Размытая граница

На следующий день после того, как Кирену пришлось зашивать его спину, он потребовал от Саймона – именно потребовал, а не попросил, - показать ему рану ещё раз. Убедившись в том, что нити держались на месте, Кирен вроде бы успокоился, но потом Саймон заметил, что он постоянно и сосредоточенно следит за каждым его движением. Он кидался за курткой Саймона, если они собирались выйти из дому, прыгал впереди него, если Саймон тянулся взять что-то с верхней полки, незаметно (по крайней мере, Кирен думал, что делает это незаметно) подсовывал ему подушку или плед, если они садились на диван. Он только что не бросался отодвигать для него стул, хотя, Саймон был уверен, что Кирену стоило большого труда удержать в себе этот порыв. Много раз Саймону хотелось сказать что-нибудь вроде: «Я не хрустальный, прекрати», но заботливость Кирена была настолько трогательно неуклюжей, что слова застревали в горле. Неловкость, которая до этого сквозила в каждом жесте Кирена, постепенно исчезала, вытесненная желанием помочь. Саймон ощущал себя непривычно – слабым. Не помогающим и поддерживающим, а объектом помощи и поддержки. И Саймон с удивлением осознал, что ему это нравится. Поэтому он молчал, делал вид, что ничего не замечает и только улыбался, когда Кирен смотрел в другую сторону. Последние несколько дней Кирен просиживал у Саймона дольше, чем обычно, как будто боялся оставить его одного, а сегодня и вовсе задержался в бунгало допоздна. Саймон обдумывал, как предложить ему остаться на ночь, но так, чтобы не смутить: в разговоре с Киреном обо всём, что касалось их двоих, он чувствовал себя, как на минном поле, и слова приходилось подбирать с утроенной тщательностью. Кирен сосредоточенно чертил что-то на клочке бумаги, может, даже его портрет – он редко показывал нарисованное, чаще комкал и рвал или же прятал в карман. Саймон не настаивал. Он поднялся с дивана, и Кирен тут же отвлёкся от своего рисунка. - Мне надо принять душ, - сказал Саймон. - Тебе помочь? – слова явно слетели с губ Кирена раньше, чем он понял, что именно произнёс. Саймон был уверен, что будь Кирен живым, он покраснел бы до корней волос. Но Кирен только шире распахнул глаза. - Если хочешь, - подчёркнуто бесстрастно ответил Саймон, но сопроводил свою реплику смущённой улыбкой. Кирен сгрёб со стола бумагу и сунул в карман толстовки, одновременно с этим со скрежетом отодвинув стул. Вид у него был такой, словно он мечтал провалиться под землю. Саймону стало жалко мальчишку, настолько осязаемым было его смущение, но он всё-таки пропустил Кирена в ванную впереди себя и закрыл за ними дверь. Саймон выкрутил оба крана – в доме Эми были старомодные парные краны с горячей и холодной водой, и Саймон упорно пользовался обоими. Ему казалось, что в тёплой воде сидеть чуть приятнее, чем в ледяной. Он потянул через голову свитер, Кирен быстро отвернулся к противоположной стене. Саймон фыркнул, повесил свитер на крючок и быстро снял джинсы и бельё. Он хотел протянуть руку и развернуть Кирена к себе, но он слишком хорошо понимал, что смущение Кирена не было наигранным. Саймон залез в ванну, сел, подтянул колени к груди и обхватил их руками. В чём-то Кирен был действительно прав. Он избегал частых прикосновений к спине и, даже когда принимал душ, старался лишний раз не направлять струю воды в сторону позвоночника. Он прекрасно осознавал, что вряд ли вода может причинить какой-то серьёзный вред развороченным позвонкам, через которые до этого пропускали ток и по которым проходились вещества менее безобидные, чем вода, но инстинкт не давал ему провести мочалкой по открытой ране. Саймон обернулся и позвал: - Кирен, я… - он остановился, не договорив. Взгляд Кирена был прикован к его спине. - Что-то не так? Кирен отрицательно покачал головой. Когда Кирен прикасался к спине Саймона в первый и последний раз, держа в руках иглу, ему казалось, что всё происходит не взаправду. Не может быть, чтобы он зашивал человека. Не может быть, чтобы кто-то мог нанести человеку такую рану. Он смотрел на нити, стягивающие её края, и тускло поблёскивающие металлические скобки там, где разрезанные мышцы расходились слишком сильно. Кирен вздрогнул, представив, что кто-то живой мог спокойно вгонять железо в плоть Саймона, скобу за скобой, ровно, как по линейке, и что у этого живого ни разу не дрогнула рука. У Кирена мутилось в голове от одной мысли об этом. И только сейчас он осознал, что в двух ладонях от тёмного провала нейротриптилинового ввода зияет ещё одна дыра. Плата за его, Кирена, второй, нет, третий, шанс. Кирену до зуда в пальцах хотелось прикоснуться к Саймону, погладить израненную спину, закрыть ладонями уродующие её шрамы, сказать ему, что всё хорошо. Но дотронуться до Саймона казалось ему едва ли не святотатством. Саймон повернул к нему голову и что-то спросил, он даже толком не расслышал, что именно. Он опустился на колени рядом с ванной, засучил рукава толстовки и взял в руки мочалку, кажется, её протянул ему Саймон. Кирен вёл ей по белым плечам с сеткой тёмно-синих сосудов, и какая-то часть его сознания отстранённо отмечала чёткий и правильный рельеф мышц, прорисованный, как в анатомическом атласе. Саймон опустил голову, отчего рана раскрылась ещё сильнее, и Кирен едва подавил в себе вскрик и желание схватить его за плечи и заставить распрямиться. Это было настолько противоестественно, что завораживало – тёмное под разрезанной мраморной кожей, металл и просвечивающая белым кость. Кирен очнулся, когда Саймон взял его за руку, которой он опирался о край ванны. Кирен с трудом перевёл на него взгляд. Саймон выглядел иначе – обычно гладко зачёсанные волосы намокли и прилипли ко лбу, капли воды сбегали с них, сливались с множеством других капель, и Кирен завороженно прослеживал их путь до груди. Когда Кирен наконец сфокусировал взгляд на лице Саймона, он потянул его на себя, прикоснулся к щеке влажной ладонью и поцеловал в угол рта. И так же, не отпуская, произнёс, задевая его губы своими: - Всё хорошо. В ответ Кирен прижался к его губам так, словно они были единственным, что у него осталось. Он старался не думать о том, что Саймон совершенно обнажён и что он ни разу не был наедине с другим мужчиной в такой ситуации, но в его голове бились две мысли: страх того, что Саймон сейчас дотронется до него, и он не будет знать, что делать, и страстное желание этого прикосновения. Ладонь Саймона легла на его шею, притягивая ближе, они продолжали целоваться в неудобной, самой неудобной в мире позе, и Саймон потянул его толстовку наверх, Кирен поднял руки, выпутываясь из неё, вновь закрыл глаза и вновь на ощупь нашёл губы Саймона. Саймон распрямился в полный рост, заставляя Кирена подняться с колен, и прижал его к себе. Ладони Кирена скользили по его плечам, по влажной коже, обрисовывая каждый рельеф, но обнять Саймона, так, как ему хотелось, Кирен не мог. Он просто не мог представить себе, как можно дотронуться до его спины и пробитого плеча. Видимо, Саймон как-то расстегнул его джинсы, потому что они сползли чуть ли не до колен, Кирен высвободился из них, оставив на полу вместе с носками. Где-то на краю сознания металась мысль, что он будет выглядеть глупо, если разденется, и ещё глупее, если этого не сделает, было страшно и неудобно, но Саймон настойчиво тянул его к себе, не прекращая целовать, – и Кирен быстро сбросил бельё и шагнул к нему в ванну. Саймон оторвался от Кирена, но держал его за плечи, глядя ему прямо в глаза. Он провёл по руке Кирена, поднял его запястье к губам и осторожно дотронулся ими до тёмного шрама. Потом положил его ладонь себе на плечо и заставил опустить её ниже, туда, где в его спину вошла предназначенная Кирену пуля. - Мне не больно, - одними губами прошептал он. – И тебе не должно быть больно. Кирен вырвал ладонь почти силой, но положил её Саймону на грудь, где под ней должно было биться сердце. Саймон накрыл его пальцы своими, опустил голову и посмотрел на него исподлобья, как показалось Кирену – виновато. И улыбнулся. Он усадил Кирена в ванну, куда всё ещё текла вода. А потом перед глазами Кирена вновь оказался тёмный разрез с металлическими штрихами, но Саймон сел и оперся спиной на грудь Кирена. Тот заёрзал, но Саймон только прижался к нему сильнее, запрокинул голову Кирену на плечо, поднял руку, запустил пальцы в волосы на затылке Кирена, заставил его нагнуться и прошептал в самые губы: - Удобнее мне в жизни не было. Коротко поцеловал его, отстранился и добавил: - После смерти – тоже.