Двое над Невским (временное)

— Скажи мне, любезный Бегемот, отчего людям так нравятся деньги? – как бы между прочим поинтересовался однажды высокий тощий мужчина в непонятном клетчатом костюме и с треснутым, абсолютно бесполезным пенсне, у своего единственного слушателя – огромных размеров чёрного кота. Наблюдая за вечерней жизнью Невского проспекта, эта странная парочка восседала на верхушке купола Казанского собора, причём гигантский кот неизвестным образом сидел совершенно как человек, подтянув колени к подбородку и подперев пушистую голову передней лапой. В точно такой же позе, словно передразнивая своего спутника, теснился рядом этот самый тощий субъект, скучающим взором поверх гнутой оправы неисправных пенсне блуждавший по лицам нескончаемых прохожих. — Почему, — продолжал клетчатый, — столь хрупкие и недолговечные существа так тянутся к ещё более нестабильным и абсолютно, ну абсолютно ничего не значащим материальным вещам? Спустя минуту, когда завис в воздухе и затих чуть дребезжащий звучный голос тощего, кот, которого, судя по всему, звали Бегемот, рассеяно пожал плечами. — Сегодня полнолуние, — невесть к чему промурлыкало под нос человеческим голосом животное. Внезапно раздался чуточку безумный, развязный смех клетчатого, он задорно покосился на приятеля. — Помнишь, какое шоу мы устроили в двадцатые? После секундной паузы следом за Коровьевым залился гнусавым хохотом и Бегемот, едва не сверзнувшись с покатого купола. ________________________________________ ... — Дядя, вы сумасшедший? – послышался позади детский голос. — Как знать, как знать, — не задумываясь, тут же пробормотал Коровьев, а затем, будто опомнившись, нелепо завертел головой по сторонам, пока не наткнулся на источник голоса. Снизу вверх с искренним любопытством на него взирала чумазая девчушка в перепачканном голубом сарафанчике. Бегемот придирчиво покосился на неё, однако вступить в разговор не решился. Повисла смущённая пауза, своей напряжённой атмосферой никоим образом не затронувшая малолетнее чудо, как, впрочем, и странную парочку, с которой это самое чудо не сводило донельзя наивного взора. Первым нарушил тишину долговязый. Прочистив горло и приняв стойку а-ля любезнейший швейцар, он скользнул (иначе это не назвать, ибо добрых метра два он без усилий преодолел, не сделав ни единого шага) к ничуть не смутившейся девчушке. — Видите ли, юная леди, — излюбленным слащавым тоном с ноткой издевки начал он, — понятие «сумасшедший» весьма относительное в своём значении. Ведь не назовёте же вы, скажем, всеми уважаемого учёного Альберта Эйнштейна сумасшедшим? – он дождался, пока девочка отрицательно мотнёт головой, и тут же назидательно поднял указательный палец, — Вот! А ведь он тоже, тоже был сумасшедшим. Великим сумасшедшим! Верно, Бегемот? В мгновение ока он оказался рядом со своим спутником и с плутовской улыбкой принялся щекотать тому внушительных размеров пушистое пузо, на что кот отреагировал весьма странно (для кота) – оглушительно загоготал и задёргался всем своим объёмным телом. Отсмеявшись, двое развернулись по направлению своего изначального маршрута и, полагая, что разговор окончен, неспеша двинулись дальше. — Так значит вы сумасшедший учёный? Логично и бессмысленно. Коровьев и Бегемот синхронно замерли и не менее слаженно обернулись; у обоих на лицах/мордах застыло выражение, будто только что стайка тараканов станцевала перед ними джигу. — Да-да, девочка, учёный, — через плечо кинул долговязый, намереваясь отвлечённым тоном пресечь дальнейшие расспросы. — Ага, сумасшедший, — в тон товарищу поддакнул кот и, снова зайдясь свистящим хохотом, потянул того вперёд. — Тогда изобретите что-нибудь! На этот раз друзья не преодолели и двух шагов. Постояв пару секунд в молчании, словно убеждаясь, что это не слуховая галлюцинация, Коровьев решительно развернулся и строевым шагом направился к обманчиво-очаровательному чумазому ребёнку. — Если изобрету, отстанешь? – сквозь зубы проговорил он, заговорчески склонившись к уху девочки и став при этом похожим на сломанную посередине палку. Та, восторженно распахнув глаза, энергично кивнула. До слуха клетчатого долетел обречённый мурлычущий стон. Как жаль, что с детей нельзя снимать головы...