Ли Донхэ

Оказавшись в стенах общежития, Хэ медленно выдохнул и тяжело облокотился о дверь, с едва заметной улыбкой смотря на разбросанную, как попало, обувь. Редкость, сегодня в общежитии ночевали все. Стараясь ступать как можно тише, он прошел на кухню, включая одну единственную тусклую лампочку над плитой и электрический чайник. Самой близкой к кухне была комната Йесона, но тот все равно спал слишком крепко, чтобы проснуться от едва слышимого шороха закипающего чайника. Усевшись за стол, Донхэ отложил телефон и облокотился о спинку стула. Правда была в том, что его все устраивало. И менять он ничего не хотел. Ну…разве что самую малость. Хотелось взять маркер пожирнее и провести двойную сплошную линию между ним на сцене и здесь, дома. Линию между тем, что остальным знать позволено, и о чем чужим даже думать не нужно. Первое, что приходит в голову: он приобрел намного больше, чем потерял. Второе, что в голову приходит: откровенной грязи оказалось столько же, сколько и обещанных благ. Если не больше. Самое смешное и грустное одновременно было в том, что он добровольно пришел туда, где от него требовалось только одно: уметь правильно казаться. И он оказался единственным дураком из них, у кого никогда не получалось. Донхэ вообще никогда не притворялся. Так, чтобы по-настоящему, убедительно. В его глазах всегда читалось то, что было там на самом деле. Так всегда было. Если он захочет тебя послать – пошлет не задумываясь. Хотелось кричать, рушить все вокруг, кидаться тем, что под руку попадется, рвать собственные нотные книги, завязывать хекковские наушники тугим узлом тогда, когда все вокруг казалось унылым говном – он так и делал. И если считает тебя идиотом, он непременно тебе об этом сообщит. Выплюнет это слово небывало искренне и до одури убедительно. Подвох в том, что думает он так ровно те десять минут, что пытается небеса на тебя обрушить. А потом… А что потом? Его прощали все, потому что Хэ – это просто Хэ. Точнее не скажешь, эпитета лучше не подберешь. Остальным оставалось лишь коротко вздохнуть и вызвать бригаду ремонтников, дабы те залатали пробитую им дыру в потолке. И хорошо было, что у него есть вполне себе надежные тормоза. Надежен Хекджэ, правда, был только тогда, когда находился с Хэ в противофазе, иначе беда была не за горами. Хуже взбешенного Хэ был только буйствующий с ним на пару Хек. Для самого Донхэ это был несомненный плюс: ненавидеть мир вместе было не так гадко, как в одиночку. - Ты в розетку его не включил,- тихий шепот заставил буквально подпрыгнуть на несчастном стуле. Сердце резко взлетело к гландам и эхом, гулко отразилось в ушах. - Хек, твою ж…- вырвалось у него. - Но-но,- предостерег его Хекджэ, вставляя вилку чайника в розетку и нажимая на кнопку. Устроившись по другую сторону стола, он пододвинул к себе плошку с печенюшками и тут же закинул в рот одну из них. - Три часа ночи, почему не спишь? - Ну,- Хек хмыкнул,- ты, видимо, звонить мне передумал, но секунд тридцать все же пытался дозвониться. - Черт,- выдохнул Хэ.- Прости. Хек придерживался мнения, что все те, кто говорил, что отлично его знали, на самом деле не знали его совсем. Он и сам-то толком не знал. Порой ему казалось, что все просто. А иногда видел перед собой совершенно незнакомого человека. За настроением Донхэ было трудно поспеть. А пока пытаешься догнать, рискуешь пропахать мордой асфальт. И все равно оказаться перед нулевым результатом, ибо рыбное недоразумение вновь улыбалось и понятия не имело, о каких чужих внутри нас ты говоришь. Обидно до дрожи. Но фокус в том, что он на самом деле в себе этого не замечал. - Знаешь, осточертело,- вдруг выдохнул Хэ, не обращая внимания на булькавший чайник прямо рядом со своим ухом. Камеры по всем законам любят три вещи. Во-первых, профессионализм. Во-вторых, двусмысленность. И в-третьих (по порядку, а не по значимости), твою изнанку. Грубо вывернуть ее и выставить напоказ. И плевать, что, вырвав кусок, оставили зияющую черную дыру на месте былых воспоминаний. Плевать, что ворвались туда, куда врываться не стоило. Винить в конечном итоге некого. Сам впустил. А от этого еще гаже. - В конце концов мы не будем ни о чем жалеть,- тихо и как-то неуверенно проговорил Хек, не выдерживая и нажимая на кнопку разрывающегося чайника. Наивно мил и восторженно оптимистичен обычно был Хэ. Холодновато скептичен и грубовато резок – Хек. Но иногда они менялись местами. Однако там, где сухость одного была привычна и управляема, внезапно вспыхивающая и совершенно неконтролируемая горечь другого всегда ошеломляла. Кю любил в шутку повторять, что внутри Донхэ сидит зверь. Хек про себя добавлял, что тот жрет его изнутри. Верил ли он в это на самом деле? Иногда да: в карих глазах порой сверкало что-то, чему имя дать было трудно, а назвать это «Фиши» язык не поворачивался. Что-то, что пугало самого Хека. Ли Донхэ? Да, наверное, все-таки он. - Будешь чай?- вдруг спрашивает Хэ, отворачиваясь от темной улицы и смотря куда-то мимо друга. - Не хочу,- качает Хек головой, понимая, что сон как рукой сняло. - А я выпью,- усмехается Донхэ, и вместо чашки достает бокал. Ровно секунду думает, глядя на распахнутый бар, а затем смело достает виски. Лица Хек не видит, но кожей чувствует, как он слегка хмурится, шоколадные глаза темнеют, а красивые губы кривятся в совсем не красивой улыбке. Едва плеснув в бокал, он вновь повернулся к Хеку. - Отец не умел пить…Совсем как я,- залпом выпивает жгучую жидкость и склоняет голову, пряча глаза за густой челкой.- Именно так я и сказал.