***
- Хватит. Здесь холодно, а тебе нельзя мерзнуть. Эллария обернулась. Перед ней стоял не кто иной, как Красный Змей. Сердце пропустило удар. Чтобы потом с болью заколотиться в груди. - Разве в Дорне бывает холодно? – голос принадлежал не ей, а какой-то немощной старухе. Обара Сэнд была не красавицей и даже больше мужчиной, чем женщиной. Черные глаза сверкали из-под угрюмых бровей, вечно напряженная фигура, и рука, сжимающая хлыст. Она будет готова и со смертного одра рвануться в бой. - Мне – нет, а ты дрожишь, - отчеканила Сэнд, накидывая на плечи Элларии красный отцовский плащ с солнцем и копьем. - Спасибо, - даже улыбка давалась с трудом. Видя её слабость, Обара покривилась, точно отведала неспелых апельсинов. - Что сказал принц? Эллария попыталась сделать шаг, но золоченые сандалии утонули в песке. Она подняла голову, глядя на Солнечное Копье, возвышающееся вдали. Рука невольно дернулась в поисках опоры, но поймала только воздух. - Он много что говорит, - фыркнула змейка. – Только и делает, что треплется без толку. Нам все придется делать самим. - Думаешь, мы справимся? - Если не справимся, то умрем. Эллария улыбнулась. Эта женщина - кровь от крови Дорнийского Змея. И если она не его дочь, то море это суша, а песок – вода. - Идем отсюда, - скомандовала Обара, бесцеремонно хлопая Элларию по животу. – Нельзя, чтобы змееныш простыл и помер. На него одна надежда. Сын. Только бы это и впрямь был сын. С острым мысом на лбу и улыбкой-кинжалом. И жестоким сердцем Красного Змея. За отцов да отомстят их дети. - Дай мне руку. Обара недоуменно нахмурилась: - Зачем? - Я снова в самом низу. Мне нужно заново забраться наверх, к пику. Дай мне руку, Обара. Веди меня… нас. Она будет держать боль, как мозолистую ладонь песчаной змейки. Она будет держать боль, и та дарует новые силы, дабы жить ради мести. Ради того, чтобы однажды умереть за него. Честно, жестоко. Южная правда. У дорнийки отняли право на любовь, но даровали право на месть. Положив руку на живот, Эллария сделала первый шаг. «Братья, вышел мой срок, мой конец недалек, не дожить мне до нового дня, но хочу я сказать: мне не жаль умирать, коль дорнийка любила меня...»Часть 1
14 июля 2014 г. в 18:07
Берег Летнего моря шумел прибоем. Закат дышал кровью и ветром, что несли безутешные волны. Волны горя, накатывающие на ноющее сердце.
Так свежо.
Казалось бы – дыши, дыши, дыши, наполняй нутро солью и песком, засыпь свою боль, несчастная Сэнд. Боги жестоки, боги не слышат молитв и стонов, не слышат плача вдов и сирот. Не слышат воя, криков…
Крики.
Свои крики она помнила хорошо.
Её крики должны были слышать все Семь Королевств, Вольные города, даже мертвая тлеющая Валирия. Но только не боги - эти глухи даже к малым детям, и милосердие им неведомо.
Он бы засмеялся сейчас. Хрипло, по-дорнийски, смехом, разящим, как копье. Посмеялся бы над ней и её слезами. Сказал бы, что она, верно, не в ладах с рассудком, боги не дают ничего, только отбирают.
«А я отберу у них больше, прежде чем настанет мой черед».
Он бы не печалился из-за своей смерти. Он жил местью, ею и умер.
А что оставалось им?..
Дышать. Дышать пеплом и зноем. Морской солью и затхлой сыростью прибрежного песка.
Он был её силой, её верой, её любовью. Теперь каждый шаг дается с трудом, каждая молитва жжется на губах, отдается болью в груди. А там – пустота, зыбучие пески горя, выжженная пустыня Дорна, полная змей, что жалят до костей и травят ядом. Он был опорой и спасительным берегом.
Когда-то давно он помог сделать первый шаг из низов, вознес на самый пик башни Солнечного Копья. Держал за руку, когда она теряла равновесие и готова была упасть на безжалостно-острые камни. Не отпускал даже, когда научилась балансировать сама.
Теперь его нет и держаться больше не за что.
Дочери?..
О, если бы она родила ему сына!
Сына с глазами черными, как драконье стекло, острым мысом на лбу и угольными волосами, с жестокой улыбкой на тонких губах. Сильного, гибкого, смелого. Мужчину, что смог бы защитить, что не бросил бы так рано.
«Не оставляй меня одну в этом мире…»
Воспоминания били пощечинами до звона в ушах. Сердце стучало где-то в песке, под её ногами. Больное, бескровное, лишенное всего, но по законам это мира – живое и бьющееся, когда бы любое другое уже милостиво замолчало.
Какой свирепой она была рядом с ним! В пороках по-дорнийски безумной любви, опьяненная его жестокостью, она голыми руками ловила змей, стояла по правую руку, когда его копье вонзалось в тело врага, целовала окровавленные ладони, упиваясь победным блеском его глаз и ликующим смехом. Так повелел жестокий юг, где мужчины – сильны и яростны, а их женщины горячи в безудержной страсти. Она стала продолжением его руки, как копье, как ручная змея, готовая к броску по немому приказу изогнувшихся в хищной усмешке губ.
Теперь она раба без господина, женщина без мужа, меч без рукояти, небо без солнца.
Она умерла, когда он обронил копье.
А что боль?..
Боль она держала, не отпуская ни на секунду. Держала, глядя в лица ликующим львам, принимая их лживые соболезнования. Держала, увозя его тело домой, в Дорн, слушая скорбные, тихие, полные старческого горя, слова его брата, видя слезы злости в глазах дочерей.
Он был всем для Дорна.
«Но кто мы без него?»