Крылья

Лиза бьется в его руках подстреленной птицей, и Рою горько как никогда в жизни. Все предыдущие годы, изредка мечтая о близости с Лизой как о самой сладкой и желанной награде за груз борьбы, трудных решений и одиноких ночей, он меньше всего думал, что снова обладать ей будет так же больно, как и впервые. Их первый раз в Ишваре, замешанный на крови, горечи и угрызениях совести, не забыть никогда. Рой до последнего дня жизни будет помнить сотрясаемую ночным пустынным ветром брезентовую палатку, солоноватый привкус торопливых поцелуев, дурманящую покорность и отзывчивость Лизы в его руках. Он был первым ее мужчиной, в этом не приходилось сомневаться, и горячая благодарность за верность, о которой он не просил и никогда не попросит, делала эту темную холодную ночь светлее и уютнее. И лишь одна-единственная мысль билась в сознании Роя: руки Лизы, улыбка Лизы, ее всепонимающие глаза, ее губы, дарящие неземной покой – это всё, что он хочет получить в конце только обозначившегося пути. То, с чем он хочет прожить все отведенные небом годы и встретить пока что жалеющую его смерть. Он почти счастлив в те краткие мгновения близости , и хмурится лишь когда его ладони скользят по обезображенной оставленными им самим же шрамами спине Лизы. Мелькает странная мысль: здесь могли бы быть крылья, большие белые крылья ангела, на которых самый дорогой человек мог бы улететь далеко-далеко от этого жестокого грязного мира. Но крыльев нет, лишь шрамы. Ни отец Лизы, ни он, Рой, не смогли уберечь ее нежную душу от боли и разочарований. Сможет ли она, толком и не летавшая, когда-нибудь подняться в небо? Он еще с минуту позволяет себе побыть в плену тепла ее тела, а затем встает, не глядя одевается и выходит в стылую пустынную ночь. Лиза выходит вслед лишь минутой позже. Они долго сидят возле небольшого костерка под необъятным угольно-черным небом Ишвара, усыпанного далекими темно-красными звездами, и между ними окончательно укореняется та немая связь, что еще не раз придет на помощь в следующие годы. Молчаливый обет друг другу, условия своеобразного пакта о неприкосновенности, заключенного в ту ночь, они исполнят безупречно. Во имя того, что не было, и во имя того, что будет, во имя этих драгоценных мгновений первой ночи, что стали спасительным маячком на долгие годы дороги во мраке. И они оба оказываются по-детски беспомощными и почти напуганными, когда многолетнему блефу приходит конец. Первые дни после падения оков пакта Рой буквально боится смотреть на Лизу. Он не верит, что теперь можно, что все то, что жило эти годы в его душе, не принесет Лизе вреда, не подставит ее под удар, не сделает опасно-уязвимой. А она по-прежнему верный лейтенант: пойдет за своим полковником не то что на край света – навстречу самому жуткому ночному кошмару. В один дождливый осенний вечер Рой просто берет Лизу за руку, и они идут через полгорода к нему домой. И нет ни изумленных вопросов, ни полных предвкушения взглядов. Между ними все так же ясно, как и в самый первый день, не нужны ни вопросы, ни ответы. В темной прихожей Рой наощупь, почему-то дрожащими пальцами, терзает холодные пуговицы лейтенантского мундира, чувствуя ответные прикосновения Лизы. Затем неловко целует ее в губы, подхватывает на руки и несет в комнату, по дороге оттаптывая два темно-синих мундира. На односпальной холостяцкой постели полковника обычно едва хватает места одному, но не сейчас, когда это узкое ложе надо разделить с еще одним человеком – бесценным и лучшим отражением самого себя. Поцелуи снова соленые, как много лет назад, среди кровавых песков Ишвара, и Рою на краткий миг кажется, что вокруг и над ними не надежные аместрийские стены, а хлипкий брезент, колышущийся под напором пустынного ветра. Ему снова становится больно от того, что под пальцами шершавые разводы шрамов на спине Лизы. И он уверен, что эта боль обоюдна, как и много-много лет назад, но, кажется, ошибается. Потому что Лиза выгибается в его руках с самозабвенной покорностью, на какую не способна птица, потерявшая крылья. И мысль о том, что он – единственный, пронзает все существо Роя невыносимой остротой неземного восторга. Позже, лежа в подсвеченном одиноким уличным фонарем полумраке, растворяясь в горячей пьянящей близости, Рой дышит неровно, скользя ладонью вдоль лишь самую малость разгладившихся шрамов. И на чем свет стоит, клянет себя за них. Его Лиза слишком хороша для этих подернутых копотью зла небес. Может, так оно и лучше… Словно читая его мысли, Лиза вдруг резко садится на постели, обнаженная по пояс, с рассыпавшимися по лицу и плечам волосами. Небрежно встряхивает головой, откидывая волосы за спину, и пристально смотрит на Роя, глаза в глаза. Полковник смаргивает, непроизвольно подтягивается и садится напротив. Неяркий свет фонаря бьет в глаза, делая контуры Лизиного силуэта расплывчатыми, словно нереальными. В ее глазах светится та сила, что появилась в ней давно, за миг до того, как спины ее коснулось пламя. И эту силу Рой разглядел лишь сейчас. Он с минуту смотрит на Лизу, понимая, наконец, что есть птицы, которые даже с перебитым хребтом будут снова и снова устремляться ввысь, через боль, грязь и бремя людских пороков; а затем с невыразимым словами трепетом души привлекает ее к себе. И Лиза снова подается ему навстречу, радостно улыбаясь, чувствуя, как без прежнего пугливого замирания ложатся поверх ее спины ладони полковника, как сквозь привычное онемение мертвых рубцов пробивается живительное тепло, и как дрожат, становясь с каждым мигом все сильнее, бесплотные крылья ее несломленного духа.

17 июня 2014 года