Братья

- Когда это было у нас в первый раз? – задыхаясь, прошептал юноша на ухо своему брату, жарко проходясь зубами по мочке. С губ близнеца сорвался приглушенный стон. - Не помню, - он едва соображал, пытаясь сдержать рвущиеся вздохи. Их не должны были услышать. Все это казалось слишком неправильным, неестественным. Хотя между самим братьями уже давно не было никаких табу. – А ты? - Возможно, - он приглушенно усмехнулся, оставляя дорожку влажных поцелуев на шее. Медленно, почти мучительно ловя пульс на бьющейся жилке, и тут же впиваясь в нее укусом, словно стремясь испить всю жизненную силу брата до конца. Тот же взвился почти стрункой, прильнув, но и не собираясь отступать: руки уверенно скользнули под свитер, касаясь заветных точек, давно изученных. Они отравляли друг друга прикосновениями, наслаждались каждой секундой, проведенной в объятьях друг друга, дыша и плавясь от этого яда. Это началось когда-то давно, слишком давно, чтобы запомнить. - Нас здесь увидят, - Джеймс поймал последнюю, еще более или менее вразумительную мысль, что крутилась в голове, и отпустил ее на волю, чувствуя, как брат коленом раздвигает его ноги. Мир поплыл яркими пятнами, сужаясь до небольшой полоски света, что проникала сюда, в чулан под лестницей. - Все в твоих руках, - их не хватало на длинные фразы, да и зачем, если понимание друг друга лежало где-то за гранью сознания. Совершенно идентичные, братья-близнецы, словно самовлюбленные нарциссы, не могли оторваться друг от друга, стремясь найти все новые и новые точки соприкосновения. Рубашки давно уже исчезли где-то в темноте, как и много раз до этого. Каждое прикосновение обнаженной кожи обжигало, распаляя их все больше. Когда-то давно, в первый раз, это было страшно, но так чарующе интересно. Почти болезненно: весь мир переворачивался медленно, с ног на голову, увлекая в запретное безумие, когда они действительно поняли, чего хотят. Когда детские игры и дурачества постепенно перешли на новый уровень. - Так когда? – пальцы юноши неловко оцарапали бедро, в попытке дотянуться до ремня. Оливер фыркнул, мучая уже ключицу. Руки молодого человека властно скользили по бедрам, в отличие от брата, ремень не стал для него препятствием на пути к желаемому. Брюки съехали вниз, белья же он предпочитал не носить. - После начала вторых съемок в этом павильоне, - ответил он нехотя, давая Джеймсу снять с себя джинсы, с неким сожалением смотря на живот, и вставший член брата. Будь у них чуть больше времени, возможно, он бы сделал своему «отражению» глубокий минет, но перерыв, к сожалению, не мог тянуться вечно. Как бы ни хотели они отвлечься от всего остального мира, в условиях замкнутого пространства съемочной площадки это было сделать чертовски сложно. Через каких-то пятнадцать минут их уже начнут искать для продолжения работы над эпизодом. Джеймс же тем временем виновато улыбнулся, словно понимая, о чем подумал его близнец, и тут же приглашающе развел ноги, прогибаясь в спине. Его истекающий смазкой член призывно восстал и требовал не меньшего внимания, чем его владелец. - Тогда у нас тоже было всего полчаса… - прошептал он сбивчиво, но брат уже не ответил. Это стало не важно, все стало не важно. Это катилось по нарастающей весь день: легкие прикосновения, полунамеки, смешки на ухо. Они сводили друг друга с ума, дурачась, флиртуя со всеми, друг с другом. Показная легкость весь день, улыбки, похотливые взгляды – все сплеталось в причудливый ежедневный ритуал, игру на выживание. Игру, где сдаться первым означало единоличную победу. Оливер оставил яркий засос на ребрах брата, смазывая свой член выступившей смазкой и тут же, сжимая близнеца в объятья, толкнулся внутрь, заполняя его собой. Это потрясающее чувство единения заполнило их обоих, соединяя разбитое при рождении целое надвое. Эти моменты для обоих служили утешением, надеждой и все заполняющим счастьем. По щекам Джеймса потекли слезы. Боль от проникновения и запредельный экстаз переполнили его, унося на волнах восторга. Он больше не мог сдерживаться, не хотел. Но кусал губы, не давая стонам прорваться наружу или же сердцу сбежать и, наконец-то, поселиться у брата в груди. Там, где было его место изначально. Он скорее осознавал, чем чувствовал прикосновения горячих губ к своим щекам, полностью сосредоточившись на движении. Оливер всегда начинал плавно, но глубоко, переходя на безумный рваный ритм ближе к концу, когда сдерживаться не было больше сил. Но сегодня пик их соперничества почему-то настал именно сейчас, и младший из близнецов буквально раздирал свою половину, рвано и сильно толкаясь, не заботясь о смазке, лишь виновато целуя такие родные и знакомые губы. Уже было не важно, чьи руки ласкают зажатый между телами член, даже не важно, что ритм отличался, срываясь на безумную пляску. Они сжимали в объятьях горячие тела друг друга, а в тишине раздавались приглушенные, но все-таки слышные стоны. - Я люблю тебя, Джеймс, - вдруг, найдя ухо губами, шепнул юноша, тут же, зажмурившись, сорвался в бешеный оргазм, изливаясь глубоко в знакомое тело, буквально вжимая того в себя, а собой в пыльный матрац. Глаза Джеймса распахнулись, он выгнулся всем телом, заходясь в приглушенном крике, не в силах не последовать за братом. Ослепляя сознание, оргазм яркими вспышками отозвался где-то в глубоко внутри, кажется, перекликаясь между ними, вызывая цепную реакцию удовольствия, стремившегося заполнить каждую клеточку их единого тела. Братьев уже не существовало по отдельности, лишь единым пучком ощущений и нервов, неразделимым. Прекрасным. - Я люблю тебя, Оливер, - прошептал старший чуть погодя, стараясь утихомирить сердце-птицу и снова заточить его в собственной груди, возвращая на место. Близнец, видимо, переживающий то же самое, уткнулся тому в плечо, судорожно закусывая губы. Каждый раз после занятий любовью, Лив не мог сдержать слез. Слишком больно было возвращаться в собственное тело, где горечь вынужденной незавершенности разъедала его все больше. Джеймс плавно перекатился и подмял брата под себя, безжалостно пачкая того в собственной сперме, и прижался всем телом, подстраивая ритм собственного сердца, чтобы он стал один на двоих. Своеобразный ритуал, доведенный ими до совершенства. - Знаешь, - тихо вдруг сказал Оливер, уже сам подставляясь под нежные, не похожие на собственные, поцелуи. – Завтра я сведу эту родинку. Джеймс едва улыбнулся, остановившись губами у брата на плече. - Мы будем одинаковыми, - прошептал он в ответ. - Нет, Джеймс, - Оливер притянул близнеца еще ближе к себе, хотя это вряд ли было возможно. – Мы, наконец-то, станем друг другом. Он улыбнулся, смотря на собственную улыбку на губах брата.