At speeds

Пальцы со всех сил сжимают руль, костяшки побелели. Да и вообще всё тело напряжено, сковано. Ты смотришь только вперед, на дорогу, освещенную сотнями фонарей. Стрелка спидометра достигает тех цифр, после которых бравые гаишники уже останавливают и выписывают штраф. Тебя это не сильно волнует – дуракам вообще везет. Когда ты начала ездить по ночам, уже и не помнишь. Кажется, это было после похорон мужа. Просто вдруг пришло понимание, что дома тебя ничего не держит. Совсем. А взгляд наткнулся на ключи от машины. Потом появился в жизни Шаламов, но ничего не прекратилось, даже, скорее, участилось: после любой ссоры тебя несло в коридор. Всё было уже продумано до мелочей: пустые в это время дороги Питера, невероятная скорость, опущенное до максимума стекло и музыка на весь салон. Обычно радио. Какая волна первая нашлась, ту и слушаешь. Сегодня повезло на «Наше радио». Вообще-то лучше бы что-то зарубежное – не отвлекает, не заставляет вслушиваться в слова, в английских песнях не видишь ни грамма мысли. Женя терпеть не может этот твой экстрим. Не понимает и даже не пытается понять. Ему больше страшно за тебя. Поводов поволноваться, конечно, полно – ты никогда не берешь трубку, даже если сотовый будет разрываться от звонков. Ты едешь, резкий ветер раздувает волосы, кто-то сигналит тебе. Мимо проносятся дома, дома, дома, спустя время – Ростральные колонны, потом мосты – пытаешься проехать по всем, впитать в себя этот город. Ничего не можешь с собой сделать. В колонках начинается новая песня, и ты с удивлением вспоминаешь исполнителя. Группа не очень-то и новая, ты её точно знаешь – слышала пару раз, правда, совсем не по радио, а в основном в чьём-то исполнении. Приятный голос солистки вызывает какую-то мимолетную улыбку. Ты, в общем-то, могла бы и подпеть, если бы знала слова. Тембр у вас чем-то похож, она не пытается выдавить высокие ноты, но и не уходит чересчур вниз. Это вдруг кажется хорошим знаком. Возвращаешься ты обычно спустя пару часов. Вспотевшая, с быстро стучащим сердцем. Проходишь на кухню и впервые за день наливаешь в бокал немного виски. Совсем чуть-чуть – напиваться не хочешь. Сегодня как-то иначе – тебя нет дома уже три часа. Женя несколько раз звонил, но телефон так и остался валяться на заднем сидении машины. Тебе надо прийти в себя, успокоиться. К тому же дата достаточно символичная. Увы, окрашена в черный цвет. Пять лет со смерти мужа, а значит, и небольшой юбилей у твоей привычки. Ты давно никому ничего не говоришь – не хочешь жалости и прочего. Шаламов знает лишь, что ты была замужем и всё. Ни имени, ни фамилии, ни профессии. Просто сухой факт: было. Сейчас нет. Нет. Нет… Короткое слово из трех букв жалит мозг. Ты никогда себя не винила – всё правильно и объяснимо. Жить монашкой было бы глупо. Но тот факт, что его просто нет, иногда обрушивается на тебя со всей силой. Справляться с этим легко: нужно просто жить дальше. Ты именно так и делаешь. Скорость резко снижается, ты поворачиваешь машину к дому. Там Шаламов, там твой Женька, которого ты невероятно любишь. Так зачем же его волновать? Тянешься к сотовому, сама перезваниваешь. – Я скоро буду. Прости, что вот так... – сложно объяснить, за что извиняешься. За то, что ты опять уехала; за то, что заставила переживать; за то, что сорвалась; за то, что так ничего ему и не рассказала; за то, что безумно боишься полюбить его окончательно и бесповоротно, хотя это уже случилось; за то, что ты просто такая. – Женька! – спешишь, пока он не отключился. – Я тебя люблю, – на выдохе. – Очень. Я люблю тебя, – повторяешь и слышишь, как сразу смягчается его голос, как он улыбается на том конце. Быстро отключаешься и тихо смеешься над самой собой. Какой же ты всё-таки ребенок! Ты едешь уже совсем спокойно, соблюдая все правила движения, когда из-за поворота вылетает небольшая иномарка. Всё остальное смешивается в одну большую карусель. Тебя отбрасывает назад, от толчка срабатывают подушки безопасности, стекло разлетается вдребезги, осколки сыплются на тебя, машину сносит к краю дороги. Сотни маленьких иголочек впиваются в руки, грудь, еле успеваешь прикрыть лицо ладонями, и маленькие острые осколки входят в тыльную сторону ладоней. Чувствуешь, как течет кровь, слышишь гудки внезапно появившихся на дороге машин, чьи-то крики. А потом тебя накрывает безумная боль, и ты кричишь. Словно больно впервые в жизни. Словно не было больно, когда хоронила мужа, словно не было больно потом, словно не болело, когда ругалась с Шаламовым. Словно физическая боль хуже душевной. А спустя пару секунд тебя накрывает спасительная темнота. И сквозь неё, уже как воспоминания, а не реальность, пробивается последняя строчка, которую ты услышала по радио в момент столкновения, нежный женский голос: «...не улетай...»