Цветок Ёсивары

В жизни каждого человека однажды наступает такой необычный момент, когда не остается ничего иного, кроме как довольствоваться воспоминаниями о прежних, былых временах молодости, юности и красоты. Не то чтобы я настолько стар, дабы предаваться ностальгии по минувшим меня годам, однако всё пролетевшее когда-то ненароком мимо, теперь зачем-то вновь стало отражаться в омутах плотных, облюбованных мною зеркал. Случайность, скажете вы, добавив, что мне просто нечем занять себя. Быть может… Пожалуй, я вынужден с вами согласиться, ведь кому как не мне знать, что такое «случай». В такое место, как Ёсивара, люди попадают далеко не по собственному желанию. К сожалению или к счастью, мне так и не привелось стать исключением из этого правила, однако об этом я никогда особо и не жалел. То был один из бесповоротных «случаев» витиеватой судьбы, благодаря которому для меня изменилось едва ли не всё в моей жизни. Я родился и рос далеко не в Эдо, где после жил, а в деревеньке Кетанабе, близ Киото. Детство у меня было достаточно скучным и простым, как у многих других ребят, и заявить, что я отродясь был бесконечно исключительным человеком, я не могу. Мой отец был отставным самураем и ушел со службы еще до моего рождения из-за военной травмы. После того как я появился в семье, он начал зарабатывать в качестве писца стихов хокку, благодаря чему всегда получал неплохой доход, выступая перед господами на чайных церемониях. Мама же никогда в своей жизни не работала, была глупа и проста, как доска, и посвятила всю свою жизнь детям, мужу и родному дому. С моего раннего детства, отец настаивал на том, чтобы однажды я стал самураем, как и он. По старым общепринятым традициям, я просто не имел права отказать ему, и был обязан получить профессию, скажем проще, по наследству. В мое время учиться быть воином стоило немалых денег, однако моя семья вполне могла позволить себе такие расходы, потому я многие годы веровал в то, что однажды меня непременно отправят обучаться ратному делу, и я встану на свой путь воина. Поскольку мой отец владел грамотой, я был очень образован и с ранних лет знал о самураях если не все, то очень многое. И, скажу я вам, в чем-то быть кагэма и учеником воина - схожее занятие. Если бы я не попал в кагэма-тя-я, чайный дом кагэма - то, чем я бы занимался, как начинающий воин, мало бы отличалось от ремесла обычной куртизанки. Что же, я ушел от темы... Однажды вечером я помогал матери стирать у реки. Возвращались мы почти в ночь, и по дороге домой на нас внезапно напали. Мать, как обычная слабая женщина, естественно, не смогла меня защитить. Так, вопреки своей воле, в свои малые годы я попал в руки работорговцев, благодаря которым вскоре оказался в знаменитом во все времена «дворе развлечений». *** - Сколько? - привередливо спросила полная женщина прямо с порога дома, потирая в руках тонкий бамбуковый хлыст. - Тысяча дзэни. Сами видите - хорош. - Тысяча за деревенщину?! А ну пошли вон, проходимцы! - Хорошо-хорошо! Восемьсот дзэни, меньше никак! Женщина внимательно оглядела притихшего в углу мальчишку, что стоял подле остальных детей. Чего только мадам Саямато не видала на своем веку: непослушные ребята и визжали, и дрались, пытались убежать, кусались, плакали, но никогда не молчали, как этот ребенок. Ее руки, в грубых мозолях от твердых бамбуковых стеблей, ждали новой работенки от любимого хлыста, однако проклятый мальчишка, как назло, никак не хотел давать на то повода. Однако не просто же так он приглянулся привередливой мадам Саямато. Ребенок, в самом деле, был очень хорошеньким, ухоженным, в какой-то мере даже утонченным и милым - всё, как любят достопочтенные толстосумы. С натяжкой он стоял бы и тысячу, но торговка на то и была торговкой, чтобы в нужный момент уметь неплохо сбить цену. - Ну ладно... Семьсот пятьдесят, на том и порешим, – снисходительно ответила Саямато-сан, концом хлыста приподняв за подбородок маленькое, опечаленное личико мальчика. "Кукла китайская", - привередливо подметила она тонкую, фарфоровую кожу. Бледнее каолина… Можно будет немного сэкономить на дорогостоящей пудре. Мужчины с неохотой согласились на предложенную цену и, коротко кивнув головами, дождались своей скудной платы. - Его зовут Цуёми, десять лет отроду. - Хорошо. И… Еще вон тот, слева, – добавила мадам Саямато, указав на еще одного миловидного мальчика. – За него отдам, пожалуй, даже тысячу. Обрадованные столь выгодным предложением торговцы не без труда вывели и второго ребенка, который в отличие от кроткого Цуёми, бился и кричал в их руках, как дикий фазан солнечным, весенним утром. - Это Кимагуре. Он помладше будет на год. Вот уж кто действительно был достойным товаром. Красивый ликом, статный телом. Этот стоит свою тысячу дзэни. Цуёми, в отличие от него, казался чрезвычайно простым, что ни на есть обычным и даже… несколько дешевым ребенком, ведь на вид он был типичным японцем, с черными волосами, карими глазами и почти плоским лицом. Таких в кагема-тя-я всегда было предостаточно, однако почему-то мадам Саямато приглянулось его необычное поведение, ведь ничего более интересного в мальчишке не было, в отличии от Кимагуре, глаза которого пылали сейчас черным пламенем, а очаровательное личико кривилось в разгневанной гримасе. Получив деньги, торговцы поклонились в пол и погнали остальных «ненужных» детей прочь со двора, ретируясь к другим своим постоянным клиентам. - А ну, пошли! – ухватив мальчиков за воротники, Саямато-сан бесцеремонно потащила их внутрь чайного дома кагэма. Следует заметить, Мадам по непонятным причинам сразу прониклась некой неприязнью к Цуёми. Последствия этого еще неоднократно будут ставить капризную судьбу к нему не тем боком, но об этом, пожалуй, лучше напомнить позже… Сейчас мальчик продолжал выводить из себя Саямато-сан своим беспрекословным повиновением: он молча волок ослабевшие ноги по гладкому полу, порой подскальзываясь и спотыкаясь едва ли не на ровном месте. Уж лучше бы кричал, вырывался, как поспевающий рядом Кимагуре, Саямато-сан была не прочь огреть его хлыстом за любую подвернувшуюся провинность. Без удовольствия кинув мальчишек в небольшую комнатку, к остальным аккуратно спящим детям, женщина крепко заперла бамбуковую дверь и быстро удалилась по своим делам. В доме были очередные рабочие будни - нужно было проследить за приготовлениями действующих кагэма. Цуёми, сильно ударившись головой о пол, вначале тихо заскулил, схватившись за разбитый лоб, но после опомнился, и вновь натянул на себя смуглую тень самурайской гордыни. Мальчик утешал себя лишь тем, что воин должен быть сильным и полным решимостью, несмотря ни на какие беды, однако тогда он еще не понимал, куда его привезли, для чего и почему. А вот буйный Кимагуре, несмотря на то, что помимо него в комнате были и другие спящие дети, начал в отместку едва ли не крушить всё и вся. Не то чтобы он понял, куда попал.... Поверьте на слово, он так поступал чисто из-за своей природной, врожденной вредности, причем всегда и во всех случаях. - Может, хватит? – безразлично подметил на удивление спокойный Цуёми, устраиваясь на лишних татами, что валялись на полу. – Так хочешь, чтобы тебя побили? Только в тот момент, когда Кимагуре сообщили напрямую о том, что с ним сделают, если он будет буянить попусту, мальчишка, наконец, изволил немного успокоиться, правда к тому времени успев перебудить всех остальных ребят. - А ты, я погляжу, так хочешь здесь остаться? – спросил он в ответ характерно язвительным тоном. Цуёми отвернулся к стене, недовольно добавляя на сон грядущий: - Воплями двери на волю не откроешь… ...Ввиду своей красоты, Кимагуре был достаточно глупым даже для своего возраста. К сожалению, спустя многие годы, я не могу сказать, что он хотя бы на толику стал умнее, ведь даже собственные ошибки, как я заметил, никогда и ничему его не учили... Цуёми быстро уснул с дороги, свернувшись в клубочек на жестком татами. А вот Кимагуре в ту ночь не спалось, поскольку его вопли таки были услышаны и строгая, чуткая Саямато не оставила подобное поведение безнаказанным, вскоре вернувшись со своим хлыстом обратно. _______________________________________ Продолжать или ну его этот фик?))) Если плохо и неинтересно пишу, скажите сразу. Но писать самой себе я не собираюсь =ь