В ночи

*** - Что говорят? - лениво спросил Николас, проводя пальцем сквозь огонёк свечи - слишком быстро, чтобы успеть обжечься. За окном висела серая мутная хмарь, в которой день не отличался от ночи. - Как обычно, - Джулиан поплескал себе в лицо из миски для умывания, вытерся. - Всё ещё верят, что мы любовники. - Скучно. Было уже, - Ник зевнул и всё-таки обжёгся. - Ай!.. Будто ничего посмешнее придумать нельзя. Джулиан начал раздеваться. - Это не просто "уже было", это настолько старые новости, что все воспринимают их как непререкаемую истину. Шёпотом предупреждают новых рекрутов. Впрочем, должен признаться, если бы кто-то взялся проверять, это было бы мне в равной степени неприятно. - А что, всё ещё неприятно? - Ник подвинулся на кровати, освобождая место. - Брось, ты много хочешь от наших дорогих сослуживцев! Что они могут подумать, зная, что мы живём в одной комнате и спим в одной постели? Да я бы сам так решил, со стороны-то глядя… - У тебя совсем нет воображения, - со спокойной нежностью отозвался Джулиан и лёг, пихнув Николаса коленкой. - Впрочем, здесь ни у кого нет воображения. Может, и к лучшему. - Ой-ой, один ты стоишь весь в белых эмалированных латах! - подразнил Николас. Острый язычок свечного пламени зыбко тянулся вверх. Тени смыкались на стене. Сеющая морось за окном превращалась в дождь - мелкие капли неуверенно и монотонно забарабанили по жестяному карнизу. - Ненавижу, когда лезут в моё личное, - сказал Джулиан сухим официальным голосом. - Злой ты сегодня. Голодный, может? - Ник влез ему носом за ухо, посопел. - Злой, - признал Джулиан. - Развесели. Николас взял его за плечо и ловко развернул к себе лицом. Привычно нашарил руку, сплёл свои пальцы с чужими. Улыбнулся беззаботно: - Я же здесь, чего злишься? А что болтают - всегда болтали и будут. И гарлок с ними. Могли бы и правы быть, если б кое-кто кое-когда поторопился - скажешь, нет? Джулиан молчал, смотрел. Рыжий огонёк дрожал в тёмных глазах, словно в зимней чёрной полынье - ухнешь в такую с разбега, и всё, ни крика потом, ни плеска. Только круги по воде. - Я устал, - сказал Джулиан. - У меня дурные предчувствия. Я… не знаю, Ник. Не знаю. Погаси свет. Николас привстал, облизнул пальцы и раздавил огонёк. Темно стало в комнате, и тихо так - слышно дыхание. Джулиан затянул его обратно, обнял, накинул на обоих одеяло. Их лодка торжественно отчаливала в океан безбрежного мрака, повинуясь тайным течениям - ни вёсел, ни руля конструкция не предусматривала, оставалось держаться друг за друга. Николас ерошил короткие тёмные волосы Джулиана, думая о завтрашнем дне. Завтра они должны были отправиться в Ферелден вместе с Женевьев и теми немногими, кто согласился верить её верой, не требуя доказательств. *** До двенадцати лет у Джулиана не было ни брата, ни сестры. Ерунда, казалось бы - многие семьи его круга годами не могли породить больше одного наследника, и все считали это не столько несчастьем, сколько небольшой неприятностью. Временной. Но семья де Форэ не была обычной. Генеалогическое древо и картинная галерея не вызывали подозрений - но в семейных преданиях, в историях о предках каждый из них упоминался через слово не с законной супругой перед Создателем, а с братом или сестрой. "…когда графскую перевязь носил наш прадед Филипп с братом своим Фильбером…" - читал Джулиан в хронике. У отца Джулиана, графа Ландри, была старшая сестра Лорель, красивая женщина с самыми синими глазами, какие Джулиан только видел в жизни. Она рано вышла замуж и быстро овдовела, после чего вернулась в замок отца, принеся в семью богатства и связи покойного мужа. Мать Джулиана, графиня де Форэ, всю жизнь ревновала отца к Лорель, считая, будто муж состоит со своей сестрой в греховной связи - то же она пыталась внушить и сыну, но не преуспела, потому что ещё раньше отец объяснил ему, как обстоят дела на самом деле. Лорд Ландри был хорошим отцом. Он старался не унижать сына жалостью. Старался не показать, что считает его калекой. Но Джулиан вырос, чувствуя себя неполноценным. Он был одинок - без самого близкого существа рядом, без того, кто прикроет спину, без спутника своих мыслей и планов. С детства он ощущал фантомную боль, словно от ампутированной конечности, и стыдился той истеричной надежды, что загоралась в его сердце всякий раз, как живот его матери начинал предательски круглиться - и превращалась в отчаяние с каждым выкидышем, подрывающим силы графини де Форэ. Джулиан смотрел, как отец прогуливается по парку под руку со своей сестрой, негромко беседуя, как они сидят вечером за шахматами, как читают, склоняясь голова к голове - и что-то горящее в его душе обращалось пеплом, словно он старел, так и не повзрослев перед тем. Никакая забота, никакая поддержка не могли компенсировать такой потери. Джулиан был один - нить его жизни не сплеталась ни с чьей. Отец не торопился посвящать его в секрет потайных ходов замка, но Джулиан разведал их сам, и потому знал, что по этим тёмным узким переходам Лорель каждую ночь проходит в спальню брата, ложится в его постель и спит до утра, лёжа с ним спиной к спине - без объятий и ласк любовников, но в единении большем, чем любое телесное. Джулиан слушал их в темноте - когда выдыхала Лорель, Ландри делал вдох - и исступлённо хотел того же для себя. Ему было десять, и он не понимал, зачем живёт - в чём смысл существования, похожего на тягостную работу, без вкуса и без радости? Ему было двенадцать, когда он по очереди взял на руки рождённых его матерью близнецов, слыша, как затаил дыхание отец - а затем вернул их на руки кормилицам без слов. Связи не было. Он ничего не почувствовал. "Слишком большая разница в возрасте", - сказал отец, тщательно поддерживая официальный тон. Это значило - надежды больше нет. Лорель обняла племянника и прижала к себе, не считаясь с подобающим поведением, и сочувственно назвала "сироткой". Джулиан навсегда запомнил сладкий запах её пудры. Его мать умерла через несколько дней от послеродовых осложнений, но слова Лорель относились не к этому. Альбьер и Ло росли на его глазах - одновременно начинали плакать и одновременно засыпали, одновременно утрачивали интерес к играм и менялись игрушками. Джулиану было тринадцать, и он стоял напротив отца, задав вопрос, который не звучал иначе, чем оскорбление, и, наверное, не было другой благородной семьи, в которой отец ответил бы на вопрос сына о возможных отцовских ублюдках словами, а не хорошей поркой. "У меня не было романов с дамами из приличных семей, - сказал Ландри, и в его спокойном холодном голосе проскользнула тень вины. - Простолюдинки же… боюсь, я не трудился запоминать их. Сожалею, Джулиан. Если у меня и есть бастарды, мне их не предъявляли". И это был приговор. Джулиану было двадцать два, когда между карьерой храмовника и Серого Стража он выбрал последнее. По пути в Монстиммар он встретил Николаса. Николас был ужасающе пьян, избит и обобран, но рвался в бой с обидчиками. Джулиан не знал, чего ради остановился и помог незнакомому худородному проходимцу против других, таких же незнакомых и худородных, и тем более, зачем поволок его в свою комнату на постоялом дворе - именно "поволок", потому что Николас еле держался на ногах. По дороге они дважды останавливались, и Николас облевал Джулиану сапоги. У самого Николаса сапог не было - спёрли. Пояса тоже не было, и штаны то и дело норовили свалиться с тощих бёдер. Утром он лежал на кровати Джулиана, засунув голову под подушку, и стенал, мучаясь от жестокого похмелья, пока Джулиан менял повязки на его руке, порезанной вчера в драке. К вечеру он пришёл в себя, помылся и наконец-то посмотрел на Джулиана прояснившимися глазами. Самыми синими на свете глазами Лорель Дюран, в девичестве - де Форэ. - Это, - сказал он, сощурившись, и почесал ухо. На вид ему было лет семнадцать. Доверчивым он не выглядел, благодарным тоже, и Джулиана рассматривал с вниманием и крайней подозрительностью, словно не мог решить, бить или бежать. - Спасибо, типа. Милорд. Уж не знаю, с чего вы за меня заступились, но так бы мне плохо бы пришлось. Признаю. Он замолчал, но продолжал выжидающе смотреть, и Джулиан наконец понял, к чему было это вступление - мальчишка ждал, когда ему скажут, в какой форме желают принять его благодарность. Джулиану стало неприятно и отчего-то грустно. - Мне ничего не нужно от тебя, - сказал он холодно. За миг до того он собирался расспросить синеглазого о его родителях, но передумал. Едва ли разница в происхождении и воспитании окажется менее значима, чем разница в возрасте. Разве мыслимо, чтобы этот подзаборыш оказался партнёром Джулиана, его продолжением? - А, ну ясно, - неожиданно ухмыльнулся подзаборыш, расслабляясь. Он, видно, сделал какие-то свои выводы. Как стало понятно несколько секунд спустя - неверные, потому что подошёл к Джулиану расхлябанной походкой, придерживая спадающие штаны, и неожиданно обнял его свободной рукой за талию, со вкусом присосавшись ко рту. До сих пор на счёту Джулиана было несколько поцелуев - куда более технически совершенных, но абсолютно безвкусных. Этот, несмотря на возмутительность ситуации, по крайней мере, будил какие-то эмоции, и Джулиан впервые подумал, что в сексе для него может быть какой-то смысл. Он сгрёб мальчишку за мокрые после мытья светлые волосы на затылке и заставил отстраниться. Сказал: - Не спеши. Как твоё имя и кто твои родители? - Может, вам родословную ещё показать? - с вызовом откликнулся синеглазый, шмыгнув носом. - Так я не породистый вроде. Ником можете звать. А до родни моей никому не должно быть дела - такие же нищеброды, как я сам, что тут сказать ещё? Зарабатываю на кусок хлеба, выпуская людям кишки за деньги, чаще в строю, а когда и так. Ещё чего, или может поебёмся уже без долгих разговоров? Или вы с разговорами любите? - Мне не нравятся мужчины, Ник. - Так и мне тоже. - По-моему, - медленно произнёс Джулиан. - Ты неверно меня понял, - он отпустил мальчишку. - Моё имя - Джулиан де Форэ, я направляюсь… - Де Форэ, значит? - перебил Ник, подбираясь. Кое-что ему матушка рассказывала о том благородном, что её обрюхатил, и теперь он сопоставил внешность с фамилией. И, прежде чем Джулиан успел подтвердить, слепил кулак и ударил. Штаны с него при этом всё-таки упали. Джулиан перехватил чужой кулак, оплетая пальцами, и почувствовал связь. Словно ему вернули отрубленную руку. Словно всю жизнь он был калекой, а теперь выздоровел, стал завершённым, полноценным… Он услышал, как изумлённо выругался Ник. Тот выдохнул - и Джулиан сделал рефлекторный вдох. Джулиан ещё не знал, какую жизнь до сих пор вёл его полубрат, но точно знал - эта жизнь больше не будет одинокой. Никто из них не будет один. Никогда. *** Восемь лет спустя они вызвались сопровождать Женевьев, не задаваясь лишними вопросами. Она говорила, что знает, жив ли Бреган, и она любила брата - даже если шла, чтобы убить его. Этого было вполне достаточно. Им не требовались доказательства. *** В тёмной комнате пахло погасшим фитилем. Николас привычно обнимал Джулиана, зная, что тот не спит. - Когда я тебя встретил, я уже думал, что умру в одиночестве, - неожиданно произнёс Джулиан. - Ты вообще много слишком думаешь, - отозвался Николас. - Бросай это дело. Джулиан хмыкнул. Пробормотал: - Развеселил. Они молчали. Кровать качалась на незримых волнах ночи, капли дождя мелодично и настойчиво били о карниз. - Но теперь ведь умирать не обязательно? - спросил Ник с оттенком неуверенности. - А? - Необязательно, - согласился Джулиан, накрывая его руку своей, и закрыл глаза. ***