Назло

Зевсу досталось все. Небо, любовь, слава. Аид думает об этом каждый день, каждый чертов, Аид его побери, день. Аид горько смеется. Смертные использую его имя как ругательство. А как ругаться ему самому? Каждый чертов, Аид его побери, день. Если можно назвать днем то, что постоянно видит Аид. Облака, звезды. Свежесть соленых брызг и ветра на лице. Затхлость. Так они разделили между собой мир. Золото - они дали Аиду золото и драгоценности. Его облака из серебра, море - из сапфиров. Они считают, это справедливо. Дураки. Аид бы провел вечность в Тартаре за пять минут зависти со стороны братьев. Чтобы хоть пять минут - ничто для бессмертия - их жгло огнем зависти и чувства несправедливости изнутри. В сравнении с этим - муки Тартара ничто. Аид желал бы видеть лица своих братьев в лодке Харона, но они, Аид побери, бессмертны. Аид горько смеется, и его смех разносится по чертогу жутким эхо. Лучше оказаться в лодке Харона самому. Потому что он не может больше так гореть. Посейдон пирует в окружении тритонов, верных друзей. И жены, конечно, милой Амфитриты. Аид слышал о ее красоте. Красоту Геры Аид видел. И он просто не мог представить женщин, заставивших Зевса забыть о супруге. Персефона. Так зовут дочь Зевса. Очередную, ничем не примечательную. Но Аид застывает, смотря на Персефону. Даже не дышит. А у Зевса таких сотни. Аид надеется, что Амур наконец-то сообразит послать ему стрелу, но Амур глух. На мертвых внимания не обращают, а Аид почти что мертвец. Он не чувствует любви. Он замирает при виде Персефоны. Не в восхищении от ее красоты. От зависти. Будь Зевс смертным, Аид всадил бы в его сердце тысячи острейших клинков. И еще тысячи, и еще, и еще. Но Зевс - бог. Его так просто не ранишь. Аид не был бы богом смерти, если бы не знал, как заставить человека страдать. Ему не было дела до криков Персефоны, до ее ударов. Ему не было дела до ее карих глаз с золотистыми крапинками, черных локонов, увенчанных венком, смуглой кожи. Груди, шеи, ключиц под складками полупрозрачной невесомой ткани. Он только хотел сделать больнее. Сломать ее, надругаться, уничтожить. Око за око. Душа Аида за душу девушки. Опять неравноценно, но Аид уступит. Его устроит любая месть. Аид отмечает красоту тела Персефоны. Сердито обрывает сам себя, представляя, как она запускает пальцы в его волосы, нежными губами касается его губ, лежит, невинная и соблазнительная, на его ложе. Нет. Аид обрывает себя. Золотая птичка в клетке совсем покорна. Аид хочет ей сделать больно - и не может. Она лишь дитя, и Аид не может причинить ей вред, пусть даже и из мести Зевсу. Владыка Подземного мира, которого смертные проклинают, так милосерден. Кто бы мог подумать. Аид горько смеется от зависти, обиды и несправедливости.