Европа

Это было странно. Странно и пугающе. Не каждый день видишь, как все вокруг покрывается плотным слоем снега с хрустящей морозной коркой. Это было быстро, всего-навсего года три и вечнозеленую Европу уже не узнать. Но, несмотря на такой короткий срок, кажется, прошли десятилетия. Я уже давно забыл, как это — сидеть на берегу моря, теплого, солнечного, и слушать крики чаек. Деревья… Они первыми подали знак: за неделю листва поблекла и осыпалась, а сейчас леса покрыты льдом. Боже, как же быстро все произошло… Несмотря на свой возраст — а мне всего двадцать два — я стал выглядеть на десяток старше. Не знаю, что послужило причиной этому, да и времени, как оказалось, и так осталось слишком мало для того, чтобы задумываться о таких мелочах. Мне отлично врезался в память момент, когда люди начали сходить с ума, будто в предсмертной агонии пытаясь выбить место для себя и своих близких в спасительном Бункере. Ах, да. Бункер. О нем стоит рассказать поподробнее. Как только температура на поверхности достигла апогея, власти объявили полную мобилизацию. Со всех уголков планеты с повестками на руках весь сильный мужской пол собирали для постройки Бункера. Как выяснилось, он строился уже давно, а проект был окончательно утвержден еще в 4038 году. Почему об этом никто не знал? Все элементарно — во избежание всеобщей паники этот факт был строго засекречен. Моя же повестка пришла уже в то время, когда практически вся основная работа была доделана, и так я попал на стройку, где некоторое время действительно было намного теплее из-за довольно горячей температуры под землей. Когда же в Бункер начали заселять людей, я узнал что там, наверху, за время стройки погибло около полумиллиарда людей от обморожения. Это было большим шоком, ведь у меня хоть и не было родных, поскольку вырос я в детском доме, но тревога за друзей мешала спокойно дышать. К слову сказать, никого из них я так больше и не увидел. Можно только догадываться, где они сейчас и как сложилась судьба каждого. Раз в два дня рабочие, такие же, как я, должны подниматься наверх и искать выживших по домам и квартирам, постепенно перебираясь из одного района в другой. Я был несколько раз там, но, если мы кого-то и находили, этим людям уже ничем нельзя было помочь. К сожалению или к радости, своих знакомых — живых или нет — я не встречал, да и найти кого-то живым была редкость. Тем не менее, одного человека все-таки удалось спасти. Это была девушка, такая хрупкая и легкая, что у меня тряслись руки, пока я выносил ее из подвала, я боялся нечаянно сделать ей больно, хоть в том состоянии она, наверное, и не могла бы почувствовать что-либо. Мы с командой доставили ее еще без сознания в ближайший медицинский пункт в Бункере. И вроде бы я свое дело выполнил, и больше волновать меня ничего не должно было, но эта девушка не давала мне покоя. Я заходил к ней каждые три-четыре дня, чтобы узнать о ее самочувствии. Не понимаю, что меня толкало на этот поступок, ведь никогда раньше со мной не случалось подобной слабости. Может, просто хотелось помочь, быть кому-то нужным… Не знаю. Рената — так ее звали — пришла в себя быстро и с такой же скоростью шла на поправку. Мне хотелось вызвать у нее улыбку, неловкость, смущение, любопытство — хоть какое-нибудь проявление эмоций, но девушка смотрела холодно и так отчужденно себя вела, будто не знала, зачем она здесь. Я сел у ее кровати и протянул свою руку. — Я Александр. Она еще раз окинула меня изучающим взглядом и вжалась в спинку, как загнанный зверек. — Вы… Я вас знаю? — Нет, совсем нет. Я из Временной Спасательной Команды. И тут случилось чудо. Она улыбнулась. — Да? Так это вы меня привезли сюда? Я Рената, — и девушка слегка пожала мою руку. Рената была волшебницей. Она, сама того не зная, излечила меня от этого затяжного, ледяного одиночества. Как же я сейчас благодарен судьбе за то, что встретил ее тогда так вовремя! Еще немного, и этого светлого образа могло и не быть. Мне или кому-нибудь из моих «коллег» пришлось бы просто выбросить ее тело в одну из так называемых ям, как тысячи других, найденных в городе. Тела, сброшенные подобным образом, напоминали дерево, падая с характерным глухим звуком. Это уже стало таким привычным делом для меня — слушать, как падают синие, заледеневшие трупы. Сейчас каждый просто пытается выжить на этом островке тепла; тепла, которого со дня на день становится все меньше и меньше. Земля промерзала, и выбраться наверх становилось все сложнее. Говорили, что где-то там строились космические корабли для самых отчаянных самоубийц, готовых улететь с Европы в поисках планеты, на которой засекли возможную жизнь. Но мне в это слабо верилось, казалось, это просто слухи, распускаемые теми людьми, которые еще не разучились надеяться на лучшее. Когда жизнь в Бункере понемногу начала оживляться, беда постучалась еще раз, и нанесла гораздо больший удар. Никто не мог и подумать, что может быть еще хуже. Это стало такой же неожиданностью, как и внезапный холод. Наша ВСК — Временная Спасательная Команда — несмотря на сильный холод, была вынуждена продолжать работу, хотя, по сути, спасать уже было некого. Мы были как Наружный Патруль, только без погон. К этому времени разрешалось выходить не больше, чем на тридцать-сорок минут, но этого времени хватило, чтобы заразиться. Из моей Команды и из многих других внезапно начали болеть люди. Сначала это был обычный кашель, со временем сопровождающийся рвотой. Всех больных с подобными симптомами лечили в местных приемных пунктах. Когда же загадочный вирус распространился на медицинский персонал, зараженных начали эвакуировать в самые отдаленные, изолированные места. Проходили недели, а состояние этих людей только ухудшалось. Лекарства не помогали, а причину внезапно нахлынувшей эпидемии выясняли еще долго. Позже я узнал, что на нашу планету каким-то образом проникла радиация из космоса. С этого момента наверху большинству населения появляться стало запрещено, отправляли только некоторые ВСК и Патруль, определив всех членов Команд при этом в отдельные комнаты. Это меня озадачило, ведь я продолжал общаться с Ренатой, но бросить свою работу не мог — за это платили немаленькую сумму, а в это нелегкое время обеспечить себя было не так просто. Женщинам и детям полагалось определенное количество жетонов в месяц на еду, но мужчины продолжали зарабатывать себе на жизнь сами, несмотря на статус бедствия. К Ренате я все равно заходил, здорово рискуя при этом ее жизнью, но у меня была надежда, что проверки на радиацию после каждой вылазки на поверхность не могли допустить ошибку, и я был здоров. У нас нашлось много общих тем, Рената оказалась очень умной девушкой, к тому же она мне нравилась. Все свободное от работы время проводил с ней и ее пожилой мамой у нее в отсеке. Мы много разговаривали, шутили, смеялись, добавляя в серые краски Бункера хоть немного ярких. Однажды она мне сказала: — Я очень рада, что встретилась с тобой. Даже если бы мы познакомились при других обстоятельствах, и я не была бы обязана тебе жизнью, я была бы так же рада. От этих слов мне стало теплее на душе. — Я тоже очень рад, Рената. Очень. А на следующий день пришли новости с больничного отсека. Людей рвало круглые сутки, более того, на их телах образовывались волдыри, которые лопались, превращаясь в гнойные раны. Когда мой знакомый из ВСК показал мне отрывок записи с камеры наблюдения, меня самого начало мутить. Еще через время начались первые смерти — от обезвоживания, кровопотерь, повреждения внутренних органов. И после по цепочке начал вымирать весь больничный отсек. Родственники, приходившие менять зараженным одежду, еще тогда, когда никто не знал о радиации, распространяли болезнь, сами того не понимая. Больных становилось все больше, а на наличие заражения начали проверять каждый отсек, каждый жилой комплекс, каждую комнату. Это помогало мало, поскольку все просто не успевали прочищать. Пока специально обученные рабочие в защитных камуфляжах обходили один отсек, в другом в это время от одного очага заражались сотни людей. Радиация впитывалась в одежду, вещи, стены, а постановление уничтожать все приняли слишком поздно. Тогда, — когда уже не имело смысла опасаться выхода на поверхность, когда зараженных было полным полно и в Бункере, — я отчаялся. Стал выходить чаще, ведь чувствовал, что эта катастрофа настигнет и меня. Я был прав. Это случилось в момент моего очередного выхода наружу. Со мной были еще два человека. Время, отведенное на вылазку, подходило к концу, да и утепленный костюм мало спасал от холода, но мое внимание привлек грохот в одном из помещений. Ребята были против, они сами промерзли до костей, но я пошел на звук, хоть руки и ноги не особо слушались, а пальцы перестали сгибаться. Я ходил недолго, пытаясь найти потерявшийся источник шума. В одной из комнат было довольно темно, и я, неловко споткнувшись, упал. В голове еще промелькнула мысль, что я услышал звук рухнувшего дерева, но потом, ударившись об пол еще раз, потерял сознание. Пришел в себя я уже в Бункере. Оказалось, парни из ВСК, которые были тогда со мной, нашли меня и оттащили в приемный пункт. Но самое приятное было то, что рядом со мной, как когда-то я с ней, сидела Рената. Она дремала на противоположной кровати, подложив под спину подушку. Несмотря на покалывание во всем теле, я поднялся, сел рядом с ней и слегка дотронулся до ее плеча. Девушка моментально открыла глаза. — Ты… — она улыбнулась, но взгляд быстро стал серьезным, — Ты чего тут? Нужно лежать, ты еще не отошел. Я снова лег на свою кровать, чтобы лишний раз не заставлять ее волноваться. Мы немного поговорили, и Рената ушла. Не знаю, почему, но меня ни разу не проверяли на радиацию. Я не придал этому значения, и через три дня снова был в жилом комплексе, в комнате Ренаты. Она еще переживала, это было видно, но у меня не было ничего серьезного, как я думал. И тут в легких запершило. Я сдерживался, как мог, но надолго моих сил не хватило. Я закашлял. Рената застыла. У нее в глазах читался нескрываемый страх. Она задала только один вопрос. — Это то, о чем я думаю? А я сам не знал. Просто развернулся и пошел к выходу. — Если это то, о чем ты думаешь, Рената, мне лучше держаться от тебя подальше. Она догнала меня и перекрыла дорогу рукой. — Нет! Ты не вернешься, если уйдешь. «Я сам это знаю, девочка моя» — мысли. — Из этой ситуации нет другого выхода, — вслух. — Не иди туда. — Куда? — сделал вид, что не понимаю. — В этот отсек. Оттуда никто не возвращается. — Я не собираюсь туда идти. Пока. — Врал, — Сначала в свою комнату. Кашель еще ничего не значит. — Нет, останься, — Рената смотрела с отчаянием, усердно пытаясь удержать меня. — Не думаешь о себе — подумай о матери. — Разозлился я. — Одно мое присутствие небезопасно. — Дай мне пять минут. Рената открыла шкафчик с жетонами, но я остановил ее. — У меня есть деньги. Она с облегчением захлопнула ящик. — У меня есть на примете комната, там жила моя подруга до того, как… Ее забрали. Там никто не живет. — Рената, это смешно. Сколько я там проживу? Как быстро ты заразишься от меня? Не делай глупостей. Она не послушала, да я и не особо сопротивлялся. Понимаю, что это было чрезмерно эгоистично, но она мне так была нужна. Все внутри кричало о том, что я не хочу с ней расставаться. Комнатка была небольшой, но со всем необходимым для жизни. Кроме того, Рената принесла из моего отсека кое-какую одежду. Она заходила ко мне очень часто и приносила еду. Разговаривали мы недолго, и то через дверь, поскольку я боялся, что передам ей эту заразу, и ее проверят и увезут, а я даже не буду об этом знать. Мое состояние не было критическим, я по-прежнему кашлял, но мог ненадолго сдержаться. Больше никаких симптомов не проявлялось. Однажды Рената пришла ко мне очень расстроенной. Ее голос дрожал, а я не мог выйти и поддержать ее. Я ничего не мог, только скрываться в этой комнатушке и ждать моего ангелочка. Только когда она приходила, я чувствовал себя по-настоящему живым. В этот раз такого ощущения не было, потому что ей самой было плохо. Я еле вытащил из нее несколько слов. Все что расслышал, это то, что увезли ее маму. — Понимаешь, у нее нашли облучение, а у меня нет! Этого не должно было случиться… Я не могу… Маленькая моя, хрупкая девочка! Сколько же горя свалилось на ее плечи… Как мне хотелось быть тогда рядом с ней, обнимать, утешать. Но мог только шептать из-за двери, что все наладится. Плевать, что я сам уже не верил в это. Я всегда знал — именно так все и закончится — мы заразимся и умрем, и происходить это будет мучительно и долго. С того рокового дня она практически переселилась ко мне под дверь, но прежних разговоров по душам уже не было. Рената стала тихой, задумчивой. Мы больше молчали, я прижимался к двери и слушал ее дыхание. Через ее плотный костюм это казалось невозможным, но я слышал даже размеренный стук ее сердца. Через пару дней я проснулся от чувства дискомфорта в желудке. Походив пару часов по комнате, понял — следующая стадия началась. Меня тошнило. Как только на следующий день я объявил Ренате эту совсем не радостную новость, она будто бы на что-то решилась. — Ты знаешь, говорят, вчера был первый полет. У меня перехватило дыхание, но я продолжал вслушиваться в каждое слово. — Никто не знает, будет он успешным или нет, но вроде бы есть все шансы долететь. — Это Земля? — задал я интересующий меня вопрос. — Да. Мне сегодня предложили место. Черт. Мир оборвался и рухнул. Она улетит смертоносным рейсом в неизвестность, а я… Я останусь гнить здесь, как овощ, и это будет правильно. — Конечно, ты должна рискнуть, Рената! — выпалил я, — На Европе никто не выживет. — Я согласилась. У меня внутри закипело смешанное чувство радости и боли. — Алекс… — Да? — Если у нас не получится выбить место тебе, ты полетишь один. — Что?! Ты сошла с ума. Это все мое негативное влияние. — Вздохнул я. Естественно, я никогда в жизни не поступил бы так. — Рената, послушай. — Я достал из-под подушки заветный жетон и просунул его под дверь. — Возьми это. Попробуй купить место. Она тогда очень удивилась, увидев большую сумму на жетоне, и обещала попробовать. Через два дня Рената пришла, но не стала говорить через дверь, а попросила открыть. Когда она вошла, я увидел, что защитного костюма на ней не было. Я попытался выставить ее, но она объяснила, что мы уходим, протянув какую-то банку с капсулами. — Выпей. Говорят, это помогает на ранних стадиях. Я послушно проглотил сразу две. — Только не спеши, у нас впереди долгий полет. Рената — мой ангел-хранитель — достала два билета, мой и ее. — А твоя мама? — вспомнил я, и только сейчас заметил, какой уставшей выглядела девушка. Глаза опухли, будто все это время она плакала. — А моя мама остается. Мне не удалось ничего сделать. Все слишком запущено. И хоть она заставляла себя говорить бодро, ей это плохо удавалось. Когда мы уже вышли, Рената рассказала мне, что ее маме осталось немного. Уже была последняя стадия. Находиться в отсеке с такими же больными было опасно чрезвычайно быстрым распространением заражения. Уже во время посадки она сама протянула билеты проверяющему. Тот внимательно осмотрел нас с ног до головы, и у меня даже появилось сомнение в том, что мы попадем внутрь. Но все прошло гладко, он лишь ткнул в билеты прибором — они были чистые — и нас пропустили. Конечно, было жутко осознавать, что назад дороги нет, и может случиться все что угодно, но хуже быть уже не могло. К тому же, нам не дали долго подумать о будущем. Только я успел принять еще одну капсулу и лечь в специальный аппарат, всех попросили надеть маски и костюмы, глаза заволокло пеленой, и я уснул. Бесконечное количество раз мы просыпались, ели еду из пакетов и надевали маски снова. Мне никогда не снились такие яркие и долгие сны. В один из таких снов мы приземлились, если можно так сказать. Я чувствовал резкий толчок и удар, но проснуться не мог, а открыл глаза только спустя какое-то время. Когда это, наконец, произошло, я обомлел — вокруг были сплошные осколки и обломки, внизу — кровавое месиво, а мы с Ренатой и еще несколько человек сзади нас, находились в подвешенном состоянии на ремнях. Я выкарабкался из них и начал вытаскивать других, снимая с них маски. Все были очень потрясены, когда осознали, что случилось. Парень, которого я освободил вторым, после Ренаты, сразу начал искать выход. Мы тут же пошли за ним, и вскоре нашли дыру, через которую можно выбраться. Он вышел первым, а я выглянул наружу. Это было волшебно — зеленое бесконечное поле! Нам удалось выжить.… Тут не только был кислород, тут были растения, практически такие, как на Европе. Я вышел, позвав за собой Ренату, и мне в лицо ударило такой горячей волной воздуха, что стало трудно дышать. Спустя пару минут я понял — если вдыхать понемногу, то можно привыкнуть. Это было самое невероятное чудо в моей жизни. И если мы остались живы после такого, то выжить на Земле мы просто обязаны. Я подошел к Ренате, все еще не решаясь снять защитный костюм, и рассмеялся. Она не могла понять, что со мной, но через минуту мы с ней хохотали вместе, в обнимку, и это был смех сквозь слезы, сквозь ледяной холод, сквозь потерю всего, что у нас было. — Как я жалею, что моя мама не увидела этого… не успела… Рената рыдала у меня на плече. Мне кажется, ей было бы легче, если бы мы разбились или если бы оказалось, что атмосфера на Земле не пригодна для жизни. Она тогда не винила бы себя ни в чем. Я обернулся и посмотрел на остальных. Все были поодиночке, но счастливы. И я был счастлив — я был счастлив больше всех…Рената упала на траву прямо в том месте, где мы стояли. Я лег рядом с ней. — Мы больше никогда не вернемся. — Она не спрашивала, просто сказала то, в чем были уверенны все. — Нет. Европу затянуло льдом и снегом. Даже если можно было бы вернуться — там не выжить. — А тут мы выживем? — спросила Рената. — Конечно, глупая. Все будет хорошо. — Я буду скучать по Европе, — она вздохнула. — Я тоже. Мы полежали пару минут, а потом я повернулся к ней. — Я обещаю, мы создадим свою Европу на Земле. Не так быстро, как хотелось бы, но все же. Ты поможешь мне? — Конечно, — она улыбнулась и задумалась, — как ты там говорил? У нас нет другого выхода. Я рассмеялся. Тогда, когда я это говорил, была совсем другая, жестокая безысходность. Сейчас же у меня снова появилась надежда. Я не уверен, помогут ли мне капсулы, лежащие в кармане, не знаю, долго ли проживу, но то, что этот период будет самым счастливым за последние несколько лет, я знаю точно.