Follow Me Down

Cause when it's all ran out and it's just you left With the nut job swigging his crystal meth And there's a constant ring of machinery Is there a place for me in history?

Всё вокруг убивает. Нервы напряжены до предела, натянуты, словно прочные стальные канаты, удерживающие вантовый мост во время урагана. Убивает всё вокруг. Сигареты убивают лёгкие, игра убивает мозг, выматывает, выдавливает по каплям все соки, наслаждаясь своим вампиризмом. У кого-то сладкий яд течёт по венам, а кто-то предпочитает проглатывать горькие таблетки. Джерри уже мутит от их «фирменных» серых курток, скрывающих предплечье, и он заглатывает несколько таблеток. Гидрохлорид — в вену. Сульфат — по горлу. Морфину надо несколько часов, чтобы полностью просочиться в кровоток, но эффект плацебо действует быстрее. Джерри откидывает голову, погружаясь в желанную мягкую пустоту без голосов. Расслабление, успокоение. Покой. И воспоминание о криках Рилай взлетает в мозгу ледяной птицей, расправляет широкие крылья, бьётся в разуме. Больно физически. Крик разрывает барабанные перепонки. Крик острым огнём бежит по венам. Морфин начинает действовать. Рывок вперёд — и Джерри широко распахивает глаза, безумно кричит. Фантомные судороги сводят ноги. Сознание путается, вязнет в холодном липком поту, глаза заволакивает пелена, словно он смотрит на мир через матовое стекло, сотканное из тумана. Лёгкие, словно железные обручи, сжимают рёбра, изнутри гортани вырастают острые шипы, и дыхание становится непозволительной роскошью. - Дыши! - кто-то легко, но уверенно встряхивает Джерри за плечи. Рёбра тяжелыми обручами падают на пол с ужасным грохотом, и дышать становится намного легче. Джерри словно с запасом набирает полную грудь воздуха и тут же выдыхает, закашлявшись. В глазах темнеет. Он опять бессильно откидывается на кресло. Проходит вечность. Он чувствует чью-то ладонь у себя на щеке, смотрит в глаза... видит тот же туман матового стекла. Губы покусанные, горькие от морфия. Он пробегает по ним языком. Безумие? Густав отстраняется, осуждающе смотрит через своё матовое стекло, убирает ладонь со щеки... и ритм жизни вокруг замедляется. Джерри чувствует себя не в своём теле, будто загнан в чью-то неразумную оболочку. Он дышит раз в минуту, его глаза двигаются безумно медленно — и, как на контрасте, быстрые-быстрые мысли, словно пытающиеся сбежать из черепной коробки. Бум. Глухо бьётся сердце в груди. Бум. Он слышит кровоток в своём черепе. Бум. Джерри закатывает рукава и видит блестящие рубцы. Напоминание о том, чего ему стоит эта игра. У него есть свой сорт личного безумия — и он безумен, болен, неправилен именно потому, что раз за разом продолжает гонку за победой, не в силах остановиться. Он слышит дикие крики, вопли и стоны боли, но он рвётся вперёд, раздирая свой разум изнутри светящимся разумом Виспа. Он чувствует намного больше, чем должен. Когда только придумали всю эту технологию, она казалась каким-то невиданным счастьем. Шутка ли — полное погружение в мир, абсолютное ощущение. Наденешь шлем — и после нескольких секунд мягкой пустоты оказываешься там, где ты никогда не будешь в своей жизни. Это была чудесная возможность путешествовать, открывать новые миры, учиться... ...да вот только людям этого не надо. Люди хотели зрелищ и крови, и после разработки Доты они получили это сполна. Ты чувствуешь каждый удар, каждое движение, ориентируешься на звук, запахи и мгновенные проблески интуиции, словно хищник. Стремишься убить, растоптать — и так, чтобы не было шанса спастись. Идти до конца, давить, быть агрессивным — и тогда, возможно, ты получишь свою победу. Aut vincere aut mori*. Многие правозащитники возмущались: мол, где это видано, чтобы все болевые ощущения транслировались прямо в мозг. Ответ от разработчиков был прост: они говорили, что система ориентирована на то, чтобы при превышении болевого порога персонаж умирал, а игрок мягко отключался, приходя в себя на респауне. Объяснение было хорошим. Но не учитывали только одно: у всех людей разный болевой порог. Разный мозг. Джерри не раз видел безумные глаза Эры, когда тот снимал шлем после победы, - глаза со суженными зрачками, полопавшимися сосудами, с каким-то болезненным сухим блеском. Все не раз видели, как умирают впавшие в кому талантливые игроки. Все знали, к чему это может привести — и продолжали играть, ловили экстаз от возможности ещё раз обмануть смерть и победить. Джерри думал, что с ним такого не случится. А потом он начал слышать их мысли. Он слышал пронзительный плач Рилай, её завывания, раздирающие голову изнутри, злое шипение Лесайла, рык Урсы. Джерри чувствовал, как это разрывает его изнутри, словно что-то взрывается внутри ледяными иглами, растекается по венам кислотой, когтями рвёт внутренности. Он слышал их. Джерри не знал, почему принимают наркотики остальные, но признаться боялся. А потом он узнал, что они такого и не чувствуют. Неправильный. Больной. Или больны они, больны неизлечимой глухотой? И наркотики для них - всего лишь релаксация задеревеневшего разума после игр. Они тоже положили на игру всю жизнь — да вот только им не хотелось никогда разодрать свою голову, избавить её от нестерпимого зуда мыслей персонажей. Он должен был избавиться от их криков хотя бы на минуту, почувствовать себя собой, а не странной пиявкой, присосавшейся к чьей-то личности, вытягивающей жизненные силы... и не дающей право на жизнь. Джерри поднимает мутный взгляд на Густава и слышит дикий, пронзительный вопль Пака, так резко контрастирующий с его обычным смехом. Джонатан — и дрожащий голос Мортред. Акке — и заливистый хохот Аюшты сменяется истеричным, больным смехом. Слышать дрожащие всхлипы Силлы он уже не может. Для них не зарезервировано место в истории. Весь этот полулегальный «киберспорт», все чемпионаты, все турниры и лиги будут забыты лет через десять. Джерри не знает, почему он позволяет себя убивать. Деньги? Азарт? Внимание? Возможность реализовать себя хоть в чём-то? Когда он задаёт этот вопрос своим сокомандникам, они улыбаются и отвечают просто: «Аддикция». Привязанность к крови и боли, крикам и стонам, безумию, которое охватывает их каждый матч... привязанность к чувству победы. Они сцеплены друг с другом гораздо сильнее, чем нужно. Всё вокруг убивает. Они идут туда, куда их ведёт их незримый палач. Джерри чувствует ритм своего сердца. Он знает, что нужно бежать. Матовое стекло перед ним словно разбивается. Джерри извиняется и уходит к себе, закрывает дверь, переводит дыхание. Надевает шлем и проваливается в мягкую пустоту игры. Ощущение полной свободы — и словно какой-то магический неосязаемый ветер бьёт в лицо. Внутри что-то гулко лопается, подобно струне, отпуская его. Морфин полностью проникает в кровь, растворяется в ней, начинает действовать на нервную систему. Он не слышит. Глухой. Неправильный. Счастливый.