Пять дней, чтобы сломить.

Взмах. Удар. Боль. Хлыст в который раз, как гильотина, щелкнул по коже. Сжатые кулаки пленного. - НЕТ, остановись! - тщетно кричала Юи. Её крепко держали стражники. Накаго методично избивал Тамахомэ третий час подряд. - Госпожа Юи, я уже объяснял: это суровая необходимость, - спокойно ответил Накаго. Подойдя к Тамахомэ, он продолжил, – Пусть знает, что бывает с непокорными пленниками в Куто. Приучим, чтобы даже мысли о побеге не возникало. Ты клянешься не упоминать о возвращении в Конан? На что Тамахомэ выдал рожу и: - Да пошел ты…! Его нахальная улыбка всё больше раздражала Накаго. Поэтому следующий удар пришелся по лицу. Накаго знал как никто другой, что нет ни одной части в человеческом теле, которая не была бы предметом особенного наказания. Рука палача, казалось, отыскивала самую чувствительную, самую болезненную часть, проникая во внутренности пленного. Глаза, рот, язык, уши, губы, зубы, руки, плечи, ноги одинаково составляли источник страданий. Крики Юи и Тамахомэ отдавались эхом по всем темницам. - Ты забьешь его до смерти!! Накаго был занят и не слышал мольбу госпожи Юи. Три палача, во главе Накаго. Они смотрели, как размахивался и бил, вкладывая в каждый удар как можно больше гнева, ненависти, ярости. Сделать как можно больнее. Кровь брызнула по стене. Кап. Кап. Капает кровь. Лязг цепей. Женский всхлип. Отчаянный, полный боли крик пленного. ИзмученногоТамахомэ снимают с цепей только тогда, когда Накаго заметил, что хранитель Судзаку уже без сознания. Какой толк в избиении, если пленник безучастен? У Накаго не было никогда кодекса чести, зато мог похвастаться кодексом жестокости, циничности и бесчеловечности. Это был первый день. *** Хрясь! Это плечо хрустнуло. - Зачем так быстро переходить к переломам? Доверьте это мне, Накаго-сама, имени матери не вспомнит! - возмутился один из палачей. Накаго смерил подчиненного ледяным взглядом – больше тот не возникал с ненужными предложениями. На этот раз Тамахомэ приковали около стены. Хрясь! Это одно из ребер хрустнуло. Палка сменила хлыст. Зазвенели цепи. Обессиленный Тамахомэ уже потерял счет часам. Сколько он здесь? Никаких признаков времени. Рук он не чувствовал. Пальцы не шевелятся, рот не открывается, еле сгибаются только пальцы ног. Бесполезно. И ничего не видно. Или темно, или удар Накаго по глазам оказался слишком сильным. Только слух пока не подводил. Где он? Это не та камера, что была в прошлый раз. Слишком жарко, слишком душно, где-то рядом что-то нагревают, и почему-то журчит вода. Вдруг что-то заскрипело, похоже, дверь. Шаг, два, три. Хрясь! Тамахомэ содрогнулся. Ледяная вода потекла по лицу, плечам, спине. Легче не становилось – вода текла по незакрытым ранам. Щипало безумно. Каждый сантиметр тела вопил о пощаде. Тамахомэ крепче сжал зубы. Накаго не должен знать, насколько пытки его допекли. - С каждым разом вода будет становиться горячее, - спокойно сказал Накаго и прошел левее от узника, туда, откуда Тамахомэ чувствовал жар. Там стоял котел. Помощник Накаго раздувал огонь. Вошедший принес ещё два ведра воды и вылил в котел. - Совсем не боишься меня, да? – спросил вкрадчиво Накаго, косясь на парня и подходя к нему вплотную. - Ты удивлен? – чуть подался вперед на цепях Тамахомэ на голос Накаго и усмехнулся. - Твоему преувеличенному спокойствию? – Накаго отшвырнул его от себя. Тамахомэ ударился спиной о стену, - Не особо. Ты же любитель паясничать, как все уже поняли. Пока у узника хватает сил на язвительные реплики, усмешки, ругань, значит, пока пытки его не сломали. Накаго всё-таки жаждал увидеть, как Тамахомэ начнет просить пощады. Скоро будет умолять – Накаго в этом не сомневался. - А ты любитель садизма, как все уже поняли. С девушками совсем проблемы? Накаго рассматривал Тамахомэ. Многочисленные гематомы, кровоподтеки, разбитые губы, следы от хлыста – от мелких полосок до открытых ран: тело не успевало рубцевать их. По мокрым волосам еще стекала вода. И всё равно узник находил в себе силы нахально отвечать. - Следующее ведро. От теплой воды раны стали ныть ещё сильнее. На губах чувствовался почти неуловимый привкус. - Соленая теплая вода освежает, не находишь? – поинтересовался Накаго. - Бодрит, ничего не скажешь. Накаго махнул рукой. Горячая вода прошлась по телу как вчерашний хлыст. От усмешки пленника не осталось ничего, кроме искаженного болью лица. На этот раз в воду добавили спирт. - Посмотрим, как ты запоешь дальше… Ах да, ты же не можешь видеть, настойка действует пока. - Именно пока, - прошипел Тамахомэ. Накаго невозмутимо вытащил из-за пояса небольшой нож, подошел к пленнику. - Хорошо, что напомнил. Ты, наверно, хочешь узнать, сколько времени. Тамахомэ вскрикнул – его персональный палач сделал новый порез на левой руке. - Я изобрел только что для тебя новый календарь. Когда к тебе вернется зрение, ты всегда сможешь его увидеть, на левой руке, от запястья до локтя. Один визит – один порез. - Шел бы ты со своими изобретениями на… Договорить Тамахомэ не успел – полилась струя кипятка, и лилась она слишком медленно. Из-за боли узник снова потерял сознание. Это был второй день. *** POV Накаго. - Не беспокойся, я изгоню всякую надежду из тебя. Ты забудешь, каково это - надеяться. - Попробуй. Я оскалился и прочертил второй порез на руке у Тамахомэ. Он вздрагивает, когда лезвие касается руки. Он поджимает губы и отворачивается. Но не кричит. Я почти начинаю восхищаться его выдержкой. На коже пленника стали подживать рубиновые штрихи от хлыста. Поразительно, насколько быстро идет регенерация. - Конечно, попробую, можешь не сомневаться, а пока мы воспользуемся случаем – должен же ты увидеть, как в Куто решают дела с преступниками. По моему приказу в камеру вошли трое - стражники ввели изуродованного однорукого мужчину средних лет. - Третий раз крадет, ничего людей не исправляет. Тамахомэ пораженно вглядывался в осужденного – в его взгляде, кроме пустоты и безнадежности, ничего не существовало. Пленника поставили на колени. - Увижу, что ты закрыл глаза – и этот пленник получит сто ударов палкой. Приступайте к наказанию. Левую руку осужденного, обратив ее ладонь вверх, положили на плаху, и одним ударом большого ножа палач отрубил ее. Душераздирающий крик наполнил камеру. Ампутированную ладонь всунули в мешок, и на глазах у Тамахомэ мешок наполнили отрубями, а мужчину, нянчащегося с обрубком левой руки, приковали цепями. Съёжившись на полу, он тихо и по-детски всхлипывал. - Ах да, он же помимо воровства ещё и убийца. Сделайте фурсу у него на глазах. В камеру принесли бревна. Стражники стали складывать их. Надо же Тамахомэ рассказать про эту пытку, а то стало непривычно тихо, и звук молотка по дереву меня начинал раздражать. - Фурса - интересный способ казни, кстати. Преступника распинают на сложенных бревнах. Простор для творчества палача неимоверный – бревна можно складывать различным образом. Их всаживают в землю, к бревнам этого осужденного привяжут веревками или прибьют гвоздями. Учитывая, что рук у него как таковых уже нет, то придется использовать всё-таки веревки. Иногда бревна заменяют просто деревом — тогда приговоренного прикрепляют или к пню, или же к различным ветвям, но обыкновенно крест составлялся из двух поперечно сложенных брусьев. Осужденный висит на фурсе, пока не умрет. Тамахомэ передернулся, но не отворачивался. Похвально с его стороны – жалостью так легко манипулировать. - Совершенно вылетело из головы, что он – насильник. Уберите этого из камеры. Фурсу тоже вынесьте, представление окончено. Стражники быстро выполнили приказ. Почти идеальные подчиненные. - Что с ним будет дальше? – спросил тихо Тамахомэ. - После фурсы его труп обезглавят. Самая позорная казнь – ведь он не сохранит своего тела в том виде, как ему его даровала природа. Порою мне кажется, что обезглавливание столь же долго существует, как наш мир. - Урод ты, Накаго… - Думаю, ты заслужил подарок за просмотр сей трогательной церемонии. Когда я протягиваю ему жгут, он не верит. Но мне достаточно того, что верю я. - Я могу тебя задушить. - Можешь. А потом ты потеряешь доверие Юи. Я молчу. И затягиваю петлю на шее. - Сильнее, - сипит Тамахомэ и закрывает глаза. Петля затягивается. - Впрочем, ты вряд ли оценишь этот подарок. В Куто приговоренный к виселице должен иметь на шее три веревки: первые две толщиной в мизинец – их называют тортузами, они были снабжены петлей и служат для того, чтобы задушить осужденного. Третья называется жетоном или броском. Она служит только для сбрасывания приговоренного с лестницы. Поэтому ты и не оценишь подарок – ты мне нужен живым. Заменим подарок. Розги, хлыст, кнут, палка? Я подошел к столу, и стал выбирать. Кнут, вооруженный кожаными ремешками, или кнут с железными цепочками, или аккуратный пучок розг, или тяжелая палка, переламывающая кости и разрывающая мясо? Всё-таки хлыст. Это наиболее проверенное средство. Пленник остается жив, если распределять правильно силу и место ударов. Ведь наказание изобретено не только для преступления; им, кроме того, пользуются, чтобы показать власть господина над рабом. Раба сечет хозяин, ученика – педагог, даже отец сечет свое детище. История хлыста и кнута— одна из самых разнообразных, самых богатых, в этом нет сомнений. Я бил до тех пор, пока Тамахомэ не упал, изнемогая от слабости. Что еще я должен сделать? Что еще мне нужно ударить, искалечить, избить, чтобы его сломить, чтобы из его взгляда ушла вся надежда, весь свет, чтобы показать, насколько мне было больно? Мне тоже было больно. Из меня в свое время тоже выдавили надежду. Я хочу, чтобы именно Тамахомэ прочувствовал, каково это – терять надежду. Ведь без надежды нет и отчаяния. Я хочу видеть, как маска боли, ужаса и отчаяния перестанет покидать это лицо. Я ударял хлыстом ещё и ещё, давно уже сбился со счета. Крики ужаса и боли не смолкали. - Ты ещё наших вариантов клеймования не видел. Накаленное докрасна железо проводят перед глазами до тех пор, пока они не сварятся. Стальное острие, пускаемое внутрь и вырываемое с мясом наружу. Как видишь, Куто богат на различные виды осуждения, различные роды наказаний, снаряды и машины казней и пыток. Но ты нужен живым. Повторяю свой вопрос: клянешься ли ты не покидать госпожу Юи? - Ни за что, - прошептал Тамахомэ. И я его не оставлял даже тогда, когда всё тело обагрялось кровью. До потери сознания. Это был третий день. Конец POV Накаго *** Лекарь вправил Тамахомэ ребро и ключицу, смазал все раны, шрамы и ссадины, забинтовал все, что нужно. Весь день он не приходил в сознание. В какой-то момент Накаго даже подумал, что переусердствовал, ведь главная часть пытки была впереди. Он не хотел, чтобы Тамахомэ сломался скорее, прежде чем Накаго надоест. Преждевременные изъяны портили ему настроение. Сломить волю обычного человека достаточно легко: на первый день многие сдаются. Уничтожить надежду сильного человека возможно, но таких людей действительно мало. Какое же счастье, что Тамахомэ относится к числу сильных. Иначе не был бы он хранителем. Даже после трехдневных пыток его тело не потеряло своей выносливости. Накаго заходил к нему в комнату каждый час и мог лично подтвердить: Тамахомэ восстанавливался очень быстро. Но даже у тела должен быть предел, и Накаго хотел узнать границу воли Тамахомэ. Не может быть человек настолько сильным… Сломить волю и уничтожить надежду – вот что нужно, чтобы хранитель позабыл о побеге в Конан, чтобы хранитель беспрекословно следовал приказам госпожи Юи. К концу четвертого дня Тамахомэ пришел в себя. Тамахомэ закрывал глаза каждый раз, когда Накаго входил. Будто он до сих пор верит, что если закрыть глаза, то можно стать невидимым. Это даже забавно. Тамахомэ не выглядел слабым. Но надежда всё-таки его стала покидать. Слишком много боли, страха и ужаса за последние три дня было пережито. У него закрыты глаза. Рядом лежит нетронутая еда. На простыне темнеют бурые пятна – следы «календаря» Накаго. На все вопросы госпожи Юи лекарь отвечал, что для более-менее сносного выздоровления ему потребуется три дня. *** Дверь в камеру Тамахомэ распахнулась резко, и свет больно шлепает по глазам пленника входящей фигурой. Пришли ответы на вопросы - Накаго собственной персоной. - Новая порция наказаний от главного палача Куто? Великая честь! Накаго усмехнулся. Похоже, этому идиоту действительно лучше – язвительные комментарии набирали обороты. Пока Тамахомэ расписывал, насколько он рад встрече с выдающимся главнокомандующим войск Куто, стражники раздели его догола и сменили цепи. Руки были подняты, а ноги широко расставлены; сделав Тамахомэ таким жестоким образом неподвижным. Накаго отослал всех стражников и запер изнутри камеру. Никто не услышит. Никто не помешает. К раздражению примешивалась изрядная доля злости. Раздражение порождало гнев, что будило дремлющую внутри силу, и та начинала жечь, раздирать изнутри, ища выход. Лишний же раз применять силу не стоило – Накаго уже убедился. Сегодня переусердствовать нельзя. Сегодня последний шанс сломить Тамахомэ, принудить его подчиняться. Какая же все-таки необычная вещь – человеческое тело. Вроде бы и хлипкое, но порой такое способно выдержать, что даже палачи не верят собственным глазам. - Я могу тебя щелкать по носу, могу пнуть в сломанное ребро, могу ещё раз взять хлыст, а могу разорвать твое чувство собственного достоинства к черту... Накаго из-за пояса вытащил флягу, и насильно влил в Тамахомэ. - Это поможет тебе быть более сговорчивым. С каждым мгновением Тамахомэ чувствовал, как тело обмякает. Он пытался что-то сказать, но язык не слушался. Всё онемело. Тамахомэ наблюдал, как Накаго снимает плащ, после чего подходит к нему. – Твоя выдержка делает тебе честь, но сегодня она не спасет, – шепнул он, склонившись к уху Тамахомэ. Накаго отстранился, чтобы разглядеть лицо хранителя. Тамахомэ отвечал упрямым взглядом на хищный. Вот ведь несгибаемая воля! И эта язвительная улыбочка! Внутри Накаго все скрутилось в большой горячий ком. Согнуть. Поранить. Подчинить. Накаго ненавидит, когда всё идёт не по его плану. Когда всё идёт не по его воле... Накаго ненавидит. Накаго резко взял Тамахомэ за волосы и потянул на себя, не сильно, но довольно ощутимо. Тамахомэ не верил, что не может сопротивляться поцелую Накаго. Хотя движения хранителя Сейрю напоминали больше укусы, нежели поцелуи. Что ты теперь сделаешь, Та-ма-хо-мэ? Язык Накаго всё глубже проникал в рот. Но вдруг Накаго прекратил поцелуй и скользнул вниз и опустился перед ним на колени. Тамахомэ тяжело сглотнул. Все происходившее никак не укладывалось в голове. На член легли прохладные пальцы, сразу сменившиеся влагой чужого рта. Перед глазами все наливалось красным маревом, а кровь, казалось, внутри вскипела. Тамахомэ глухо застонал. Тело не подчинялось. Накаго подался назад, снова вперед. Тамахомэ смотрел, как его член наполовину погружается в чужой рот. Хранитель Сейрю отклонился назад, дал члену выскользнуть, снова его заглотил, на этот раз глубже. Чужие пальцы больно впились в обнаженные ягодицы. Ногти царапали кожу. Стоны наполняли камеру. Тамахомэ почти ненавидел себя за беспомощность. Не сдвинуться, не оттолкнуть, не избежать. Он ненавидел себя за податливость. Сейчас казалось, что вся сила сливается в живот, направляясь ещё ниже, раскаляясь, становясь ослепительно белой, а тело вибрирует каждой клеткой. Быстрее. Пусть всё это быстрее закончится, всё равно он долго не выдержит. Тамахомэ застонал уже в полный голос. Еще чуть-чуть, вот уже, близко… Огонь взорвался, выплеснулся, оставляя после себя только непередаваемую усталость. Тамахомэ висел на цепях. Проклятье! Все, что он сейчас мог, это отрывисто дышать, постепенно приходя в себя. Накаго встал с колен и его полуулыбка превратилась в оскал. Ему нравилось смотреть, как загорелись глаза Тамахомэ против его воли. Накаго может читать его реакции по тому, как вздрагивают его руки. За всё время пребывания с императором Куто в постели Накаго успел многое узнать о человеческом теле. Не только болевые точки, но и центры удовольствия. Он видит каждую комбинацию. Накаго нравится знать, что может до него дотронутся как угодно. Как хочется. Тамахомэ в полном его распоряжении. Зрачки Тамахомэ сейчас казались огромными – то ли от полутьмы, то ли от еще не схлынувшего возбуждения. Его же собственное возбуждение требовало выхода, и Накаго позволил контролю сорваться. Он снял с себя одежду. Никто не войдет в камеру, так зачем оставлять на себе одежду, всё равно мешаться будет. И Накаго начинает возбуждать Тамахомэ ещё раз. Хранитель Судзаку ежится, если провести кончиками пальцев по пояснице. Пленник больше не пытается сопротивляться. Он дрожал. Накаго чувствовал эту крупную дрожь, сковавшую Тамахомэ. Зайдя за спину, он нашел более удобное положение. Тамахомэ не видел его, но чувствовал, как холодные пальцы касаются сосков и теребят их, как руки Накаго спускаются ниже. Он хрипит и извивается, когда Накаго добавляет второй палец сзади. Накаго касался губами его щеки, его губ, его волос… Это было безумие. Тамахомэ ненавидел себя. Ненавидел за то, что в эти минуты стал марионеткой, куклой, не способной сделать ни одного своего движения. Идиотом, который не мог перебороть инстинкты своего тела. Тело его предало. Воспоминание об этой камере станет несмываемым клеймом в жизни Тамахомэ. Всё должно быть не так. Это противоестественно. Все ночи должны были быть с … - … думаешь, что жрица Судзаку в постели окажется лучше? – Накаго вторгся во все уголки души Тамахомэ. Он читал хранителя как открытую книгу, - Впрочем, она может стать мастерицей, если обслужит роту моих солдат. Она ведь примчится за тобой, рано или поздно. Здесь её будет ожидать ласковой во всех смыслах приём. Тамахомэ ничего не мог сказать. Настойка действовала эффективно. Становилось душно. Хранитель Сейрю провел ладонью по груди узника, еле сдерживая стоны от ёрзания. Он чуть приподнял цепи, чтобы его член уперся между ягодиц Тамахомэ. Тот с ужасом чувствовал, как Накаго проводит кончиком языка по кромке уха. Тамахомэ пытался не обращать внимания на приятных ощущениях, вновь появившихся покалываниях внизу живота. Отвлекая хранителя поцелуем, Накаго отодвинулся от него, снова вставляя сразу два пальца, чтобы полюбоваться на реакцию от такого далеко не нежного вторжения. Тамахомэ сильно выгнулся и тихо вскрикнул. Не дать больше ни одному звуку вырваться наружу. У Тамахомэ не получалось. У них была словно игра: кто первый застонет, тот проиграл, к сожалению, в проигрыше оказывался именно Тамахомэ. Сжавшись внутри, хранитель беспомощно ждал продолжения пытки. - Еще держишься? - хитро прошептал Накаго и сильно двинул пальцами в нем, и сразу же после этого провел ладонью по члену, вслушиваясь в сбитое дыхание хранителя Судзаку. Накаго трахал его пальцами размеренно. Воля практически сломлена, цель почти достигнута. Мысли об этом заставили Накаго облизнуться. Тамахомэ вздрогнул, но сдержал стон. Что он так тянет? Хранитель Сейрю будто вновь прочитал его мысли. - Что ты, зачем спешить? Ты успеешь кончить ещё не раз, пока не потеряешь сознание, - и Накаго укусил его за шею, словно заявляя свои права на него. Тамахомэ ухмылялся из последних сил. Не дать Накаго победить. Но тело протестовало, ныло, вопило о пощаде, дать выход всей энергии, вихрю, который слишком долго бурлил внутри. Тут же вытащив резко пальцы из Тамахомэ, Накаго резко вошел в него полностью, еле сдерживая при этом довольный стон, так и рвавшийся с губ, ощущая, как внутренние мышцы обхватили член. Накаго жаждал услышать стоны Тамахомэ, тут же начал двигаться, причем довольно быстро, потому игра явно затягивалась. Всё. Силы оставили Тамахомэ. Он больше не мог сопротивляться. Хрипло выдохнув, Тамахомэ обмяк, и водопад возбуждения стал обрушиваться ещё и ещё, снова и снова… Слегка вздрогнув, парень сильно сжался внутри, ощущая каждое движение Накаго. Все мысли о доме, о семье, Миаке, долге хранителя Судзаку, словом все мысли уже не доходили до головы, а перед глазами стояла пелена возбуждения, которая никак не хотела уходить. Накаго, увлекшись, все ускорял скорость толчков, чтобы вырвать стон, а еще лучше вскрик из губ хранителя, что означало бы победу и полное удовлетворение, как того он и желал. Руки же вовсю бродили по телу Тамахомэ, угадывая чувствительные места, нажимая на самые чувствительные из них. А как только Накаго почувствовал, что по телу хранителя Судзаку начали проходить судороги, обхватил член партнера ладонью, сжимая. Не выдерживая больше этого напряжения, Тамахомэ сильно выгнулся и громко застонал, кончая прямо в ладонь Накаго. По телу прошлась обжигающая волна, смывающая на своем пути почти все мысли. Довольно ухмыльнувшись, Накаго без всякого милосердия раздирал его тело сильными ударами. Он его не оставлял даже тогда, когда Тамахомэ обмяк на цепях после оргазма. Хранитель Сейрю сделал последний самый глубокий толчок, вызвав ещё один продолжительный стон у Тамахомэ, и тут же кончил с удовлетворенным стоном, чем-то напоминающим рык зверя. - Так-то лучше, - прошептал он, - но ты действительно думаешь, что на этом всё кончится? Измученное лицо хранителя доставляло Накаго непередаваемое удовольствие. Теперь Тамахомэ молчит. Он даже не кричит – на это просто нет сил. Теперь уже всё равно. Сознание быстро от него ускользало. Так прошел ещё один день. *** Скрипнула дверь. Снова пытки. Что на этот раз? Тамахомэ упрямо смотрит на хранителя Сейрю. В самой дальней камере императорского дворца Накаго снова истязал его. Накаго по-змеиному улыбается, выходит из него, и вытаскивает из кармана какую-то таблетку. - Ночь продолжается, - хищно усмехается он, кладет на язык эту таблетку и целует Тамахомэ. Из-за невозможности противостоять Накаго, он проглотил её. - Какой послушный, вот так бы сразу. Накаго сграбастал Тамахомэ, сорвав штаны, и вжал в стену. - Чтобы ты знал: съевший кодоку подчиняется тому, кто его дал. Я дал тебе слабую дозу, эффект продлится до нескольких часов. Мы ведь никуда не спешим? Накаго вновь сжал его член, потом провел вверх-вниз. Тамахомэ вяло откинул голову и закрыл глаза. Что, понравилось? Хранитель принялся водить подушечкой большого пальца по головке, и узник часто-часто задышал. Накаго стал надрачивать его член быстрыми, грубыми движениями. Тот мотнул головой вправо, потом снова вверх, выгнул шею… И ни одного звука! Накаго же видел, что тому нравилось! Ну же! Накаго хотел услышать, как тот стонет! Нет, только шумное, сбившееся в конец дыхание. Этот больной даже губу закусил до крови. Еще несколько движений, и Тамахомэ кончил. Хранитель Сейрю выпустил ставший мягким член из пальцев. - А теперь ты поработаешь для меня, - почти приказал Накаго, опустив наконец вниз сцепленные руки Тамахомэ. Ноги же остались в цепях. Затекшие руки не слушались. Накаго опустил на колени Тамахомэ и придвинул его к паху. В одной руке он держал цепи, другой же вцепился в волосы Тамахомэ. Неправильно. Если коротко и максимально точно описать всё, что случилось за последнюю неделю с Тамахомэ, то первым делом на ум приходило именно это слово – неправильно. До отвращения нелогично и бессмысленно. Накаго насильно вталкивает член в рот Тамахомэ. Он сосал торопливо, быстро скользя языком по стволу и помогая себе рукой. - Правую тоже задействуй, -прошипел Накаго. Другой рукой Тамахомэ стал гладить между ягодиц и периодически просовывал палец внутрь. Ощущения были странными. Язык Тамахомэ обхватывал член плотно и чуть более жёстко, от касаний хотелось одновременно отстраниться и прижаться сильнее. Накаго проглотил дрожащий в горле стон и ещё сильнее сжал волосы Тамахомэ, свободной рукой потянувшись к соску. Раскрытой ладонью погладил себя по груди, сжал сосок и всё-таки не выдержал, тихо застонал. Дыхание обожгло кожу, когда хранитель принялся торопливо вылизывать его мошонку, когда он царапнул случайно зубами. Накаго выгнулся и настойчиво подтолкнул голову обратно вниз. Он судорожно втянул носом воздух, когда Тамахомэ полностью заглотил. Закрыл глаза и заработал языком, быстро скользя по всей длине члена. Хранитель Сейрю закусил губу, но не выдержал, задрожал всем телом и снова тихо застонал. Накаго зажмурился, пережидая первую горячую волну, чуть не снёсшую его за край, задышал часто, бессознательно гладя хранителя Судзаку по волосам. И не сразу понял, что случилось, дрожь прошлась по всему телу, отзываясь в каждом уголке. Накаго заставил Тамахомэ вжаться носом в пах, принять глубже, а лучше весь член. И кончил с тихим стоном, сгибаясь пополам, обеими руками держась за Тамахомэ, пока тот проглатывал сперму. Оргазм накрыл почти неожиданно, опустошающей и болезненной волной, вымыл чувство реальности. И совершенно не принёс удовлетворения. - Как же ты трахать Миаку будешь? – ядовито спросил Накаго. А ему было всё равно. Миака? Конан? Хранители? Не имеет значения. Выхода нет. Накаго знает каждый коридор, каждую камеру. Выбраться невозможно. Тамахомэ перестал считать дни. Осталась только боль. Боль будет всегда. Накаго победил. Наконец-то. Он развернул безвольного Тамахомэ и сжал задницу ледяными руками, и его член медленно, очень медленно вошёл внутрь. Тамахомэ прогнулся и вскрикнул не столько от боли, сколько по привычке. Накаго обожает слушать его стоны. Хранитель сбился со счету, сколько раз его имеют. Накаго специально замер, его пальцы больно впились в кожу. Испытывает. Проверяет на прочность. Тело Тамахомэ уже не выдерживало. – Ещё… - до слёз хотелось кончить. Лишь бы всё закончилось. Накаго толкнулся снова, потом еще раз, постепенно увеличивая темп. Он с силой провёл рукой по спине, от чего сквозь все тело пробежалась агония. Тамахомэ только заскулил в ответ и, не выдержав, потянулся к своему члену. Хватило всего нескольких движений ладонью, и он забился в судороге оргазма и обмяк, слыша, как низко застонал Накаго. Ещё несколько толчков, и тот тоже кончил и тяжело навалился на Тамахомэ, придавив своим весом так, что дышать получалось через раз. Накаго скоро вытащил член из него. Он лежал, прижавшись лбом к ледяному каменному полу темницы, и ни о чём не думал. Его, казалось, не существовало. – Ты клянешься в верности госпоже Юи? – донесся словно издалека голос Накаго. Наверное, надо было ответить, но для этого пришлось бы напрячься. Вот-вот должна скрипнуть дверь, вот-вот этот палач должен уйти. Но он не уходит. Накаго всматривался в хранителя, ожидая ответ. Ответ удивил обоих. - Выкуси, тварь… В тот день Накаго его избивал дольше всего. *** Тамахомэ очнулся в теплой постели, забинтованный и уставший. Только от чего уставший? Хранитель этого не мог понять. Он повернул голову – Юи сидела подле него. - Что случилось? - Ты не приходил в сознание пять дней после того, как Накаго … - Юи не могла дальше продолжать. Тамахомэ нахмурился. Какие-то неясные образы проносились у него в голове, но ничего определенного он вспомнить не мог. Кроме ударов хлыста и криков Юи. - Ясно… *** Накаго внимательно смотрел на склянку. Лекарь императора считался одним из самых знающих медиков в Куто. Вряд ли Тамахомэ вспомнит ту неделю пыток. Разве что первый день, не более того. Пусть Юи и сказала Тамахомэ про пять дней, время не имеет значения. Такой силы Накаго никогда не видел. Оставалось прибегнуть к последнему средству – сильнейшему кодоку.* Может, в этот раз строптивый хранитель Судзаку подчинится его воле. * вспоминаем один из эпизодов аниме, где кодоку-таблетка позволяла контролировать волю человека