Том и Джерри

Порой случается так, что двое людей оказываются в нужное время в нужном месте. Будь то любовь, дружба или какая-то иная связь — вроде бы всё в мире случается тогда, когда ты к этому готов. Сперва кажется, что это всего лишь очередная случайность, игра законов вероятности в салки — коснется — не коснется, попадет — не попадет. Но позже, когда бутон новых отношений раскрывается во всей своей цветастой красоте, все сомнения исчезают. Всё случается неспроста, нет в мире не пересекающихся дорог, а перекрестки расположены только там, где они необходимы. И каждый раз убеждаясь в этом нерушимом правиле систематизации отношений по законам вселенной, Джереми Нильсон чувствовал себя самым невезучим человеком в мире. Только ему улыбалось собрать на своем жизненном пути всех придурков планеты. Будто он — дорога вызывающе-оранжевого цвета, обойти которую невозможно и нереально оставить без внимания! — Эй, вы только посмотрите — Нильсон негодуэ, психуэ, брови хмурэ и ногами топотуэ, — на лице Седрика, капитана команды футбольного клуба «Нэффа», вальяжно раскатилась отвратительная лыба. Трудно описать словами ту яростную жажду осквернить ряд белоснежных зубов, которую испытывал Джереми на протяжении долгих трех лет обучения с ним. К сожалению, удовлетворить свое желание он не мог физически, так как на своем двадцатом году жизни безнадежно оставался ста пятьюдесятью шестью очень гордыми сантиметрами. Его рост и внешность — вот где настоящее проклятие, и никакие там «сглазы», «порчи», не идут с этим в сравнение. — Хватит задирать его, Седрик, — хмыкнули с дружественной стороны поля. — Давайте не будем портить игру разборками. — Ну, он же не футболка, чтобы его задирать, не так ли? Может и сам за себя ответить? Седрик всегда так — бьет словами, заставляет глаза слезиться, а горло судорожно сокращаться в попытке сделать вдох. И почему-то именно его подколки жалят хуже пчелиных укусов. Наверное, потому что всегда попадают в самые больные места. Эту черную копну волос и блеск металла в бесшабашном взгляде Джереми часто видел в кошмарах. Капитан — воплощение его страхов, как есть. Злость свернулась в животе маленьким раздражающим зверьком. Благодаря заступнику, пара физкультуры превратилась в развлечение приспешников Седрика. Те давно повадились устраивать маленькие конкурсные междусобойчики: «кто первый обойдет Нильсона на стометровке, кто во сколько раз забьет в кольцо больше Нильсона, кто успеет незаметно ущипнуть его за задницу, пробегая мимо». Конечно, Джереми привык быть центром всеобщего веселья… но в этот раз зверек уж очень настоятельно требовал свободы. Почему объектом ярости Джереми стал именно Эштон — неясно. Зато это был настоящий вызов судьбе. Все дело в том, что госпожа природа наградила Эштона Винца впечатляющим ростом, широкими плечами, большими руками с крепкими запястьями и крупными ладонями. В причинное место присоединялись мощные ноги-рельсы, а завершали композицию нескромные такие ступни. По сравнению с Джереми он был гигантом. Нильсон при большом желании мог достать лбом до его подмышки. Но это только при желании. Эштон обошел его «защиту» почти не напрягаясь. Отдал пас как-то вяло, лениво. Короче говоря, это был повод. — Ты, ублюдская морда, тоже смотришь на меня свысока, да?! — сорвался Джереми, вскинув голову так, что шейные позвонки едва не хрустнули от напряжения. Чем вообще думала природа, когда создавала такое?! Объект ненависти выглядел как исполинское нечто под два метра и стоял, соорудив на своем лице каменно-равнодушное «вокруг меня одни насекомые». Спокойный, как большой английский дог. Со стороны, наверное, это выглядело очень глупо — дог столкнулся с чихуахуа, которой щепкой зажало яйца, но сдержаться Нильсон уже не мог. — Я не виноват в том, что ты не видишь дальше своего носа, — монотонно выдал Эштон, стряхнув с глаз туманно-пепельную челку. — Вместо того, чтобы психовать, лучше бы следил за воротами. Несмотря на то, что цвет глаз Винца был неподъемным и свинцовым, его взгляд остался по-доброму летним. А к такому Джереми не привык. Хотя, скорее всего, гигант просто не воспринимал его всерьез. Всё эта дурацкая внешность… А Эштон смотрел и никак не мог понять, зачем мир дал этому созданию член? Мордашка смазливая и сладкая, как бисквитный торт с медом. Темные крупные кудри до плеч, вздернутый щенячий нос. Глаза — какао, а в ярком свете — тягучая карамель. Тело — миниатюрный такой бамбуковый ствол, обрубленный и, к великому сожалению Нильсона, не растущий так же быстро, как японские деревья… Джереми не сдержался и буквально упал на него своим маленьким, но крепким кулаком. Кулак весьма ощутимо прилетел Эштону в ключицу, но этот маневр вызвал приступ всеобщего смеха. — Эй, только посмотрите… — отсмеявшись, закричал Седрик. — Это же… Том и Джерри! Вот так все это и началось. *** Эштон искренне ненавидел мультипликационный высер о Томе и Джерри. Эти однообразные серии о хитрой мышке и агрессивном коте с маниакальной жаждой уничтожить маленькую тварь… Он считал это выгребной ямой необоснованного насилия и жестокости, засасывающей детские мозги в свое гнилое нутро. Бессмысленное и беспощадное. К сожалению, много лет назад, как любой ребенок, не смыслящий разницу между плохим и хорошим, он тоже побывал в «выгребной яме». И благодаря выходке Джереми ему пришлось снова туда окунуться. Пожалуй, если бы вышеназванные герои существовали в реальности, то кот, бросив свое гиблое дело еще на третьем сотрясении мозга, пустился бы во все тяжкие, а мышь, со своей неуемной фантазией и умением принимать мгновенные решения, подалась бы в режиссёры-сценаристы или создатели социальных пирамид. Но в их косплее все оказалось проще — кот являлся молчаливым флегматиком, а мышь — пронырливым бунтарем со скейтбордом головного мозга. Винц узнал об этом случайно. Как-то раз он задержался на тренировке, не успел на автобус и решил прогуляться пешком. Путь лежал мимо парка, в котором организовали спортивную площадку для всевозможных гуру на колесах. В тот раз там тусовалось очень много народу, в том числе орда худощавых рыцарей верхом на доске. Джереми выделялся среди них аляписто-цветным пятном — небольшим ростом, непринужденной обработанностью движений, взглядом зайца, бегущего от выстрелов охотника — с лихорадочным, диким, чуть безумным огоньком. В прыжке Джереми подлетал над доской на метр, не меньше. То изящной пумой, то кенгуру, то кузнечиком, то блохой. Мягко, легко, стремительно, играючи. При этом крупные кудряшки подскакивали вверх, а затем прилипали к блестящему от бисеринок пота лбу. Ноги в тяжелых ярко-красных тапках-сникерсах пружинисто приземлялись на шкурку доски, и пальцы рук едва заметно дрожали больной адреналиновой дрожью. Это было потрясающее зрелище. Эштон не смог бы сказать, сколько времени простоял за оградой, наблюдая за его катанием. Он очнулся в тот момент, когда, завершив очередной трюк, Джереми прижал к бедру скейтборд с сексуальной ведьмой Абигейл на нижней стороне. По-собачьи тряхнув головой, парень перевел дыхание. Осмотрелся по сторонам… Эштону пришлось поторопиться, чтобы уйти незамеченным. Но с того момента он стал часто опаздывать на автобус. *** Джереми за три километра обходил всех футболистов, включая Эштона. И все равно они умудрялись сталкиваться в столовой, на парах, во дворе и никак не могли избежать интереса одногруппников. Очень скоро прозвища прилипли к ним намертво, не отодрать ни с кожей, ни с мясом. Сначала они пробовали держать дистанцию. Казалось бы… достаточно быть тише воды, ниже травы, но нет, Джереми вне зависимости от своего желания всё делал точно наоборот. Из-за чего, естественно, подвергался тоннам насмешек, приколов и являлся звездой сплетен. — Знаете, было бы здорово, если бы Джерри был девкой, — фыркнул Седрик, бодро натягивая на тело спортивную форму. — Я бы его трахнул. Он проговорил это так непринужденно и томно, что все стоящие рядом повернули головы. — Мне тоже нравится гаденыш. Особенно когда орет, — подобные шуточки в исполнении Седрика почему-то никогда не вызывали неприязни или осуждения. — Люблю громких девочек. Компания расслабленно загоготала над «остроумной» шуткой. На самом деле Эштон терпеть не мог эту толпу и псевдокомандную игру. Ему нравился только футбол. На поле он переставал быть размытым дымком и туманным явлением. Обретал резкость, жесткость и ярко выраженные черты. Как говорил тренер — воспламенялся. Трудно сказать, хорошо ли он играл. Скорее жестко и грубо, чем технично или красиво. Через каждое его движение грубым стежком проходило драматичное, неприрученное, злое очарование. И пусть он часто ошибался в пасах, зато всегда забивал красивые голы, из-за какой-то необъяснимой ошибки в восприятии расстояния до объекта. Эштон носил все растягиваемое, стрейчевое, безразмерное. Футболки и спортивные штаны, в очень редком случае джинсы. Когда погода шептала, менял быстро изнашивающуюся обувь, то есть гигантские кроссовки и исполинские кеды на дешевые шлепанцы, с краев которых неизменно торчали пальцы. Он должен был казаться неуклюжим, неловким, и сутулиться, как все парни его роста. Но нарушал все каноны сразу — юзал природное изящество, высоко задирал голову и никогда не улыбался, загнав мяч в ворота. Только задирал край футболки, чтобы стереть пот с верхней губы и демонстрировал всем безупречные кубищи пресса. Джереми ненавидел себя за то, что приходил посмотреть на игры Эштона. Сам для себя он окрестил эти походы и экспедиции как «В поисках слабостей Винца», но скоро ненависть и раздражение сменило чистое восхищение. То, что происходило на поле, опрокидывало все законы гравитации… и смотреть было очень интересно. Особенно когда Эштон обыгрывал Седрика. *** В тот день физкультура была последней парой. Из-за своей несдержанности и конфликтности тренер отправил Джереми отбывать наказание в гордом одиночестве — нарезать бесконечные круги по залу. Седрик дождался, пока большая часть команды отправится в раздевалку и побежал следом, как всегда пытаясь раздраконить его одним своим присутствием. Джереми держался изо всех сил. На третьем круге терпение лопнуло. Вместо того, чтобы привычно унизить ядовитыми словами, Седрик одним ударом едва не выбил из него дух. Стена больно ударилась в лопатки. Нильсона скомкали, стиснули, отбросили, будто ненужный смятый листок. Джереми едва успел испугаться и поднять глаза… Он не помнил, как они оказались в подсобке с мячами и матами. Не понимал, почему не может шелохнуться, будто пойманная мышь. Едва он успел ужаснуться животному блеску холодных глаз, в проходе появился Эштон. И в этот момент мир Джереми перевернулся вверх тормашками. — Что ты делаешь, Седрик? — Это не твое дело, Эш. Неожиданно Винц перевел взгляд на Нильсона, который отчаянно пытался слиться со стеной. — Джереми, ты в порядке? — А… да… Голоса остальных ребят разбили повисшую тишину. Они все шли за капитаном — и, кажется, собирались оторваться на Джереми как следует. Эштон не собирался встревать. Но и мимо пройти не смог. Отпихнув Седрика, он зачем-то преградил дорогу к мелкому. Возникшая в проходе толпа выглядела крайне недружелюбно, но пылу в них явно поубавилось — слабенький Джереми не так интересен, когда рядом с ним находится бугай Винц. — Какого хрена, Эштон? — В этот раз шутка зашла слишком далеко. Валите домой. — Ты, кажется, забыл, кто тут отдает приказы? — по-змеиному прошипел Седрик. — Если прямо сейчас мне придется покинуть команду, чтобы их игнорировать — пусть так. — Чудесно. Как скажешь. На самом деле Винц ожидал драки. Но нет, всё закончилось до идиотского быстро. Только вот Седрик хлопнул дверью… А лошадиный гогот и щелчок замка оповестил, что они заперты вдвоем, в подсобном помещении, в конце дня, когда физрук и все работники кафедры успели свалить домой. Ну, просто чудесно… — Ты что, сдурел? — спутанно, не то радостно, не то растерянно пролепетал Джереми, выскользнув из угла. — Это же… — Да плевать, — Эштон зло пялился куда-то в стену. Джереми поймал себя на мысли, что первый раз видит его настолько «вне зоны комфорта», злым, четким… красивым. — Почему? — еще более непонимающим тоном спросил Нильсон. — Потому что они собирались хорошенько поиздеваться над тобой, — честно ответил Эштон. — Возможно, обычными избиениями дело бы не ограничилось. Я слышал. И… — И? — И. И всё. Они замолчали, уставившись друг на друга. Джереми чуть не зарычал от злости — опять, снова эта чертова громадная разница! А как бы хотелось сейчас подойти ближе, пожать руку, поблагодарить с достоинством. Да и вообще хотелось бы хоть немножко, хоть капельку быть на равных. Эштон его спас. То есть не просто спас, а пожертвовал любимым хобби — футболом. Никто и никогда не делал для Нильсона ничего подобного. Никто и никогда… — Почему?.. — Ты уже спрашивал, — раздраженно ответил Винц. И вдруг, неожиданно тепло улыбнулся. — Так испугался, что мозги совсем не работают? — Я не испугался! — Ладно-ладно. Главное, что ты в это веришь. — Так… Знаешь, вообще-то нас закрыли! А препод уже свалил, так что мы останемся тут надолго! Эштон пожал плечами и грохнулся задницей на мат, неожиданно став для Джереми более-менее досягаемым. — Пофиг. Этот поступок настолько идиотский с их стороны, что у меня слов нет. Неужели нельзя было подумать и осознать, что мы не будем молчать о том, кто нас тут закрыл? А за это Седрика могут исключить. Хотя, чем там думать, извилина одна и та через задницу проходит… — Блин, а если в туалет захочется? — Джереми беспокоили куда более насущные проблемы. Винц невозмутимо указал на дверь, хитро спрятанную рядом со стеллажом для мячей. — Там кабинет тренера. У него свой толчок. — Отлично… а холодильника или дивана там нет? — Нет. Однако, ключ нужен. — Ну, изумительно просто. — Хотя… ты компактный, может, по вентиляции пролезешь? — И ты туда же! — Это был типа комплимент. — Иди нахрен с такими комплиментами! Помолчали. — А если кричать? — Отсюда вряд ли докричимся. Только надорвем горло… Боюсь, Седрик позаботился о том, чтобы дверь в спортзал тоже была закрыта и отнес ключ на вахту. Под нами подвал, над нами — балкон третьего этажа, за этой стенкой тренерская, за той — коридор между старым кабинетом химии и лестницей. Гиблое дело. — Блин. Снова помолчали. — Ты знаешь, что все нас называют Том и Джерри? — уперевшись ладонями позади себя, Эштон медленно смахнул чёлку с глаз. — Как я могу не знать, если я — главное действующее лицо этого кошмара, длиною в вечность? — лицо Джереми выглядело таким душераздирающе раздраженным, что Винц не удержался и рассмеялся в голос. Это была новая грань его личности. Стресс и сама ситуация своеобразно влияли на Эштона. Джереми не ожидал, что он способен быть настолько открытым вне футбольного поля. Что он может быть даже… приятным собеседником. — Слушай, э… Эш… спасибо за помощь. Я не ожидал, что когда-нибудь Седрику придет в голову что-то настолько… — Без проблем, — махнув своей огромной ладонью, Винц вдруг отвел взгляд. И покраснел? Джереми даже протер глаза, не веря собственному зрению. Правда что ли, покраснел?! В этот же момент Нильсон почувствовал, что распаленное бегом тело постепенно прошибает озноб. Скоро согреться будет нечем. А комната явно не рассчитана на долгое присутствие в ней людей, тем более на ночное «дежурство». Конечно, в кабинете тренера наверняка есть отопление, а здесь, ввиду отсутствия такового и близости подвала быстро становилось зябко. — Ты знаешь, я частенько приходил смотреть на твою игру, — зачем-то выпалил Джереми, словивший волну откровения. — Я ходил на матчи и смотрел с балкона, как ты задаешь им жару… даже жалко, что теперь я не смогу увидеть, как ты побеждаешь. Эштон удивленно посмотрел ему в глаза. Притом напрочь забыв о всяческих приличиях — пырился долго, внимательно, проницательно. Серьезность, с которой он ответил, заставила Джереми напрячься всем телом, словно всюду под кожу загнали мурашек. — А я видел, как ты катаешься на доске. Красиво. На этот раз молчали дольше. Не хотелось в открытую признавать, что им пошла на пользу эта неприятная ситуация с подсобкой. — Садись, — Эштон похлопал место рядом с собой. — Ты выглядишь уставшим. Можешь поспать, например. Так время до утра пройдет быстрее. — Ты не знаешь, есть тут у тренера полотенце? — вместо ответа спросил Джереми. — Я немного вспотел и уже мерзну. Эта форма, как назло, нихрена не теплая. Винц пригляделся к легкой черной футболке и шортам товарища по несчастью. Одежда висела на Джереми, как на вешалке в магазине. Хорошо хоть, прежде чем все это случилось, сам Эштон успел принять душ и переодеться в повседневное. Когда он с ледяным спокойствием стянул с себя верхнюю одежду, Джереми от страха чуть не вылез из подсобки прямо через тонкую щель между дверью и полом. — Бери, — протянув толстовку, Винц неуверенно усмехнулся. — Я не мерзляк, а ты можешь простудиться. Джереми от скромности не страдал, поэтому принял дар достойно. Разница в телосложении сыграла даже на руку — толстовка Эштона оказалась для Нильсона коротким халатом. А рукава позволили спрятать подмерзающие пальцы. *** Примерно через час в подсобке стало еще холоднее. Эштон предположил, что сейчас восемь часов вечера, а значит, у них впереди целая увлекательная ночь. Хорошо хоть Седрик не додумался вырубить свет — несчастная единственная лампочка исправно озаряла для них замкнутое пространство временной тюрьмы. — Я предлагаю залезть под маты и попробовать поспать, — задумчиво произнес Винц, хорошенько осмотрев каждый угол подсобки. — Под долбаной резиной вряд ли можно согреться, но другого варианта у нас нет. — Что если мы вместе залезем? — ляпнул Джереми. А представив, как они будут греться друг о друга между тяжелеными матами, в замкнутом пространстве… — Да, ты прав. Так будет удобнее. Эштон усмехался, а Нильсон полыхал, как флаг революции. — Я не подумал… это как-то… — Смутился что ли? Я же парень. — Ты парень, который в три раза больше меня. А если сдвинешься и придавишь меня там? А вдруг у меня клаустрофобия? А вдруг мы задохнемся? — Твои проблемы. Хочешь — мерзни тут, — со вздохом ответил Эштон, примериваясь к более-менее не пыльному, новенькому мату. Почесав затылок, он выковырял из-под него еще один. И, легко забросив мат сверху, с самым независимым видом, на какой только был способен, засунул свое тело между резиновых слоев. — Мы оба не поместимся, — предпринял последнюю попытку Джереми. — Я думал, ты не собираешься сюда лезть. Могу подвинуться. Верхний мат смешно прокатился в сторону. Выбора не было. Джереми ничего не оставалось, кроме как, позорно приняв поражение, забраться с другой стороны импровизированной постели. Внутри и вправду оказалось не так уж и плохо — темно, более-менее удобно и относительно мягко. — Чего ты сполз на самый край? Выпускаешь тепло… Ручища явилась из темноты и затянула несчастного Джереми в глубины резиновой берлоги. Стало еще теплее. Сверху открывалась щель, через которую поступал воздух, рядом было настоящее человеческое тепло, а размеренное дыхание согревало затылок. Нильсон повозился, пытаясь улечься поудобнее. Дыхание сбилось. — Не ворочайся так активно, ладно? Ты во сне не дерешься? — Нет, — заторможенно ответил Джереми, пытаясь понять, как так получилось, что их тела буквально сложились, как пазл — одно к другому. — Ты когда-нибудь попадал в ситуацию хуже, чем эта? Эштон тихо рассмеялся. Естественно, Джереми имел смущающее удовольствие чувствовать, как ходит ходуном его мощная грудная клетка. — Не так уж все и плохо. Я же не один. Не люблю оставаться один надолго. — Боишься одиночества? — Ты какой-то сверхлюбопытный стал, Джереми. Звук собственного имени хлестнул по внутренностям огненной плетью. Нильсон сначала не понял, что стало причиной странного волнительного ощущения, а осознав — начал задыхаться. Рывок наружу получился неконтролируемо-неуклюжий. Винц удивился, но среагировал быстрее, чем подумал — схватил скейтбордиста за руку, затянул обратно, только на этот раз к себе лицом. — Джер! Джер!!! Успокойся. У тебя правда клаустрофобия? — Нет, — пискнул Джереми. — Я не ожидал… ты… слишком близко. Эштон нависал над ним, без труда удерживая своим телом верхний мат. — Я ничего тебе не сделаю. — Я понял, но… блин… это… — Джереми закрыл глаза рукой, так, что острый локоть уперся Эштону в ключицу. — Я нервничаю из-за тебя. — Я ничего тебе не сделаю, — еще спокойнее повторил Эштон. — Если только ты сам этого не захочешь. — А я захочу?.. — Ты меня спрашиваешь?! Решай сам! — Почему ты вообще об этом заговорил?! — О чем «об этом»?! — Да об этом! — Да о чем?! Эштон нахмурился и перенес весь вес на одну руку, чтобы другой смахнуть темно-медные прядки с лица Джереми. Их тела почти не соприкасались, благо физически Эштон был намного выносливее всех остальных членов бывшей команды. — Ты меня ненавидишь? — Что? Нет… почему ты спрашиваешь? — Ну, я — воплощение твоего комплекса роста во всей красе. Скажешь, нет? — Что поделать, если ты такой мутант! Сраный выкидыш Халка, вот ты кто! Дай мне вылезти… — Ты выпускаешь тепло, — шепот у Эштона был еще более смущающим, чем смех. Слишком звонкий, легко разобрать каждое слово. Очень подходящий для всякого рода заговоров! На самом деле тепла было предостаточно — они дышали, грелись, невольно терлись друг о друга, так что температура под матом неизбежно повышалась. Наверное, именно жар стал причиной. Да-да, именно он всему виной, никак иначе. Джереми обнаружил себя придавленным, буквально плененным, скованным и снова, в очередной раз за вечер, позорно поддавшимся. Просто у них случился поцелуй — спонтанный, внезапный, бессмысленно-тягучий. Зачем и почему отошло на второй план, как и вся глупость ситуации, вместе с бедственностью их положения. Джереми искушенным не был, а потому на любое проявление симпатии от девушек реагировал бурно и вспыхивал за считанные секунды. Но чтобы среагировать на парня, да еще и на такого… это что-то новое, жуткое и опасное. Адреналин кусал вены, кружил голову, бился в висках и жег изнутри. Джереми больше всего на свете любил адреналин… Пальцы свободной руки Эштона захозяйничали у подбородка, начали давить, гладить. Винц ластился и ласкался как кошка: короткими касаниями языка вперемешку с вязкими, долгими движениями пальцев по коже. Он был сильным, сильнее всех, кого Джереми когда-либо знал и видел, но не принуждал. Только навязывал контакт, игриво приставал, давая паузы подумать. Думать было о чем. Но совсем не думалось, так что паузы отводились для дыхания. — Что же ты творишь… — в одну из таких Джереми все-таки совладал со своим языком. — Не знаю, — последовал честный ответ. А потом губы оказались на изгибе шеи, и Джереми снова бросило в адреналиновый котел. Он созрел на сопротивление, но, поймав уличающий взгляд Эштона «тебе же нравится», передумал тратить энергию. Это напоминало катание на скейтборде, только опаснее. Грэбы, флипы, мануалы, грайнды и страшная высота — всё слилось в одно, большое, неподъемное, горячее… Мало того, что внутри все пульсировало и заплеталось в судорожные узлы, так еще и сам Эштон откликался. Трюки и Абигейл на скейте не откликались, а он — да. Жаркое «можно?» выбило из-под Нильсона жалкие остатки уверенности в чем-либо. Он же не был геем, черт побери, но… — Это слишком… — Я сразу остановлюсь, если не понравится. Толстовку пришлось расстегнуть. Звук молнии звучал как-то далеко, словно в тумане на другой стороне моста. Эштон стремительно наглел — полез в шорты уже без всяких разрешений и одобрений. Наверное, чтобы убедиться наверняка, что он такой не один. Что они оба рехнулись. Убедился. Молодец. А дальше?.. Дальше стон — буквально слизанный с чужих губ. Джереми стонал под стать своей медовой мордахе. Соблазнительно, тихо, с таким небесным удовольствием… заслушаешься. Хотелось больше. Жар теперь чувствовался всюду: в ладони, под грудью, в поцелуе, на языке. Это оказался отличный способ согреться. Просто замечательный. Эштон собрался с духом и одной рукой спихнул мат в сторону. Растрепанный, взъерошенный, с членом в руке, он уставился на Джереми, как на сосредоточение всех своих бед. Но это длилось недолго, лишь до нового рваного стона. Там у Нильсона тоже были медные завитки. Короткие, на несколько тонов светлее. А член показался вполне приличным для парня такой комплекции. С такими узкими бедрами… Эштон, черт возьми, не был геем. Но… Даже несмотря на свет лампочки, долго возиться не потребовалось. Джереми сам задавал темп, подкидывал бедра и вообще всячески развратничал, забывшись. Окончательным безумием для обоих стало то, что за миг до разрядки, Эштона развезло на минет. У Джереми внутри что-то замкнуло, у Винца — помутилось в голове. Во всем виноват жар, точно-точно. Теплый язык прошелся по головке и скейтер кончил, стиснув «долбаную резину» в руках. Хватая ртом воздух, он попытался что-то сказать, как-то извиниться, но Эштон помотал головой из стороны в сторону, сглотнул и потянулся за съехавшим матом. Спустя десять минут напряженного молчания Джереми решился поговорить. — А… ты? — Я потерплю. Дома. Потом, — односложно выговорил Эштон, лежа к нему спиной. Не то чтобы Джереми был обижен, но после такого хотелось хоть каких-то объяснений. — Ты мне подрочил. — Ага. — И еще… соснул. — Да. — Проглотил даже. — Какой ты наблюдательный. — Почему? — Понятия не имею. Молчание стало для них что-то вроде разделения между темами разговора. Не отвечаешь сразу — будь добр говорить о чем-то другом. — Ты гей что ли? — Я между. — Средний гей? — Таких би называют. Но раньше я не приставал к парням. Джереми стер пальцами капли влаги с висков. — Я что, особенный? — Типа того. — Я тебе нравлюсь? — Типа того. — Блин, ты можешь отвечать как-то более развернуто? Резко выдохнув, Эштон повернулся. Взгляд у него был полубезумный, как у помешанного. — Когда ты попытался мне врезать, я обратил на тебя внимание. Потом случайно увидел, как ты катаешься и приходил иногда посмотреть, сам не знаю почему. Ты отличаешься от других ребят на скейте, может быть, из-за комплекции — взлетаешь легче, приземляешься мягче, как лягушка. Я не успел заметить, как заинтересовался. Потом Седрик сказал, что собирается над тобой поглумиться и я… просто не мог оставить все как есть. В результате мы тут, блин, вдвоем, заперты, я тебе подрочил, соснул и проглотил даже. И я пошел бы дальше, будь тут что-то вроде душа и будь я менее… Румянец на лихорадочно-живом лице снова удивил Джереми. Хотя он опять заполыхал в революционных оттенках, это было слишком непривычно… — Будь ты менее? — Неважно. — Нет, мать твою, важно! Рассказывай, голубой сын Халка! — Я не голубой! — Не уходи от темы! Что «ты менее»? — Ты… можешь пострадать. Я не совместим с кем-либо в постели, — Эштон сдался и прикусил губу. Джереми медленно опустил взгляд вниз, но благодаря тени увидел только уходящую в густой мрак футболку. — Импотент? — предположил он. — Нет, блин! Боже… — Быстро кончаешь? — Нет. — Маленький член? — Нет, — Эштон собрал все свое терпение в кулак и внезапно усмехнулся. — Наоборот. Большой член. Настолько большой, что это причиняет массу проблем и дискомфорт моим партнерам. Твое любопытство удовлетворено? — …Ага, — Джереми рассеянно кивнул. Тогда Эштон снова отвернулся от него и замолчал. Джереми и представить себе не мог, что у людей бывают такие проблемы. Казалось, большой член — значит, шикарно, зашибенно, можно идти снимать порнуху. А вне порнухи с этим реально могут быть трудности, получается?.. Мысль осталась без ответа, а сам Джереми — в смешанных и спутанных в клубок чувствах. Но его слишком клонило в сон. Так что он просто прикоснулся лбом к широкой спине и позволил себе расслабиться, стараясь не думать о том, что будь Эштон менее хорошим парнем, его бы поимели этим самым большим проблемным членом. Ночью было очень тепло. *** — Это сделал Седрик со своей футбольной братией. — Я им устрою сладкую жизнь, — зло проворчал тренер, собирая документы со стола. — Напишу жалобу ректору, пусть прополоскают паршивцев! Эштон кивнул и удалился. Джереми ждал его в коридоре — уже полностью одетый в нормальную одежду, собранный и странно спокойный. Как-то не сговариваясь они одновременно решили пропустить занятия. Хотя, почему бы и нет, ведь стресс такой стресс… — Тебя могут отпинать, — печально подытожил Джереми. — Может быть, лучше взять на недельку больничный, пока кипение говн не утихнет? — Не ругайся, тебе не идет, — фыркнул Винц. — Прости за то, что я устроил там… — Проехали, — Джереми примирительно протянул ладонь. Конечно, он мог смотреть на Эштона только снизу вверх, но как-то больше не парился насчет разницы в росте. — Это было нападение голубого Халка. А ты — кошак Том. — Джер, если я перед тобой виноват, это не значит, что я не дам тебе в глаз. Они смеялись долго и с облегчением. Камень на душе пропал, как не бывало. Хотя, может быть, его и не бывало… — Хочешь, научу тебя кататься на скейтборде? — Посмотри на меня. Я его сломаю нафиг. И шею заодно. — Ну да, хреновая идея. Тогда как насчет прогуляться в парк? Ты ведь привык глазеть? — Привык… Для себя Джереми решил, что когда-нибудь он обязательно выручит Эштона. Конечно, сперва надает ему по голове чем-нибудь тяжелым, если попытается сожрать, но случись что — обязательно поможет. Они ведь совсем как Том и Джерри. Ну… почти.