Вырвать шипы из сердца

      Новак сидел – один – на опустевших трибунах корта Филиппа Шатрие и смотрел, как рабочие приводили в порядок истоптанную им и Рафой арену. В его ушах все еще стоял гул забитых под завязку трибун – и овация, которую – неожиданно для него – устроили ему зрители. И не чувствовал, что все еще плачет. Пока из-за плеча не раздался голос: - Ты опять плачешь? - Я не плачу, - дернул плечом. Щеки невесомо коснулись теплые пальцы. - Вот же – мокрая. Рафа лизнул палец. - И соленая. Плачешь, sí? - Это пот. Здесь просто чертовски жарко, - пробормотал, не оборачиваясь, и сердито вытер щеки ладонями. - Что ты здесь до сих пор делаешь? - Давал интервью TF1, - пожал плечами Рафа и уселся рядом, - увидел тебя – во-он окна их студии, и – вот – пришел. - Ты разве не должен сейчас праздновать? - Должен… наверное. - А чего тогда сидишь здесь? - Не знаю. Я первый раз видел тебя сегодня плачущим. Всяким видел – злым, бешеным, презрительным, саркастичным, дурачащимся… Плачущим – никогда. - И… что? - Мне не понравилось. - А сам-то! Чуть эту лоханку слезами не залил. Рафа не обиделся на то, что Кубок мушкетеров обозвали лоханкой. Просто пожал плечами. - Мне можно. - ?!... - Понимаешь, плачущий Джокер – это какой-то… сюр. - Да иди ты! - Ноле… Я же правду сказал. Мне очень нравится играть против тебя. Ты – самый главный вызов моей жизни. Главнее нету. - Феде?... - Он… старше. Я на него какое-то время снизу вверх смотрел. А на тебя всегда… -… сверху вниз? Рафа усмехнулся и ткнул Джокера локтем. - Если только с лесенки. Ты же выше. И снова посерьезнел. - No. Ты для меня всегда был равным. - Угу. У меня всего шесть побед на турнирах «Большого шлема», а у тебя только здесь – девять. - Дело же не в количестве. - А в чем? - Ты сам знаешь, no? Ты каждый раз заставляешь меня выкладываться больше, чем на сто процентов. Никто больше так со мной не играет. Ты играешь, sí? - Дурак потому что. То-то меня сегодня наизнанку выворачивало… - Ноле, ты не один тут… дурак, - улыбнулся Рафа краем рта. – Если бы мы до пятого сета дотянули, я бы продул. Ноги судорогой сводило. Джокер покосился на испанца: - Это мы так хорошо умеем делать вид, что все под контролем? Рафа скосил глаз в ответ и подмигнул. - В том и вся прелесть, no? Я скорее умру, чем проиграю тебе. - Ох, нет, duša moja, не надо второй Австралии! Оба тихонько засмеялись. А потом Рафа сказал: - Прости меня. - За что?! - Ты здорово играл сегодня. Ты достоин держать в руках этот Кубок. Но я не мог тебе проиграть, понимаешь, sí? Когда начало судорогами сводить ноги, мелькнула мысль сойти… Но я не мог оскорбить тебя, отказавшись от борьбы! Понимаешь, no? Серб кивнул, прикрыл глаза и отвернулся. - Ты опять плачешь. Осторожные пальцы пробежали по короткому ежику темных волос, ладонь легла на затылок. Рафа бережно, но настойчиво повернул Ноле лицом к себе, боднул в висок: - Не плачь. Пожалуйста. И мягко поцеловал в губы. - Ti si lud, - отвечая на поцелуй, по-сербски проворчал Новак. - No, no estoy loco, - ответил по-испански. - Хорошо, мы оба сумасшедшие. - Потому что целуемся? - Потому что вот оттуда (Джокер мотнул головой в сторону студии французского ТВ) нас наверняка сейчас снимают. - No me importa. И снова поцеловал. В самый уголок губ. - Рафа, - упираясь лбом в лоб, тихо спросил Ноле, - почему ты сегодня такой… странный? - Просто у меня такое ощущение, что я должен был умереть, но выжил. И я… боюсь не успеть. Пойдем? * * * Первое, что сделал Джокер, оказавшись в номере отеля, это плотно задернул шторы. - Боишься, что и тут нас будут снимать? – немного неловко усмехнулся Надаль. - Нет. Просто не хочу, чтобы ты опять увидел, что я плачу. - Мне не нужно для этого света… Теплые, мягкие, чуть шершавые и соленые губы коснулись щек, лба, бровей, век, скользнули по спинке носа – и невесомо устроились на таких же шершавых и соленых губах. Ноле судорожно выдохнул, давя подступавшие к глазам слезы («Да что, черт побери, со мной такое?!»), и Рафа, воспользовавшись этим, немедленно углубил поцелуй. - Рафа, dragi moj, что ты делаешь? – отдышавшись, прошептал Джокер. - Целую тебя, no? - Ты же правильный мальчик, мамин сын… - Просто я знаю, когда и с кем можно быть неправильным, sí? - Но это же грех. - Кто сказал? - Господь. - Я был бы счастлив знать, что бог есть. Но я этого не знаю. И мне трудно верить в то, чего я не знаю. - Еретик! – Ноле шутливо ткнул его в бок. - Нет, - совершенно серьезно ответил Рафа, - я ведь не отрицаю его существования. Я просто… с ним не знаком. И он снова поцеловал, прерывая сей занимательный диалог. - Нет, погоди, - Джокер не был бы Джокером, если бы не умел сопротивляться Рафе. – Ответь – почему ты сейчас здесь, возишься со мной, а не празднуешь где-нибудь с семьей и друзьями? В полутьме послышался шорох – это Надаль выпустил Ноле из объятий и сел. Джокович немедленно пожалел о своей настойчивости. - Понимаешь, - после паузы ответил Рафа, - мне важно знать, что ты больше не плачешь. Просто теннис – это всего лишь игра. Ты можешь выиграть, а можешь и проиграть. И что? В жизни есть много, очень много вещей, гораздо более важных, чем теннис. Например, быть спокойным и счастливым. - И потому, что теннис – всего лишь игра, ты сегодня чуть не рыдал на награждении? Кого ты сейчас пытаешься обмануть? - Никого. Я же не говорю, что эта игра – не большая часть жизни. И твоей, и моей. Когда я играю против тебя, она и вовсе становится жизнью. Просто жизнь – это гораздо больше, чем теннис. И я хочу, чтобы мы оба были счастливы не только потому, что кто-то выиграл, а кто-то проиграл, sí? Рафа замолчал, а потом неожиданно рассмеялся. - А вообще я запутался! Ноле рассмеялся в ответ, вытер влажные щеки тыльной стороной ладони и, обхватив Рафу за плечи, уронил спиной на кровать и поцеловал, путаясь пальцами в растрепанных мягких патлах. - Ноле, кроссовки, - суть задыхаясь, проговорил Рафа и уперся Новаку в грудь, когда тот снова потянулся за поцелуем. - Что – кроссовки? - В Сербии принято залезать в кровать обутым? Джокер ничего не смог с собой поделать – он уткнулся лбом в грудь Рафе, пытаясь подавить смех. - Рафа, черт побери, только ты можешь вспомнить про обувь, когда тебя целуют! - Снимай, - не уступил Рафа. – И все остальное тоже. Ноле сел, сковырнул сначала левый кроссовок, потом правый, зашвырнул их куда-то в темноту, стянул через голову тенниску, обернулся: - Теперь доволен? Хоть в комнате и было почти совсем темно, но Джокер мог поклясться, что чертов испанец смотрит на него с усмешкой. - Теперь доволен, - торжественно объявил тот, и внезапно мощным резким выпадом опрокинул Ноле спиной на кровать и навалился сверху. Джокер, вдавленный в матрас тяжелым и жарким телом, немедленно расслабился. Эта тяжесть оказалась приятной. Рафа тем временем обстоятельно и деловито исследовал губами каждый сантиметр кожи, до которого мог дотянуться. Вот он провел влажную дорожку от мочки уха вдоль яремной вены до ключицы, вот тронул кончиком языка впадинку под горлом, вот поймал и чуть сжал зубами кадык. Ноле захлебнулся вздохом – кадык дернулся, Рафа зарычал недовольно и снова поймал его ртом. Джокер снова подавился – смехом и вздохом. - Что смешного в том, что я делаю? - Ничего, dragi moj, ничего. Просто ты сейчас такой же, - Ноле поискал слова, - решительный и непреклонный, как на корте. Ты хочешь выиграть у меня и этот финал? - А мы разве соперничаем? Джокер выскользнул из рук Рафы и рывком опрокинул того на спину: - Нет. Вот теперь – нет. Поймал ладони, пропустил пальцы между пальцев, завел руки Рафы за голову, одновременно потянувшись за поцелуем. Тот потянулся навстречу. Их губы мягко столкнулись на половине дороги, и Ноле мог поклясться, что чертов испанец улыбается! На вкус улыбка Рафы была чуть солоноватой, и от нее сладко кружилась голова. - Ну, вот ты больше и не плачешь, sí? - ладонь бережно коснулась щеки. Ноле так потерялся в этом поцелуе, что не заметил, как Рафа высвободил руки. - Не плачу, - согласился. - Хорошо. Значит, можно спать. - Спать?! Рафа тихо засмеялся. - Estúpido! Ты так укатал меня сегодня, что больше я ничего не могу. Я чуть не умер! - Это я чуть не умер, - проворчал Ноле. – А ты носился по корту, как бешеный лось. Так что не прикидывайся. - Я не прикидываюсь, - по шороху Джокер определил, что Рафа стянул джинсы и улегся рядом. – Вот посмотрим, как ты будешь чувствовать себя, когда я укатаю тебя на Уимблдоне. - А кто выиграет? – заинтересованно завозился Ноле, так же одновременно избавляясь от штанов. - Феде. - О-о, только не это! Хватит уже с него. - Хорошо. Тогда – ты. - А ты? - А я сделаю все, чтобы ты не выиграл. А если выиграл, то чтобы, как я сегодня, чуть не умер. - И мы снова сможем только целоваться? – засмеялся Ноле. - Ну… я не зна-аю, - в голосе испанца чувствовалось лукавство. – Для начала до Уимблдона надо дожить. - И дойти в нем до финала. Так что давай и правда спать. - Ты думаешь, так будет быстрее? - В детстве всегда думал – чем быстрее заснешь, тем быстрее наступит завтра. - А сейчас? - Я и сейчас так думаю. Чем быстрее мы заснем, тем быстрее наступит Уимблдон и тем быстрее я тебя там раздену! - Для того, чтобы меня раздеть, так долго ждать совсем не обязательно, - фыркнул Рафа откуда-то из-под подмышки. - Да ну тебя! Спи, ludi Španjolac. - Сам спи. И я не чокнутый.