Лучше всего

*** Курта всегда считали девочкой. То есть тем, кого приглашают на кофе, на танец или на заднее сидение машины на парковке. Или не приглашают, и это хуже всего. Хватит! В Нью-Йорке стратегию пришлось пересмотреть. Новая жизнь пьянила и обещала еще больше: новые планы, новые достижения и новые отношения. В конце концов, кто сказал, что в смене имиджа нуждается только Рейчел? И что новый имидж — это только дизайнерские шмотки вместо свитеров с лошадками? *** В самом начале Адам вовсе не положил глаз на Курта. То есть положил, конечно, но... Он стал рассыпаться в комплиментах новому знакомому не для того, чтобы затащить в койку. Тот, кому доводилось вербовать перспективных игроков или сманивать одаренных исполнителей, знает, что значит взять след настоящего таланта. Адам сделал стойку на Курта — и охота началась. До личной ли тут жизни, когда появляется редкий шанс заполучить в «Адамовы яблоки» нашумевшего контратенора? Лесть, настойчивость и еще раз лесть — и вуаля: у хора есть Курт, у Курта есть хор — все счастливы. Вы не замечали, что отношения между молодыми талантами слишком часто заканчиваются скандалом — на-до-е-ло! Доучиться в НЙАДИ оставалось всего ничего, и Адам хотел сделать это в максимально спокойной обстановке. А там, глядишь, и оставить свой кружок на Курта, потому что... на кого же еще? *** — Ты правда считал меня потенциальным лидером? — улыбнулся Курт, водя пальцем по груди Адама. — А кто перетянул на свою сторону больше половины студентов на «Полночном безумии» и саму мадам Тибидо — на зимнем смотре? Заметь, одним только талантом — единственным, чем можно убедить любого зазнайку в НЙАДИ! А кто пригласил меня на свидание и заставил отменить мораторий на романы с хористами? — Помнится, тебя не пришлось долго уламывать. — Ты был таким взволнованным, и в то же время уверенным, и искренним и так забавно делал вид, что не подстроил ту встречу на лестнице... — Тебе нужно работать в разведке. — Только если ты будешь моим радистом. — Адам целует Курта куда придется: в щеку, в губы, в нос — и это лучше всего. — Мне как раз нужно передать шифровку в центр, — лукаво улыбается Курт, а его рука незаметно ныряет под одеяло. — От этого зависит жизнь Её Величества. — О-о-о... — А вот и передатчик. Хм-м, кажется, у нас проблема. Нельзя медлить ни минуты. Мистер Бонд лично идет взглянуть, что случилось с прибором. Прокладывая поцелуями дорожку на юг, «мистер Бонд» скрывается под одеялом. — Бонду в твоем исполнении идет голубизна, — говорит Адам, запуская пальцы в волосы Курта. — И американский акцент. — Кстати, в Бондиане утверждается, что геи не умеют свистеть. Ты знал? — доносится из-под одеяла. — Это потому что у них рот занят. Ох! — Не смеши меня, а то видишь, что я творю... — Курт, вот это — лучше всего. *** При виде Адама у Курта не подкашивались ноги, не опускались руки и не отсыхал язык. Не хотелось бежать на край света ни за ним, ни от него. Только приятно покалывало внизу живота: «А почему бы и нет?» Хотелось попробовать, рискнуть. Риск оправдал себя. Когда Курт стал распадаться на кусочки при мыслях о Блейне, Адам терпеливо ждал. Когда Курт по любому поводу летал в Лайму, пытаясь понять, с кем он хочет остаться, Адам терпеливо ждал. Но когда Курт и на День Валентина умотал к бывшему, Адам напился так, что забыл обо всем на свете. Даже о том, что Курт уехал. *** Иногда чувство вины — полезная штука. Приехав домой 15-го вечером в полном раздрае и обвиняя себя во всех смертных грехах, Курт, не зажигая света (чтобы никто не видел слез, даже он сам), повалился на кровать. Кровать пошевелилась. Курт вскрикнул и вскочил, ожидая увидеть легенду Нью-Йорка — дитя любви крысы и таракана. Кровать промычала что-то неопределенное. Курт включил свет — и вовсе никакой не крысакан, а всего-навсего Адам приоткрыл глаз, но почти сразу же зажмурился. — Ох, слава богу, — сказал Курт. — Ты меня перепугал. И, похоже, кто-то пил. — Похоже, кто-то плакал, — медленно, но вполне членораздельно парировал Адам. Курт тут же стер дорожки слез. — Кажется, 14 Февраля нам обоим не повезло, — Адам осторожно поехал вверх по подушке, стараясь принять вертикальное положение. — Зато нам повезло 15-го, — сказал Курт, садясь на краешек кровати. — Если бы не похмелье, я бы тебя поцеловал. Но Курт сам наклонился и припал к губам Адама, напоследок облизнув их, как лучшее в мире лакомство. — Знаешь, что было, когда в Льеже переходили на григорианский календарь? — спросил Курт. — То же, что и везде? Много дней ушло коту под хвост? — спросил Адам. — После 10 февраля настало сразу 21-е. — Ты приглашаешь меня в виртуальный Льеж? — Я хочу сказать... Адам, вчерашнего дня просто не было. — Ну, раз я ничего не помню, то не было, — согласился Адам. — И — я люблю тебя. — Ты уже знаешь, но — я люблю тебя, Курт. — Но второго похмельного поцелуя я не выдержу. Брысь из моей постели — сходи умойся. — Ты такой противоречивый! И, между прочим, почему ты знаешь европейскую историю лучше меня? *** Лежа обнявшись с Адамом, просто невозможно не расслабиться до желеобразного состояния. И совершенно невозможно врать. Иногда Курту казалось, что он встречается с полиграфом. — Ты ведь тогда переспал с бывшим? Внезапное напряжение по всему телу — и Курт мог уже не отвечать: Адаму и так все стало ясно. «О нет, — подумал Курт. — Сейчас начнется». — Если тебе будет легче, я лизался в баре с каким-то хмырем. — Правда? — дрожащим голосом спросил Курт. — Нет. Не смог. Когда я узнал, что ты летишь на чертов Валентинов день к нему, то понял, что проиграл. Совсем. И решил нажраться до поросячьего визга и пуститься во все тяжкие — так, чтобы подсознание привело меня куда ему угодно и чтобы я оказался пьяный в чужой постели. — И ты оказался в моей. — Лучшая ночь в моей жизни. — А как же следующая? — спросил Курт. — Нет, эта — лучшая ночь в моей жизни. На ней моя жизнь кончилась и началась наша, правда? — Правда, — чуть слышно произнес Курт. — Не плачь, не плачь, иначе и я... И это лучше всего.