругу, рассматривая деяние своих рук и, опустившись перед ним на корточки, вновь сгребает за волосы и тянет вверх, вынуждая приподняться сначала на локте, а после на выпрямленной руке. Первое, что чувствует Вейлон, — горячее дыхание на своем лице, второе — властное, жадное прикосновение чужих губ, накрывших и смявших в поцелуе его губы. Блэр не целует, он терзает его рот, впивается в него, проталкивая внутрь свой язык, увлечённо вылизывает каждый сантиметр его глотки, увлечённый и страстный, он сдавливает меж зубов его губу, заставляя жалобно заскулить в его оскаленный рот. Вейлон вяло и неумело пытается отвечать ему, цепляется пальцами за ткань его одежды и льнёт ближе, надеясь смягчить и расслабить этим жестом, но вызывает только очередную вспышку гнева и оказывается откинутым и опрокинутым на живот.       — Нет, один-четыре-шесть-шесть, мне не нужна твоя ёбаная лживая покорность. Ты ещё не прочувствовал все грани жестокости, ты ещё не понял, насколько большую ошибку ты допустил. Терпи или сдохни, один-четыре-шесть-шесть, — шипит Блэр и, сев на бёдра Вейлона, заводит обе его руки ему за спину, заставляя зашипеть от боли в сведённых лопатках. Он стягивает его руки ременной конструкцией в области предплечий, локтей и кистей¹ так, что теперь Вейлон не может шевельнуть руками, как бы ни старался. Джереми вздёргивает подчинённого вверх, вынуждая его встать на колени, и ногой разводит их шире для большей устойчивости жертвы. Вейлон понуро опускает голову, с тихим ужасом вслушиваясь в щёлкающий звук, какой обычно издаёт зажигалка, а потом чувствует едва уловимый запах тающего под воздействием огня парафина. Он понимает, что делает Блэр только тогда, когда на плечи капают первые капли обжигающе горячего растоплённого воска, заставляя зашипеть и задёргаться на месте, пытаясь увернуться.       — Терпи или сдохни, один-четыре-шесть-шесть, — низким бархатным голосом повторяет Блэр и опускается на колени напротив своей жертвы. Запахи разогретого парафина и одеколона едкой смесью забиваются в носовые пазухи, вынуждая громко фыркнуть. Джереми прикасается к его губам в поверхностном поцелуе и грубо толкает рукой в грудь, заставляя откинуться назад на пол, лечь на собственные руки и поморщиться из-за тянущей боли в бёдрах². Вейлон шипит сквозь плотно стиснутые зубы, когда горячий воск льётся на его грудь, обжигает каплями тонкую натянутую кожу, обтягивающую его рёбра, а после стягивает кожу мягкой липкой быстро остывающей коркой. Воск опаляет нежную кожу напряжённого живота, заставляя Парка шипеть и дёргаться, выгибаться до хруста в позвоночнике и запрокидывать голову. В какой-то момент Блэр перестаёт издеваться над ним, позволяя перевести дух, и Парк дышит часто и шумно, неравномерно из-за сбившегося дыхания, сипит разодранной в крике глоткой и морщится от ломящей боли в плечах, пояснице и бёдрах.       — Вставай, Парк, сейчас! — резкий оклик, чёткая команда и щелчок передёргиваемого затвора. «Холостые патроны, один-четыре-шесть-шесть. Тебе повезло пока что», — вспоминает Вейлон и понимает, что на этот раз патроны в ебучем Дезерт Игле нихрена не холостые, а самые что ни на есть боевые и, скорее всего, экспансивные. Понимание этого простого факта заставляет вскинуться вверх, отталкиваясь руками, но, сколько бы он не пытался, сколько бы не напрягал мышцы живота и бёдер, у него не получается подняться, не получается даже перевернуться на бок. Он тихо воет от безысходности и трепыхается на месте, как наколотый на иглу мотылёк, бьётся на месте, как выброшенная на лёд рыба. Джереми, утробно рыча, до боли сдавливает руками его плечо и рывком поднимает на колени. Парк передёргивает плечами, пытаясь хоть как-то избавить себя от стяжки армбиндера, который затрудняет движения настолько же, насколько мешает нормальному кровообращению, из-за чего своих рук Вейлон почти не чувствует. А потом он чувствует прикосновение пальцев к своему затылку и замирает, недоверчиво приподнимая голову. Блэр щёлкает крепежом маски и та, наконец, спадает с глаз, приоткрывая завесы. Вейлон осоловело озирается по сторонам и думает о том, что лучше бы он ничего не видел. Повернувшись же обратно в сторону широко усмехающегося Блэра, он сначала смотрит в его потемневшие глаза, продёрнутые похотливой пеленой, а после — в зрачок пистолетного дула, чертовски глубокий и опасный зрачок, направленный прямо на его многострадальную башку.       — Довольно опасный момент, да, один-четыре-шесть-шесть? Дерьмовая ситуация, — елейным голосом, ещё шире растягивая усмешку, шепчет Блэр и подносит пистолет ещё ближе к лицу подчинённого, вжимает ствол в центр его лба, а после, внимательно наблюдая, ведёт вниз, очерчивая сталью бок носа и мягкую кожу щеки. Он проводит стволом по плотно сомкнутым губам от одного уголка до другого, а после обратно, останавливаясь в центре, надавливает и выгибает бровь. Вейлон выдыхает через нос, закрывает глаза и неуверенно приоткрывает рот, принимая в себя ледяную сталь. Привкус металла и оружейной смазки растекается по поверхности языка. Блэр проталкивает пистолет глубже в его глотку, заставляя шумно дышать и давиться слюной и воздухом. Назад и снова вперёд, быстрее с каждым движением руки. Привкус металла дополняется ржавым вкусом крови из разодранного пистолетной мушкой неба. Вейлон жмурит глаза, плотнее обхватывая нагретый его ртом пистолетный ствол губами, и обводит сглаженные грани языком. Он медленно открывает глаза и снизу-вверх смотрит на внимательно наблюдающего за его ртом Блэра, надеясь на то, что курок у пушки в его руках не очень чувствительный, иначе ситуация может принять действительно дерьмовый оборот.       В какой-то момент мужчина вытаскивает оружие из его рта и отступает назад до тех пор, пока не натыкается голенями на край кресла, в которое опускается, предварительно ослабив ремень, поддерживающий его брюки. Не выпуская оружия, пальцами свободной руки он манит Парка к себе, и тому приходится ползти на коленях, сдирая их в мясо. Подползая все ближе и ближе, он чувствует себя псом, стремящимся прижаться к ноге хозяина. Когда Вейлон оказывается между разведённых в стороны ног Джереми, тот кладёт руку ему на голову и треплет по всклоченным светлым волосам, а после, сжав их в кулаке, притягивает ближе к своему паху, и Парк щекой чувствует его эрекцию. Вейлон не чувствует отвращения, он слишком измотан, слишком изломан для того, чтобы найти в себе силы на то, чтобы выразить своё отвращение. Пока Блэр стягивает с себя одежду, он опускает голову, смотрит в пол и пытается проглотить вставший в глотке ком.       — Давай, один-четыре-шесть-шесть, с пистолетом ты справился прекрасно, с этим тоже справишься, — громко, нетерпеливо шепчет Блэр и, вновь положив свободную руку на голову подчинённого, притягивает его ближе к себе. Вейлон фыркает, дёргается, упирается и вертит головой из стороны в сторону, заставляя Блэра подобраться и глухо зарычать. Начальник безопасности поднимает руку, сжимающую пистолет, и приставляет влажное от слюны дуло к башке Вейлона.       — Не забывай про тонкий лёд, Парк, сейчас он трещит особенно громко, с-сука, — последнее слово Джереми выдыхает протяжно, потому что инженер сдаётся и вновь подчиняется ему. Приоткрыв рот, он неумело обхватывает побагровевшую, истекающую терпкой на вкус смазкой, головку его налившегося кровью члена губами и, плотно сжав их, несколько раз глубоко насаживается на член глоткой, до сдавленного хрипа и булькающего кашля. Отплёвываясь, со свисающей с подбородка нитью вязкой слюны, он проводит языком вдоль ствола от самого основания до головки и вновь терпит яростное вторжение в его глотку, судорожно сглатывает, чем доставляет ещё больше удовольствия, и старается дышать носом. Блэр запрокидывает голову на спинку кресла и дёргает бёдрами, стараясь вторгнуться как можно глубже. Вейлон обводит языком взбухшие вены, морщится от специфического привкуса органики во рту и закрывает глаза, пряча слёзы и потаённую ненависть. Джереми сдавленно, утробно стонет и опускает взгляд вниз, наблюдая за тем, как Парк принимает его в себя, давясь, задыхаясь, с текущей по подбородку и груди слюной, как он размазывает по его члену вязкую слюну и кровь из разодранного нёба. Губы Блэра изламывает похотливый издевательский оскал человека, которого власть возбуждает. Ещё несколько размашистых толчков в приятно-влажную глубокую глотку, и, чувствуя, что он слишком близко подошёл к краю, Блэр одёргивает голову Парка в сторону и, поднявшись на ноги, обходит его по кругу, опускается на колено позади подчинённого и расстёгивает крепежи армбиндера. Руки Парка повисают вдоль тела двумя плетьми, и ему становится страшно из-за того, что он их совершенно не чувствует.       — Открой рот, — опустившись позади него на колени и обняв под живот одной рукой, прижимая к своей груди, шепчет Блэр, обжигая щёку и шею своим разгорячённым дыханием, он подносит к его губам два пальца вымазанных в чём-то вязком и приторно пахнущем, и Парк покорно размыкает губы. Джереми мягко проникает в его израненный рот и пальцами придавливает его язык к нижней челюсти, ласкает гибкую мышцу, растирая по ней незнакомое вещество, которое, смешиваясь со слюной, стекает по глотке в желудок приторной тёплой волной. Лаская живот Вейлона свободной рукой и ритмично двигая пальцами, он в то же время вылизывает его шею, оставляя на ней багровые метки укусов, обводит языком изгибы хрящей его уха и прихватывает за мочку. Он усмехается в шею Парка, чувствуя, как тот выгибается и трепещет в его руках. Сломанный, униженный, прогибающийся по первому требованию, кроткий и податливый, дрожащий от искусственного возбуждения. Блэр отвечает низким рычанием на его робкий несдержанный стон и проминает пальцами разгорячённую кожу напряжённого живота, собирая пальцами выступившие капли пота. Пока Парк, стоная от боли в разодранной до мяса спине, жмётся к нему, покрывая пятнами крови его грудь, Джереми расстёгивает пряжку ремня на его штанах, выдавливает пуговицу из петли, дёргает язычок молнии и, спустив бельё вниз, собирает нити слюны с подбородка Вейлона, после чего, смочив в них руку, обхватывает рукой его член, проводя широкой ладонью вдоль всей длины, вырывая из глотки Парка ещё один несдержанный стон и усмехаясь ещё шире и злорадней. А после, так и не подведя к краю, убирает руку и вслушивается в звук его разочарованного стона.       Блэр вытаскивает пальцы из его рта и, прихватив рукой за заднюю часть шеи, надавливает, принуждая наклониться вниз и встать в коленно-локтевую позу. Вейлон теряет нить действительности, он знает только то, что после этого ему проще всего будет уйти в какой-нибудь тёмный угол и сдохнуть там, в безмолвной тишине, содрогаясь от отвращения к себе и воя от отчаяния, а пока что ему надо подчиняться, потому что «лёд, по которому вы ходите, мистер Парк, слишком тонок». Одной рукой вжимая башку Парка в пол, смоченными слюной пальцами другой руки Блэр проникает в его тугое девственное тело, отчаянно сопротивляющееся подобному отношению, медленно, с каким-то садистским удовольствием растягивая, нет, не для Парка, а исключительно для своего удобства. Тело подчинённого сдаётся спустя несколько минут монотонной, однообразной растяжки, и в какой-то момент решив, что этого хватит, Блэр приставляет к заднице дрожащего Вейлона свой член, проводит головкой вдоль впадинки меж ягодиц и, наконец, вторгается в узкое непривыкшее к такой нагрузке тело. Блэру приходится зажать пасть Вейлона рукой, чтобы тот не орал слишком громко, и крепко держать другой рукой за бедро, чтобы он не пытался соскочить.       Блэр погружается в него медленно, ощущая каждое судорожное сокращение мышц его кишок вокруг своего члена, вслушиваясь в сбившееся дыхание и вялые, болезненные стоны, чувствуя сбивчивый ритм быстро сокращающегося сердца. Джереми погружает кончик языка в одну из рваных ран на спине подчинённого. Тот в ответ по-кошачьи шипит и выгибает спину, пытаясь избежать болезненного прикосновения, Блэр насмешливо хмыкает и резко подаётся бёдрами вперёд, входя до самого основания, и замирает, прислушиваясь к своим ощущениям. Вейлон трясётся, как лихорадочный, и до острой боли закусывает складку кожи между большим и указательным пальцем, чтобы перевести своё внимание с одной боли на другую. Блэр ложится на него сверху, плотно прижимается грудью к его спине, придерживает его за предплечья и закусывает кожу на плече. Вейлон выпрямляется и шире разводит ноги, практически ложится животом на пол, приподнимает поясницу выше и слушает тяжёлое, с рычащим отзвуком, дыхание. Блэр трахает его с нарастающей яростью, заботясь только о своём комфорте и удовольствии, а Вейлон молча терпит этот отвратительный в своём проявлении акт унижения и от всей души проклинает начальника безопасности, желая ему таких мук, каких ещё никто не видел.       В один момент Джереми переворачивается на бок, утягивая вместе с собой Парка, подхватывает одной рукой светловолосую голову, а другой удерживает бедро подчинённого в приподнятом состоянии. Парк поддерживает вес тела одной прижатой к полу рукой, другой же обхватывает Блэра за шею, ногтями впиваясь в его обнажённое плечо, оставляя наливающиеся кровью лунки на смуглой коже. Джереми смотрит на него потемневшим, помутневшим, ничего не соображающим взглядом и подобно животному вздёргивает вверх верхнюю губу, скалясь от боли. Вейлон закрывает глаза и думает о том, как ему хочется, чтобы всё это поскорее закончилось.       — Помоги… себе… сам… Вейлон, — отрывчато выдыхает Блэр ему на ухо и вновь впивается зубами в плечо Парка, будто хищник, пожелавший оторвать от добычи кусок пожирнее. Вейлон, вновь подчиняясь, сплёвывает на ладонь и обхватывает ей опавший член, он закрывает глаза и через силу, постоянно мыслями возвращаясь ко всему происходящему в действительности, представляет себе пышногрудых девиц и то, что он мог бы с ними сделать, ну или они с ним. Как получится. Постепенно, всё сильнее отдаваясь фантазиям, ему удаётся возбудиться, быстро скользя ладонью вдоль члена, он глухо стонет, чувствуя скорую разрядку. Блэр позади него тоже давится судорожными хрипами и в какой-то момент выскальзывает из его тела, грубым рывком переворачивает на спину и, перекинув ногу через его бёдра, нависает над ним, впиваясь грубым поцелуем в губы и лаская себя. Вейлон кончает первым, заливая свой живот белёсыми каплями спермы, Джереми же отрывается от его губ, выпрямляется и, придерживая свободной рукой его голову за волосы, кончает Парку на лицо, пачкая спермой щёку, подбородок и губы. Вейлон сопротивляется, мотает головой из стороны в сторону и отфыркивается, всем своим видом выражая омерзение и брезгливость, впрочем, на его трепыхания никто не обращает должного внимания. Блэр ещё несколько минут мелко подрагивает после пережитого бурного оргазма и, наконец, открывает порядком просветлевшие глаза, выражающие крайнюю степень миролюбивости и усталости.       Он поднимается на ноги, стягивает со спинки кресла полотенце и, обтёршись, кидает его в сторону отползшего подальше Вейлона, смотрящего на него с тихим ужасом и одновременно ненавистью в тёмных глазах. Джереми неспешно одевается с таким видом, будто ничего не произошло, и то и дело косится на суетливого Парка, одновременно собирающего и натягивающего на себя свои вещи. Вейлона всё ещё трясет не то от страха, не то от негодования. Оттирая своё лицо от белёсых разводов, он выглядит жалко и убого, и это вызывает на лице Блэра злорадную усмешку. Когда Парк, полностью одевшись, под горло застёгивает свою толстовку, Джереми манит его к себе, и инженер, прихрамывая и морщась от боли во всём теле, приближается, не смея ослушаться. Он еле удерживается от того, чтобы не отшатнуться в сторону, когда Блэр чересчур резко ухватывает его за руку и тянет на себя для того, чтобы в следующую секунду впиться болезненным поцелуем в его алые и опухшие из-за укусов губы.       — Возможно, ты не такой уж и бесполезный, один-четыре-шесть-шесть. Ещё увидимся, мистер Парк, постарайтесь меня больше не разочаровывать, потому что в следующий раз я просто без разговоров выпущу пулю вам в затылок, лоб или висок. Вы хорошо меня поняли? — с тенью улыбки на лице интересуется Блэр и только тогда, когда получает положительный кивок головой, он выпускает руку Вейлона из своих пальцев и вызывает охранников, которые должны сопроводить его в комнату, потому что рабочий день закончился не так давно. Наливая себе бокал светлого вермута и блуждающим взглядом рассматривая оставшиеся свидетельства их бурной «дрессировки», — верёвки, пятна крови, смешавшиеся с застывшими каплями воска, валяющуюся в углу ременную конструкцию — Джереми разочарованно думает о том, что в будущем у мистера Парка наверняка будут большие проблемы, потому что, к всеобщему сожалению, такие, как Вейлон Парк, относятся к тому типу упрямых людей, которые не смогут нормально жить, если не докопаются до сути и не удовлетворят своё любопытство.       Вейлон же, провожаемый насмехающимся над ним конвоем, пряча лицо под капюшоном с тихой, ледяной ненавистью пытается представить, где бы в этом месте он смог бы позаимствовать ноутбук, маршрутизатор и найти брандмауэр, способный обойти глушилку, чтобы насолить этому трижды проклятому мировому поставщику биометрической безопасности. Он не знает, но, не взирая ни на что, сделает задуманное, и плевать, что потом будет.