***
Джек стремительно вылетел из воды, наилучшим образом доказывая своё прозвище — Воробей: упорхнула птичка сначала из рук командора, а теперь и из вод гавани Порт-Ройала. «Вернулись, черти», — довольно подумал пират, приземляясь пятой точкой на капитанский мостик и старательно пряча ликующую физиономию. Ровно так же сильно, как Воробей проклинал свою непутёвую команду на Исла-де-Муэрте несколько дней назад, так и сейчас был рад их видеть. И всё же — он капитан, преданный командой, тут бы стоило возмутиться! Воробей глянул на Джошами Гиббса снизу-вверх и недовольно заметил: — Вы же чтите Кодекс. Старпом качнул головой и подал капитану руку. — Мы думаем, в нём свод указаний, а не жёстких правил, — ответил он, на что Джек довольно ухмыльнулся. Любимая треуголка вновь водрузилась на голову, и старый китель привычно лёг на плечи, подобно одеяниям королей — или пиратских баронов, кому как угодно. «Капитан Воробей, «Чёрная Жемчужина» ваша», — объявила Анна-Мария. «После стольких лет…» — мысленно выдохнул Джек и неспешно, смакуя каждый момент, направился к штурвалу. Тёплое, пропечённое на солнце дерево приятно коснулось ладони. Прежде чем крепко обхватить рукояти, загрубевшие пальцы пирата нежно прошлись по шершавой поверхности, словно бы Джек гладил любимую женщину. «Жемчужина» и была таковой. За какой другой леди, за какой прелестницей из порта, коих повидал на своём веку немало, или подобной ему сорвиголовой он бы следовал день за днём десять долгих лет? Кого бы желал так страстно, как глоток воздуха на глубине вод? Кого бы так неистово хотел вернуть, как слепой своё зрение? Кто стал бы для него той безграничной свободой, что так жаждет узник в клетке? «Жемчужина» стала любовью всей его жизни — любовью дикой, странной, многим непонятной, любовью, что порой граничила с одержимостью, но при этом вдохновляла его и позволяла чувствовать себя воистину королём. И это воссоединение, после стольких лет слепой погони слегка горчило тоской по канувшим в лету дням и вместе с тем согревало душу осознанием, что «Чёрная Жемчужина» теперь только его, а впереди — лишь горизонт. На этой одухотворённой ноте Джек Воробей поймал себя на том, что мысленно обращается к кораблю — и что за этим весьма личным моментом без зазрений совести и с крайним интересом наблюдает вся команда. — А ну, по местам, псы помойные! — загрохотал командный капитанский голос. Пираты встрепенулись и живо поспешили с глаз долой: Джек хоть и в добром настроении, но всё же капитан. Обведя взглядом палубу, Джек Воробей крепче сжал штурвал. Напевая под нос, он снял с пояса компас: стрелка указала точно вперёд, вторя упирающемуся в горизонт бушприту. — Удача при мне… — довольно протянул Воробей и поднял взгляд. — Так выпьем чарку, йо-хо!.. Выпить, и правда, не помешало бы, но капитан Джек Воробей не отходил от штурвала до самого заката — простоял бы и дольше, да спину ломить начало, — а «Чёрная Жемчужина», расправив паруса, устремилась к горизонту, за которым скрывался остров Тортуга. Стоило не только отметить возвращение корабля, окончание авантюры, но и подлатать фрегат: после проклятий и морских сражений «Жемчужина» была не в лучшей форме, давая Джеку повод ещё раз попомнить Гектора Барбоссу недобрым словом и порадовать себя воспоминанием о свершённой мести. В сентиментальности Воробья упрекнуть было трудно, но сердце приятно щемило от осознания победы и того, что знакомый скрип дерева и запах смолы больше не полуночное наваждение. За минувшие годы пирату порой случалось провалиться взглядом сквозь всполохи пламени в очаге и услышать сожалеющий голос, твердящий, что след «Чёрной Жемчужины» утерян навсегда — вместе с кораблём. Но за десять лет словно бы по чьей-то доброй воле Джек Воробей каждый раз оказывался не так далеко от неё, как ему думалось. Когда до рассвета оставалась пара часов, луна укрылась за плотными бугристыми тучами и над морем расползлась непроглядная тьма. Ветер крепчал, посвистывал в разбитых окнах и резво гнал корабль навстречу утру. Джек Воробей, так и не найдя кресало, чтоб зажечь фонарь, неуклюже вывалился в эту темноту из каюты проверить ночную вахту. Причин на то было несколько: во-первых, потешить капитанское самолюбие, напомнить другим и себе о вновь обретённом статусе; во-вторых, растолкать заснувших дежурных, ибо пиратское ликование о возвращении предводителя стало причиной осушения не одного бочонка рома, а до кубрика добрались не все. У штурвала, подпирая подбородок, бдел мистер Коттон. Среди общего атонального храпа прорывался голос Гиббса, что дрых у мачты в обнимку с Марти и напевал что-то бессвязное. Джек закатил глаза, кивнул Коттону, отпуская на отдых, и, позёвывая, поднялся к штурвалу. Если бы не фонари, подумал кэп, «Жемчужина» бы растворилась совсем, так некстати напоминая о непрочности сновидений и коварстве разума человеческого, что порой выдаёт желаемое за действительное. Джек покрепче сжал штурвал: не только потому, что, реши корабль, и вправду, раствориться, он вцепился бы в него, как пёс в любимую кость, и не выпускал, но ещё потому, что всё явственнее подбиралось ощущение, будто кто-то наблюдает за ним. А кругом не было ни единой души… ни единой трезвой души. Однако чуйка пирата покалывала спину, не позволяя расслабиться, и Воробей изо всех сил таращил глаза, чтобы так ничего и не разглядеть в ночи. «Дожили», — буркнул капитан под нос, передёргивая плечами, и уже собрался успокоенно выдохнуть, как чуткий слух уловил — пение. Тихое, мелодичное и отчего-то знакомое. Несколько секунд кэп не смел шелохнуться, прислушивался и принюхивался, точно как заправская гончая в засаде. Песня плавно растворилась среди поскрипывания такелажа. Джек Воробей резко обернулся, но только увидел метнувшуюся по палубе тень от фонаря. Затем оцепенел. Сначала глаза его поднялись кверху, будто могли забраться под веки и разглядеть что-то сквозь череп, потом пират медленно задрал голову. На нижнем рее (или над ним?) стоял женский силуэт. Воробей тут же зажмурился и замотал головой, потом по очереди раскрыл глаза. Видение исчезло. — Зараза… ну и напасть, — выдохнул пират, прижимаясь спиной к штурвалу. В тёмных глазах горели отблесками кормовые фонари. Что-то легко коснулось левого плеча. Воробей вскрикнул, подпрыгнул на месте, оборачиваясь — и остолбенел, хотя где-то в глубине души отчаянно желал дать дёру. Перед ним стояла девушка. Дьявольски прекрасная и в то же время кажущаяся совершенно нереальной, будто призрак, что осмелился выйти в свет фонарей. Её наряд — длинное в пол платье, её волосы словно были порождением темноты спустившейся на море ночи. Высокая, атлетично сложенная фигура, контур тела и черты лица будто проступали сквозь дым, туман — или были созданы из него. Гладкая, точно отшлифованная и покрытая воском, кожа светилась изнутри тем холодным сиянием, что луна освещает землю. Джек страстно хотел разглядеть незнакомку, но не мог отвести взгляда от её глаз, что завораживали и пугали, заставляя учащённо биться сердце. Они были абсолютно черны — ни белков, ни зрачков, лишь подобно звёздам на ночном небе редкими бликами поблёскивало в них отражение фонаря. Лицо гостьи, точно маска, не выражало ничего, его спокойствие было куда больше безразличием. Наконец капитан с трудом протолкнул ком в горле, моргнул и растянул губы в подобии улыбки. — Не сочтите за грубость, мадам… уазель, но что вы делаете в столь поздний час на борту моего корабля? — медленно, тщательно опробывая каждое слово, поинтересовался он, не двигаясь с места; только правая рука покрепче сжала рукоять штурвала. Девушка слегка повернула голову и едва заметно повела плечом. — Русалок здесь не водится, — сипло усмехнулся Воробей. Не сводя бездонных глаз со штурвала, гостья отозвалась: — Я знаю. — Голос звучал бесстрастно, негромко, но чувствовалась в нём скрытая мощь, а мелодичные холодные ноты были лишь обманчивой пеленой. Вдруг её лицо обернулось к Джеку, отчего он тут же нервно дёрнул усом. — Ты разве не знаешь, кто я? — на одном дыхании пропела незнакомка. — А стоило бы? — смелее отозвался Воробей, а сам никак не мог отделаться от ощущения, что она и правда ему знакома, будто встречалась в полузабытом сне. Девушка плавно двинулась к правому борту, легко ступая босыми ступнями. Пират шагнул следом, по инерции проведя рукой по штурвалу. Гостья на миг приостановилась и неопределённо качнула головой. Сердце у Воробья колотилось где-то в печёнках, и ему это совершенно не нравилось. Прекрасных дев Джек Воробей много повидал на своём веку, но такая… Бывало в жизни всякое, порой особо охочие до его души… или выпотрошенной шкуры дамы находили его в самых непредсказуемых местах, ставили в тупик вопросами, заставляли выкручиваться, юлить, врать и раздражаться, но никогда — бояться. Но помимо колющего спину крохотными иголками страха, незнакомка манила к себе, что сбивало с толку ещё больше. Меж тем, подобно тающему над морем туману, морок оторопи снимал путы с разума, память с усердием вытащила из забытья знакомый, слишком знакомый образ. — Будь я проклят, — начал Воробей серьёзно, с трудом ворочая языком, — но либо я сплю, либо ты… Она слегка повернула голову, прислушиваясь в ожидании. Пират молчал. Пытался примирить рассудок с внутренним голосом и уместить в голове то, к чему сам же и пришёл. Его молчание незнакомке не пришлось по вкусу. Она развернулась вполоборота, глаза глянули искоса из-под пышных ресниц. Голос зазвучал всё так же ровно, холодно, но кэпа словно углём прижгло: — Джек, не веди себя, как послушник в женском монастыре. Ты знаешь, кто я. — И вдруг совсем по-другому, добавила — не потребовала, а попросила: — Скажи. Пират будто бы ждал этого просительного приказа и тут же выдал, не повинуясь себе: — Жемчужина?! — Она не двинулась с места, только опустила голову, прикрывая глаза, смакуя произнесённое имя. Воробей поспешно затряс головой. — Нет, всё же я сплю, — решительно заявил он и заторопился к трапу. Не успел его сапог коснуться первой ступени, как откуда ни возьмись загудели тросы по перилам, обвивая планшир и преграждая капитану путь прочным переплетением. Джек замер, боясь шевельнуться. По его правому плечу прошлось аккуратное касание, спустилось ниже по груди, чтобы перебраться к левому. Кэп опустил взгляд, ожидая увидеть бледную ладонь — но глаза ткнулись в швартовый конец, который теперь полз по правой руке, к запястью, к пальцам, что сжимали эфес сабли. — Думаю, нет, — прозвучало из-за спины. Повисла тишина. Девушка говорить не торопилась; Воробей пытался распутать собственные мысли и выбрать правильную тактику поведения. После тесного знакомства с проклятьем Исла-де-Муэрте пират несколько изменил отношение ко всему «невозможному», о чём обыкновенно толковали в тавернах спустя пару-тройку пинт крепкого, и теперь рассудил, что, если гостья именно та, за кого себя выдаёт, зла от неё ждать вряд ли стоит. Джек Воробей неестественно развернулся — так, словно был марионеткой и к его рукам и ногам тянулись невидимые нити. — Так, ты Жемчужина? Моя Жемчужина? — Она не двинулась с места, напоминая собой небрежно нарисованный портрет. Кэп приблизился. Тёмно-карие глаза сошлись в недоверчивом прищуре. — Дух корабля, значит? — спокойно спросил Воробей, хотя в подобные легенды и не верил. Он вообще был склонен верить в то, что опробовал на собственной шкуре, но при этом желание броситься на полубак и проверить, не решила ли скульптура с носового украшения прогуляться безлунной ночью, становилось всё сильнее. — Я слыхал о таком. По большей части пьяные байки в тавернах… — Джек попытался заглянуть в сокрытое тенями лицо. — Стало быть, правда? — Жемчужина плавно отвернула голову, смольные локоны скользнули по бледным плечам, сливаясь с ночной темнотой. Кэп подумал, что это молчаливое несогласие, и осторожно добавил: — Ты выглядишь… — …такой, как вы пожелали меня видеть, — уверенно перебила она. Трудно было понять по ровному тону: негодование ли это или же просто признание факта. Тишина становилась неуютной, что пиратскому нутру крайне не нравилось. Вновь попытавшись зайти спереди, Джек учтиво заговорил: — Позволь спросить, раз ты дух корабля, значит, если верить легендам, нас ждёт опасность, поскольку ты явилась? Ответ прозвучал в один голос с шумящими под килем волнами, будто Жемчужина обращалась к морю, к небу, к темноте, но никак не к капитану Воробью: — Я не должна была. Но… — дева слегка повернула голову в сторону Джека, — что-то заставило меня. — По лицу Воробья скользнула тень удивлённой и вместе с тем довольной ухмылки, кэп было выдохнул, как вдруг Жемчужина резко обернулась. Её бездонные глаза обратились к пирату, и он только и успел, что зажечь под усами приветливую улыбку. — Десять лет, — тихо зазвенел её голос. — Десять лет, мой капитан. Я уж было отчаялась, думала, что ты никогда боле не вернёшься за мной, что участь моя предрешена… Ты следовал за мной день ото дня. Все эти годы. Ты освободил меня из лап того, кого я вынуждена была называть капитаном. — Она кивнула медленно и отчётливо. — Я благодарна за это. Капитан Джек Воробей слегка отклонился назад и обратился в смятённую статую. Жемчужина прямо глядела на него — или сквозь него, точно ждала ответа. А пират впервые за многие годы не знал, как поступить. Всё это сказано было ровным, спокойным голосом, без каких-либо эмоций, но оттого не стало менее весомым. Джеком овладело странное ощущение, будто произнесённые Жемчужиной слова застыли в воздухе, а затем он вдохнул их, забились лёгкие, и потому что-то непонятное тяжелело в груди. Воробей пригладил усы и собрался ответить что-нибудь приятное, что обыкновенно нравилось женщинам, когда из руки сладко сопящего Марти выпала бутылка и загрохотала по трапу на нижнюю палубу. Джек рефлекторно отвлёкся на звук, а, когда обернулся, ночной гостьи уже не было. Меж тем луна властно рассеяла ледяным светом собравшуюся темноту. Капитан покрутил головой, даже перевесился через борт, но от духа не осталось и следа: самовольный швартовый вернулся на кофель-нагели. «Интересно», — вполголоса подытожил Джек Воробей, перебирая пальцами по рукояти штурвала. Не было в этой встрече жути, того леденящего кровь суеверного страха, что присущ мистическим явлениям, коих в море с лихвой, особенно после славного вечера. Но нет, в этой встрече было нечто новое и не совсем ему понятное. Следующие три ночи капитан Джек Воробей провёл неспокойно. То и дело ему мерещилась Жемчужина, её пение и таинственный взгляд похожих на океанскую бездну глаз, но с прибытием на Тортугу всё забылось и отступило перед неуёмными кутежами пиратской земли обетованной.-1-
7 июля 2014 г. в 10:36
Капитан Джек Воробей проснулся от собственного храпа: большую часть дня и душного вечера он провёл за изучением карты острова с несметными сокровищами и не заметил, как под руку с хмельным сном добрёл до койки. Внутренние часы меж тем подсказывали, что время давно преступило за полночь. Облизав с губ сладковато-горький привкус рома, пират принялся вслепую шарить рукой по полу в поисках бутылки. Злосчастная стекляшка, коснувшись пальцев, с бульканьем укатилась под койку. Джек недовольно забурчал и, нехотя разлепив тяжёлые веки, медленно свесился через край. Затем вдруг замер. Взгляд его пополз по дрожащим теням на полу, подбираясь всё ближе к столу. Приподнявшись на локте, Джек глянул исподлобья, затем уже более тщательно, пытаясь поймать в фокус силуэт. Незнакомая девушка — уж это натренированный глаз пирата определил безошибочно — легко покачивала ногой, сидя на краю стола, и вроде что-то почти неслышно напевала. Джек Воробей попытался в голове перебрать всех матросов, что были на борту: вдруг кто не матрос, а матроска? Откуда же ещё девице взяться на борту корабля посреди моря? Хотя гостья едва ли могла сойти за морячку: в свете тусклого фонаря, сокрытая в тенях, будто окутанная ими, она куда больше походила на привидение, чем на человека. Встречать странные образы, навеянные ромом, уставшими глазами и дикими плясками фонаря, капитану приходилось не единожды, поэтому он твёрдым голосом спросил:
— Я сплю? — Девушка мигом обернулась; ярко полыхнули глаза от мелькнувших огней. Всего на несколько мгновений её лицо показалось из ночных теней, но от её взгляда, — что Джек, скорее, почувствовал, чем увидел, — что-то ёкнуло то ли в печёнках, то ли за позвоночником, наверное, в том месте, где в тот момент пребывала капитанская чуйка. В следующую секунду девушка легко спрыгнула на палубу и неслышно покинула каюту, будто не касаясь досок. Джек проводил её сумрачным взглядом и нахмурился. — Либо я сплю, либо русалки совсем обнаглели и уже начали бегать по палубе, — констатировал кэп, обращаясь к кому-то неизвестному и выуживая-таки бутылку рома. После пары глотков любопытство возобладало над ленивой сонливостью, заставляя пирата неуклюже перевалиться с койки. Потянувшись и вдоволь похрустев костьми, он шатающейся походкой направился на палубу искать таинственную незнакомку.
Снаружи царила безлунная ночь, тёплая и тихая. Лёгкий ветер лениво надувал паруса, нехотя подгоняя «Чёрную Жемчужину» вперёд, к слабо подсвеченному предвестием рассвета горизонту. Волны с тихим плеском ударялись о корпус корабля, убаюкивающе нашёптывая морские песни. Едва капитанская треуголка показалась за дверями каюты, сладко сопящий на лестнице вахтенный резко проснулся, вскочил и громко отрапортовал. Воробей недовольно зашипел на него, прикладывая палец к губам. Придерживаясь одной рукой за планшир и иногда поглядывая за борт, пират прошёлся к носу, вернулся обратно к корме, не без усилий (ступеньки трапа убегали из-под ног как оглашенные!) поднялся на капитанский мостик и осмотрел палубу сверху. Помимо лениво раскачивающихся тросов и в такт им покачивающегося дежурного матроса у грот-мачты, ничто не двигалось, не убегало и не пряталось.
— Что-то случилось, сэр? — послышался сзади голос старшего помощника, на чью долю выпала ночная вахта у штурвала.
Капитан Воробей медленно обернулся, не торопясь оторвать взгляд от шканцев, и задумчиво чесанул испанскую бородку.
— Ты не видел здесь… женщины, Барбосса?
— Бабы, сэр? Что-то не припомню. — Старпом криво ухмыльнулся. — Если только она не в вашей бутылке.
Воробей взглянул на початую бутыль, взболтнул жидкость и скрупулёзно присмотрелся к ней, будто, и вправду, ожидал за стекляшкой увидеть кого-то. Чему-то неопределённо кивнув и глубоко задумавшись, капитан сонной походкой поплёлся в каюту.
Более странная незнакомка не объявлялась, и пират пришёл к логическому умозаключению, что это был сон. А спустя неделю капитан Джек Воробей был высажен на необитаемый остров и оставлен там куковать до конца своих недолгих, по мнению старпома Барбоссы, дней.