Похищенный алхимик

Я иду по коридору. Он тёмный, сырой и бесконечно длинный. И это хорошо, пусть он не кончится никогда… Ведь каждый пройденный шаг приближает меня к смерти. Это непостижимо для разума: я знаю, что движусь навстречу гибели, но остановиться не могу. Господи, как страшно… Перед глазами вдруг всплывает эта сцена: в моих руках бьётся ОН, маленький, хитрый и дико наглый, а сейчас до смешного беспомощный, пытается оторвать своей единственной рукой мои руки от его шеи. Непроизвольно сжимаю кулаки; как же грело меня это воспоминание долгих четыре месяца! …Наверное, Цельнометаллическому мальчишке тоже было страшно умирать... Говорят, перед смертью человек вспоминает всю прошедшую жизнь. У меня же в голове во всех деталях прокручивается день, когда я увидел его в первый раз. Я на улице, хочу зайти к молочнице Азалии, договориться насчёт молока. День солнечный и очень жаркий, на лице выступает пот. Около дома Лютера поворачиваю за угол и почти наталкиваюсь на них. Они стоят у калитки и разговаривают с младшим Лютером: высоченный парень в старинных доспехах (про себя я сразу окрестил его «Рыцарем») и светловолосый мальчишка лет двенадцати. Туристы? У нас? Они выглядят так экзотично для наших мест, что я поневоле останавливаюсь и начинаю разглядывать их (так и стою посреди улицы с вытаращенными глазами, дурак-дураком, ей-богу). У мальчишки длинные волосы, они заплетены в косичку (у нас так только девчонки ходят). Одет по-городскому, на его ногах чёрные кожаные ботинки на высокой платформе, чёрные штаны, сверху надет красный плащ. Это в такую-то жару! Мало того, на его руках белые перчатки! Уже не говорю про чудика в латах, тот, наверное, вообще зажарился, как курица в фольге. Они так увлечены разговором с Томом Лютером, что не сразу замечают меня. Паренёк держит перед его носом какую-то фотографию и настойчиво спрашивает: — Вы уверены, что это его вы видели на станции? А какого числа это было? — Так я ж вам рассказывал, а вы меня перебили! – в голосе Лютера –младшего слышится обида. – Я тогда Марте сказал: «Марта, уж если ты ни с кем не встречаешься, то почему бы тебе со мной не погулять?» А она мне… — Так когда, вы говорите, это было? — перебивает его гигант в доспехах, и я вздрагиваю — из-под железной оболочки слышится детский голосок. — … А она мне отвечает: «Эх, Том, вот исполнится тебе шестнадцать лет, тогда и подходи ко мне». Я ещё тогда подсчитал, что осталось как раз два месяца ждать. То есть это было… пятого апреля! – торжествующе заканчивает Том. — Время вы не помните? – не отстает мальчишка. Том чешет в затылке. — Да вечер уже, наверное… да, когда мы с вокзала выходили, уже темнело, и я Марту домой хотел проводить, но она… — Спасибо вам большое, — обрывает его мальчишка и поднимает голову к спутнику: -Ну что, Ал, куда теперь? -Не за что, — обиженно бормочет Лютер, которому не дали излить душу, и только сейчас замечает меня. -Здравствуй, Темор! Незнакомцы тоже поворачиваются в мою сторону. Светловолосый мальчишка решительно идёт ко мне, по пути доставая свою фотографию. — Мистер, вы не могли бы нам помочь? – ну да, как же. — Вот этот человек, на фотографии, вы не видели его, случайно, где-то в начале апреля? Не глядя на фотографию, мотаю головой. Что за нужда помогать этим странным детишкам? — Пожалуйста, посмотрите повнимательнее, — настойчиво говорит мальчишка, глядя на меня глазами жёлтыми, как у соседской кошки. Хм, а ему больше двенадцати. По лицу, по манере держаться ему лет пятнадцать – шестнадцать, просто он очень маленького роста. И такой надоедливый. -Не знаю, — демонстративно поворачиваюсь спиной и иду прочь. — Вы даже не посмотрели на фотографию! – кричит мне вслед коротышка, но «Рыцарь» успокаивает его: — Тише, братец, наверное, он просто очень занят. — Чёрта с два! Этот волосатый мужик — просто хам! — Братец, успокойся! Мы и так уже знаем, что доктор был здесь. И сними, наконец, плащ, ты весь уже мокрый как мышь! — Отстань, сниму сейчас. Наверняка этот грубиян тоже знает что-нибудь, но говорить не хочет! Нет, это уже слишком: я не собираюсь терпеть подобные вещи от малолетки. Поворачиваюсь, чтобы ответить ему как следует… и застываю на месте. Недомерок уже снял свой плащик и держит его под мышкой. И на солнце блестит, притягивая взгляд, серебряная цепочка, что идёт от его пояса к карману. Не может быть. Не может быть. Он – государственный алхимик? Это же… Я так долго ждал, и наконец-то… Воинственное выражение на лице мальчишки сменяется удивлением. У младшего Лютера отвисает челюсть. — Темор, ты чего? Что с тобой? А я стою и ничего не могу с собой поделать. Мои губы дрожат, а руки трясутся так, что мне приходится засунуть их в карманы. Шатаясь, я иду к мальчишке. — По…покажи мне фотографию еще раз, — шепчу я. Желтоглазый мальчишка, настороженно глядя на меня, снова протягивает фотографию. Лицо на ней расплывается, я не вижу ничего, но говорю: — Не может быть! — Что, что не может быть? – нервно спрашивает «Рыцарь». Закрываю лицо руками (делаю вид, что очень взволнован), потом мотаю головой, говорю: — Ничего, — поворачиваюсь и иду прочь от них. – Минуточку! — кричит коротышка, — Если что-то знаете, скажите нам, пожалуйста! Для нас это очень важно! — Я ничего не знаю, — бормочу себе под нос, и это правда. Как правда и то, что скоро сбудется самая заветная моя мечта, и мальчишка с косичкой поможет мне в этом. — Чёрт знает что! – громко возмущается недомерок у меня за спиной. – Эй, дяденька, ты издеваешься над нами, что ли? А ну, иди сюда! Пусти меня, Ал!.. — Братец, не психуй! Успокойся, послушай меня… Иду к Азалии и тихонько смеюсь про себя. Приманка в капкане… или нет? Проклятье, у меня впервые за пятнадцать лет появился шанс! У меня есть время до завтрашнего утра: в девять сорок пять отходит первый поезд. Я знаю расписание, подрабатывал на вокзале почти год. Главное – не вспугнуть его, не сглупить, потому что это, наверное, единственная возможность для меня осуществить свою мечту… Иду домой, у меня появилось много дел: проверить электропроводку в подвале, посмотреть, не заржавела ли цепь, и заодно уменьшить диаметр стального кольца. Управившись под вечер, иду к гостинице «Флоренция» проведать, как там мои братья. Почему они именно там? Потому что это единственная гостиница в нашем городишке, и то непонятно, зачем Флоренция Азалис, владелица, держит её. Постояльцев там бывает очень мало, и бывают они очень редко. Я знаю, я подрабатывал у неё больше восьми месяцев. Прохожу мимо гостиницы и как бы ненароком сворачиваю за угол. Перелезаю через забор и оказываюсь на заднем дворе. Тихонько, незаметно подкрадываюсь к гостинице, заглядываю в окна номера, благо, они открыты. Их ещё нет, подожду здесь. Как удачно, что единственный приличный номер, куда Фло селит своих постояльцев, находится на первом этаже! — Ал, отвяжись от меня! Что ты, как нянька! – я почти подскакиваю, услышав этот наглый голос. Пришли! — Брат, нельзя есть немытое яблоко! Положи на место! Сейчас выйдем и позавтракаем! — Брат, я так устал, и ты ещё со своими нотациями. Ух… Хотя удачная вышла поездка, правда? Его столько народу заметило. И эта женщина, Флоренция, тоже его запомнила. Мы, наверное, по часам можем расписать, во сколько он приехал, чем занимался и когда уехал. Завтра же поедем за ним, и, может, на это раз прихватим его ! — Ага… Можно сходить на вокзал, узнать, какой поезд отходил десятого марта в три часа дня. заодно и билеты купить… Продолжительная тишина. Я осмеливаюсь осторожно заглянуть в окошко. Братья сидят на кроватях друг напротив друга. Светловолосый мальчишка задумчиво вертит в руках красное яблоко. Потом поднимает глаза на «Рыцаря» и окликает его: — Ал… Ты думаешь о том же, о чём и я? О том странном типе? — Да. Но у нас есть уже вся информация о докторе, какой нам смысл… — Помнишь, как его перекосило тогда? Как будто его по голове кто огрел. Жалко, не я… — Может, он просто городской сумасшедший? – робко предполагает Ал, а я скриплю зубами от злости. Кто это сумасшедший? На себя посмотри, жестянка несчастная! – Он какой-то неопрятный, заросший весь… — Не знаю, Ал, не знаю, — мальчишка отчаянно чешет лоб. – А может, он просто издевался над нами. Хотя нет, он не притворялся… Мне почему-то кажется, что этот громадный мужик может нам рассказать нечто… нечто очень важное. У меня такое странное чувство, что мы не зря с ним встретились, и эта встреча повлияет на наши поиски… Чёрт, моя «антенна»! – он встаёт с кровати и подходит к зеркалу. Приподнимает прядку волос и разглядывает её с обиженным видом. – Ну вот, это всё из-за жары. И тут я вижу такое, что на время забываю об осторожности и чуть не влезаю к ним в окно. Парень хлопает в ладоши, поднимает их по обе стороны от пряди. Голубоватое сияние – и непослушная прядка становится строго вертикально. Как, без алхимического круга? Я слышал про такое, но считал это бреднями. Ох, это же осложняет всё дело. Ну нет, я так просто не сдамся! Мальчишка поворачивает голову к брату и говорит решительно: — Вот что, Ал: ты иди на вокзал, а я проведаю этого странного дядьку. — Братик… — «Рыцарь» мнёт покрывало в руках. – Братик, давай сходим вместе. Сначала к этому человеку, а потом на вокзал. Город всё-таки незнакомый, мало ли что. — С чего это вдруг ты так нервничаешь, Ал? Нам лучше сделать так, как я сказал. Мы сегодня много ходили, устали…э… я устал. Мотаться сначала туда, потом сюда… Кроме того, у них, по-моему, вокзальная касса рано закрывается. А мы, дураки, не посмотрели, во сколько у них завтра первый поезд. Нам надо бы поторопиться. — Знаешь, Эд, у меня тоже предчувствие. Нехорошее предчувствие. Он очень странно смотрел на тебя… Я не хочу отпускать тебя одного, братик! – в его голосе такое отчаянье, что мне хочется изо всех сил дать ему по голове. Чёрт, теперь всё усложнится. Мальчишка растерянно глядит на него, но потом расплывается в самоуверенной улыбке: — Ал, ты чего? Не забывай, я же Цельнометаллический алхимик! Что мне сможет сделать какой-то грязный волосатый дядька, пусть и очень большой? Единственное – я могу потерять сознание от дядькиной вони. Он, знаешь ли, такое амбре источает. Я иногда завидую тебе, что ты запахи не чувствуешь. — Дурак, — бурчит «Рыцарь», — нашёл, чему завидовать. — Ох… Прости, Ал. Неудачно пошутил. Ладно, давай договоримся так: ты идёшь на вокзал, а я к смердящему дядьке. Подожди, я договорю! Ты знаешь, куда я иду, и, если меня не будет долго, ты приходишь за мной. Лады? — Лады, — шепчу я и змеёй ускользаю из-под окна. Всё идёт лучше, чем я ожидал. Теперь не придётся заманивать его к себе. Иду домой, скрестив пальцы. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, ведь мне так долго не везло! Бог слышит мои молитвы. Через час, когда я уже изгрыз себе все ногти, в мою дверь стучатся. Стучатся громко и нетерпеливо. Ну здравствуй, мой желтоглазый друг! — Мистер Темор, вы дома? Меня зовут Эдвард Элрик, я государственный алхимик. Вы со мной встречались сегодня днём. Я хотел бы поговорить. Отвечаю ему из-за двери взволнованным тоном (а я действительно волнуюсь): — Что тебе нужно? Я ничего про него не знаю! — Мистер Темор, я – ваш друг, и ни вам, ни ему не сделаю ничего плохого. Кроме того…хм…Может, вы нуждаетесь в деньгах? Я могу неплохо заплатить вам за информацию. Приоткрываю дверь и гляжу на него сверху вниз; мальчишка едва достаёт мне до груди. Он радостно улыбается. — Поверьте мне, — говорит он проникновенным тоном, — я здесь не от лица армии, я ищу (тут он произносит имя, которое я тут же забываю) по личным мотивам. И если вы действительно что-то знаете, скажите мне, пожалуйста! — Он знал, что его будут искать, — шепчу я таинственным голосом. У мальчишки расширяются глаза. — Так вы действительно что-то знаете про него? – почти кричит он. — Тише, — я подношу палец к губам, — Он кое-что оставил мне! Я хотел бы вам это показать, если хотите, конечно. Алхимик мгновение колеблется, потом кивает с решительным видом. Левой рукой я открываю дверь, правую в это время держу за спиной. Гляжу вокруг: есть ли кто из свидетелей. Мой дом стоит на отшибе, но мало ли что. — Проходите, но только скорее. Он осторожно заглядывает внутрь дома (там темно, я не стал включать свет), делает шаг. Руку я не убираю, и ему приходится пройти под ней. И только он заходит в дом, как я делаю вот что: левой рукой захлопываю дверь, а правой в это время прижимаю к его лицу тряпку с хлороформом. Мальчишка хочет вырваться, вцепляется в мою руку пальцами. Предплечье пронзает острая боль. Что это, откуда такая сила? Но вот он, опомнившись, разжимает хватку, соединяет ладони вместе… и его руки бессильно виснут вдоль тела. Готов. Для верности держу его ещё некоторое время, потом отпускаю. Коротышка падает на пол у моих ног. Шаг, ещё шаг. Я не одинок по дороге к смерти, за мной идут другие обречённые. Я слышу их тяжёлое дыхание, кто-то почти рыдает, кто-то еле слышно молится. Легче ли мне оттого, что я покину этот мир не один? Ничуть не легче. Для меня сейчас не существует ничего, кроме своего «Я», такого хрупкого и непрочного. Коридор… заканчивается? Нет, это ещё один поворот. Ещё несколько лишних минут жизни. Что же случилось дальше в тот день? Сижу за столом и мрачно разглядываю свою правую руку, на которой красуются пять, по числу пальцев Цельнометаллического мальчишки, небольших кровоподтёков. Рука припухла, нужно приложить что-то холодное. Вот ведь гадёныш! В мою дверь снова стучат. Ну да, ведь прошло уже почти три часа с тех пор, как недомерок пришёл ко мне. Готов побиться об заклад, что это «Рыцарь». Даю ему минут десять поколотить, потом спрашиваю сонным голосом из-за двери: — Ну что ещё? Кого принесло сюда в полпервого ночи? — Мистер Темор, это вы?— раздаётся робкий голосок Ала из-за двери. — Да что же это такое! – возмущаюсь я. – Откуда вы узнали, где я живу? — Мне сказала ваше имя и адрес хозяйка гостиницы, где мы с братом остановились, Флоренция. Послушайте, мой брат, Эдвард Элрик, должен быть у вас… — Я здесь один! – кричу я злобно. Смешно, но я говорю правду: Эдварда Элрика нет сейчас в моём доме. — Но как же… Он должен был прийти к вам! Такой светловолосый, с косичкой и в красном плаще. Глаза золотистые и… хм, он не очень высокого роста. Мы встречались с вами днём, вы должны помнить меня и его. — Вы мне надоели! – делаю вид, что я устал и разозлился. – Что вам всем надо!? Да, был такой пацан, приходил ко мне часа три назад, потом ушёл. — А… вы не знаете, куда он мог пойти? — Понятия не имею. Наверное, туда, куда я его послал. Так что скоро его не жди. Да и ты сейчас отправишься за ним, если будешь надоедать мне своими вопросами. Я хочу спать, в конце концов! — Мистер Темор, пожалуйста… — голосок «Рыцаря» звучит так жалобно, что я не выдерживаю и чуть-чуть приоткрываю дверь, не снимая цепочки. Щели его шлема приходятся прямо на уровне моих глаз. — Пожалуйста, — повторяет он, — пожалуйста, расскажите мне дословно, о чём вы говорили с ним? — Эх, что с тобой делать. Парень пришёл ко мне, поздоровался, стал расспрашивать о каком-то человеке, которого я и в глаза не видел. Долго распинался о том, что ни со мной, ни с ним ничего плохого не будет. Предлагал мне деньги. Я говорил ему, что ничего не знаю, но он не отставал. В конце концов мне это надоело, и я его послал. Всё! – и я захлопываю дверь. — Но послушайте, ведь днём вы сами… — ошарашено начинает Ал, но я перебиваю его: — Я всё тебе рассказал, а теперь иду спать! Можешь орать под дверью, сколько влезет. Нарочно громко отхожу от двери. Потом на цыпочках возвращаюсь и осторожно гляжу в окно. Он стоит, понурив голову, около двух минут, затем разворачивается и медленно бредёт прочь. Закрывает за собой калитку и растворяется в ночи. Вот и славно. Ложусь спать, хотя меня колотит от волнения. Мой план, мой ПЛАН! Я сам до конца не верил, хоть и угробил на него почти пять лет своей жизни, и вдруг всё получилось само собой за какие-то полдня! Всё совсем так, как я задумал, и даже ещё лучше! Утром просыпаюсь, встаю с кровати, одеваюсь, стягиваю волосы в хвост и долго гляжу на себя в зеркало. Спрашиваю у отражения: неужели это был не сон, неужели правда? Прохожу в столовую, приподнимаю аляпистый цветастый коврик, лежащий посреди комнаты на полу. Под ним — дверь в полу, она ведёт в погреб. Спускаюсь вниз по стремянке. Стены моего подвала заставлены стеллажами, на полках которых расположились банки с соленьями. Все они на вид одинаковы, и лишь я знаю, что если подойти во-о-он к той полке, взяться рукой за неприметную банку с маринованными огурцами и сдвинуть её в сторону, то вместе с ней вся стена уйдёт в потайную нишу, открыв новый проход. Оттуда, если открыть предварительно ключом дверь, можно попасть в недлинный коридор, заканчивающийся новой дверью. Её следует открыть уже другим ключом. Всего таких дверей три, каждая на расстоянии примерно три метра друг от друга, и каждую следует открывать своим ключом. За последней – что-то вроде прихожей, она облицована серой глазированной плиткой от пола до потолка. Слева в стене – железная дверь с небольшим окошечком на уровне глаз. У двери на стене – выключатель. Я щёлкаю выключателем, засовываю ключ в замок и поворачиваю его. Открываю дверь, захожу внутрь. Оказываюсь внутри комнаты примерно четыре на пять метров. Она тоже облицована блестящей гладкой плиткой, эта же плитка на полу. Под потолком – одинокая лампочка без абажура. У противоположной стены — что-то вроде высокой ступеньки, лавка, также покрытая плиткой. На ней — старый матрац, сверху прикрытый коровьей шкурой. Справа рядом с лежаком в стену вмонтировано стальное кольцо, от него тянется недлинная цепь. Она кончается стальным обручем, и обруч этот запаян на поясе Цельнометаллического алхимика. Мальчишка привстаёт на лежаке и, щурясь от света, глядит на меня. Я молча смотрю на него. — Кто ты такой? Зачем ты со мной это сделал? – спрашивает меня коротышка. – Это из-за него, да? Ты не поверил мне… Из-за него, он велел? Отрицательно мотаю головой. Мальчишка садится на лавку чешет затылок единственной рукой. — Неужели это из-за философского камня? Откуда ты узнал… — У тебя есть философский камень? – вырывается у меня. — Нет, откуда? Сам его ищу… Подожди, я понял! Ты похитил меня ради выкупа! В таком случае должен тебя разочаровать – у меня нет родителей, чтобы смогли заплатить, а брат мой небогат. Моё начальство тоже вряд ли заплатит за меня, по крайней мере, я не слышал о подобных прецедентах. Фюрер у нас – суровый правитель, он не станет выручать того, кто так глупо дал себя поймать. — Это не из-за выкупа, — говорю я. Парень выжидательно смотрит на меня прозрачными жёлтыми глазами, а я… Я наконец произношу фразу, которую говорил в своих мечтах тысячи раз. В последнее время я и вовсе уже разуверился, что скажу её кому-нибудь. Срывающимся голосом я произношу: — Научи меня алхимии. — Чего? Алхимии? Ты часом не того, дядя? Иди в школу, там её, по-моему, преподают с девятого по десятый класс. Или книжки купи и жуй гранит науки самостоятельно, — коротышка начинает раздражаться. – И вообще, это что за манера просить о чём-то: усыпил вонючей тряпкой, посадил в жутко холодное место, ещё и на цепь, словно дворовую собаку, и потом: «Научи меня алхимии». Пошёл ты, знаешь, куда? Я, прежде чем до меня снизошёл мой учитель, такое вытерпел, столько перенёс! А, сейчас, видимо, новая мода появилась – хватаешь алхимика, суёшь его в какой-то карцер, ждёшь, пока он не очумеет от холода, темноты и неизвестности, а потом вежливо просишь: «Научи меня алхимии!» А где «пожалуйста», мать твою? Внезапно он перестаёт кричать и неожиданно спокойным, даже участливым тоном спрашивает: — Слушай, а ведь ты не просто так хочешь научиться алхимии. У тебя, наверное, какая-то беда, раз ты решился на преступление. Может, кому из твоих близких нужна помощь? Поверь, я с удовольствием помогу тебе, несмотря на то, что ты сделал. Что у тебя случилось, зачем тебе нужна алхимия? Немного помявшись, я говорю: — Я хочу научиться делать золото из других веществ. Мальчишка хватается рукой за голову и сидит так несколько минут. Я терпеливо жду. — Совсем больной, — бормочет он. – Ох, что за беда… Мужик, а ты знаешь, что это запрещено законом? Ты в курсе, что не ты один такой умный был, кто хотел так обогатиться, только вот ни у кого не получилось. И ты в курсе, что ты полоумный вонючий урод? Поверь, чем городить такой огород, тебе легче было бы ограбить кого-нибудь… э, только не принимай мои слова как руководство к действию. – Малолетка замолкает, потом начинает кричать с прежней силой. — Какого хрена ты меня сюда притащил, ублюдок, и теперь требуешь от меня такие вещи! – он машинально лезет в карман, потом отдёргивает руку. – Ещё и обыскал меня, извращенец, пока я был в отрубе! А протез зачем отпилил, козлина? Он из сустава просто вынимается. Блин, Уинри меня линчует за эту несчастную автоброню. Ты хоть знаешь, как будет больно, когда мне новый протез ставить будут? Не могу удержаться при виде такой наивности и непроизвольно улыбаюсь. Недомерок глядит на меня исподлобья, потом неожиданно ухмыляется в ответ. — Я не буду учить тебя алхимии, — спокойно говорит он. -Как? Мальчик, ты, по-моему, не понимаешь, в каком ты сейчас по… Он перебивает меня: — Это ты не понимаешь. Я НЕ БУДУ УЧИТЬ ТЕБЯ АЛХИМИИ, так и передай своему тупому мозгу. В шоке гляжу на него; мальчишка демонстративно начинает разглядывать свой ботинок, ещё и машет мне своей не по возрасту мускулистой рукой: — Всё, свободен. — Мы ещё посмотрим, — злобно отвечаю я, выхожу, запираю дверь и щёлкаю рубильником. Чёрт, всё должно было происходить совсем не так. Наглая мелюзга должна была как минимум испугаться. Он должен был умолять меня, чтобы я ничего ему не сделал, соглашаться на что угодно… Хотя он же государственный алхимик, его так просто не заставишь. Ничего, я не для того столько ждал, чтобы споткнуться почти в конце пути. Он у меня в руках, и я заставлю его помогать мне! Ну надо же, протез вынимается из сустава… А я так намучался с этой стальной рукой. Теперь понятно, почему он всё время ходил в одежде с длинным рукавом и перчатках. …И всё же очень удачно, что у него автопротез. В противном случае пришлось бы связать ему руки… и это несколько усложнило бы ситуацию… Интересно, все государственные алхимики умеют трансмутировать без круга преобразования?... Закрываю последнюю дверь и в задумчивости гляжу на ряды банок. Что же делать… А, кажется, я придумал выход. Даже не придётся бить его. Вечером захожу к нему: недомерок сидит и мрачно глядит себе под ноги. Ставлю стакан воды на край его постели. Поворачиваюсь, чтобы уйти, и говорю через плечо: — Пей, еды не будет, – и уже дохожу до двери, как вдруг чувствую стремительное движение у себя за спиной. Резко поворачиваюсь … и чудом перехватываю стакан в миллиметре от своего лица. — Жаль, что не будет, а то я бы в тебя ещё тарелкой запустил,— хладнокровно парирует мальчишка. – Может, тогда понял бы, что я не буду помогать тебе в твоих грязных делишках, и выпустил меня. Мокрый и злой, выхожу из комнаты. Однако эта его выходка наводит меня на одну мысль: нельзя оставлять ему ничего из посуды, потому что он может использовать её против меня в качестве оружия. Человека можно убить или ранить огромным количеством повседневных вещей, почти любым предметом. Когда я на второй день приношу ему воду, он уже не бросается в меня стаканом, а пьёт. Отпив половину, кидает на меня злой взгляд: — Чего пялишься? Никогда не видел, как человек воду пьёт? — Я… э… — почему-то я всё время теряюсь от его наглости. – Когда допьёшь, я заберу стакан. Недомерок допивает и бросает мне стакан в руки: — Получай, перестраховщик. День третий. Мальчишка сидит, обхватив себя рукой и словно не замечает моего прихода. Лишь когда я подношу кружку почти к самому его носу, он поднимает на меня глаза и берёт её. Выпив, отдаёт мне и снова углубляется в свои мысли. Мы не обмениваемся ни словом. В полдень обнаруживаю, что у меня закончился хлеб, и нужно сходить в магазин. Заодно узнаю, как продвигаются поиски Цельнометаллической козявки. Лаура, продавщица и хозяйка магазина в одном лице, встречает меня, как всегда, приветливо: — Здравствуй, Темор! Почему ты так редко заходишь? Как дела? — Ничего дела, нормально, — отвечаю ей и показываю на булку, — Вот эту, пожалуйста. — Ах, Темор, для тебя – что угодно! Только ты не бери этот хлеб, возьми лучше вон ту булочку, она вкуснее. Как здоровье, ты, говорят, прихворнул. — Уже лучше. Кашляю ещё немного, а так уже всё в порядке. — Вот и хорошо. А у меня, знаешь, беда приключилась… Слушаю её журчание, а сам думаю, как бы мне повернуть разговор в нужную сторону. Но она сама, как по заказу, всплескивает руками и шепчет таинственным голосом: — Да это что! Ты слышал, у нас в городе государственного алхимика украли! — Прямо таки украли? – с усмешкой поддразниваю я Лауру. Она пожимает плечами: — Ну, я точно не знаю. Он с братом приезжал сюда три дня назад, искали они кого-то, и ко мне заходили. А потом вечером ушёл – и не вернулся в гостиницу. Его брат (странный такой, в латах), весь город обегал, его искал. — Да, он и ко мне заходил. А почему в полицию не обратился? — Как не обратился, он туда сразу же и побежал, в ту же ночь, как брат пропал. Только заявление принимают через двое суток с момента пропажи. Наш Дик так ему и сказал: «Жди два дня, потом посмотрим». Еле сдерживаю улыбку. Дик Френсис, наш начальник полиции, самый ленивый полицейский в мире, его ничто не способно поднять с постели после одиннадцати вечера. — И что потом его брат сделал? — Я же говорю – весь день рыскал по городу, искал брата. А на следующее утро сел в поезд и уехал. — Уехал? – удивлённо переспрашиваю я. — Угу. С тех пор ничего не видно и не слышно. Жалко мальчика, правда? Куда подеваться мог? Хорошенький такой, умненький. Как таких маленьких родители без присмотра отпускают, я не знаю…Ты уже уходишь? Ещё бы остался, поболтали бы, чаю попили с булочкой. — Спасибо, Лаура, но я сегодня очень занят, — и я, расплатившись, спешу домой. Чёртов «Рыцарь», что ты задумал? А-а-а, кажется, я понял. Этого еще не хватало. Надеюсь, моя догадка не подтвердится. День четвёртый. Я открываю дверь и вижу, что коротышка лежит спиной ко мне на постели. Подхожу и касаюсь его плеча: — Я принёс тебе попить. Он привстаёт, поворачивается ко мне бледным лицом и говорит хрипло: — Не смей меня трогать, — берёт стакан и жадно выпивает весь до дна. Отдаёт мне и снова ложится. День пятый. Недомерок, видно, со вчерашнего дня так и не вставал со своего лежака. — Эй, парень. Ты не передумал? Я пришёл сказать тебе, что воды больше не будет! Мальчишка никак не реагирует на мои слова, даже не шевелится. Мне становится страшно. Сколько дней человек может прожить без пищи? Может, он уже помер? — Эй, алхимик, как тебя там, Эдвард? Слышишь меня? Подхожу поближе и вижу, что он весь трясётся. — Эй, ты чего? — Отвали, — говорит он глухим голосом. Всё понятно. Пища в человеческом организме нужна не только в качестве набора полезных веществ,но и для поддержания температуры тела. Поэтому летом, в жару, есть особо и не хочется. Когда человек долго не ест, да ещё и находится в прохладном помещении, ему холодно вдвойне. И старая коровья шкура тут не поможет, сколько ей не накрывайся. — Я не буду больше давать тебе пить! Подумай, зачем тебе так мучаться? Я не прошу тебя самого сделать золото, я прошу НАУЧИТЬ МЕНЯ, – делаю длинную паузу, но он ничего не отвечает. — Хорошо, я ухожу, но сегодня я не приду больше! — Ну и чеши. Тут и без тебя тошно, — отвечает коротышка в своей обычной манере. Выхожу, выключаю ему свет и долго стою перед дверью, совершенно обалдевший. Что же это такое, он с ума сошёл? Нет, здесь другое. Либо он не хочет проблем с законом… Да кто узнает, я не собираюсь выпускать его! Ясно, поэтому он и не хочет учить меня – знает, что только я смогу делать золото, ему конец. Но ему по любому конец, зачем так мучаться! А скорее всего, он голодает из вредности, уж он-то может. Проклятье, я совсем не понимаю этого мальчишку... Вдруг он действительно околеет, и что мне делать тогда? Собираюсь уходить, но какой-то звук привлекает моё внимание. Подношу ухо к глазку в двери, чтобы лучше слышать. Недомерок… плачет? Наглый и высокомерный сопляк плачет, лёжа на грязном матраце в холоде и кромешной тьме, прикованный цепью к своему ложу. Сквозь плач я могу разобрать слова: — Ал… Ал, я не умру, обещаю тебе… Ведь никто, кроме меня, не сможет тебе вернуть его… И Уинри… Уинри… Я не хочу, чтобы ты страдала… Простите меня… — дальше одни сплошные рыдания. Зажимаю рукой рот, чтобы не крикнуть от радости. Тихонько иду к двери, осторожно открываю её, потом закрываю за собой с другой стороны. Тут и даю волю чувствам. Он не собирается помирать, ну надо же! Я сломил его, я победил, я выиграл! Загляну к нему вечерком, мальчишка точно будет посговорчивее. В совершенной эйфории поднимаюсь из подвала. Только успеваю поправить коврик, как в дверь стучат. Ну кто ещё? — Иду-иду, — подхожу к входной двери и, в полной уверенности, что это кто-то из соседей, распахиваю дверь. Что это!?! Словно ночной кошмар… На пороге стоят двое военных в синих мундирах. Один – лощёный брюнет с пронзительными чёрными глазами, второй – зеленоглазый шатен в очках. Кроме того, вдалеке, у калитки, маячит знакомая долговязая фигура. И Ала черти принесли. — Доброе утро, господин Темор, — улыбаясь, говорит брюнет. – Я – полковник Мустанг из Центра. — Я – подполковник Хьюз. Мы хотели бы поговорить с вами об исчезновении государственного алхимика Эдварда Элрика. Непроизвольно пячусь назад. Я так и думал, что «Рыцарь» не стал ждать, пока наша полиция продерёт глаза, а отправился прямиком в Центр, просить помощи у военных. Более того, у полковника Мустанга на поясе блестит серебряная цепочка. Как забавно, я два года мечтал встретить хоть какого-нибудь алхимика, а тут за несколько дней сразу двое, да ещё и государственные! — Разрешите нам пройти в дом, — с той же лучезарной улыбкой спрашивает брюнет, надвигаясь прямо на меня, так что я вынужден отступать внутрь гостиной. — Какого чёрта… — лепечу я, в то время как они заходят и оглядывают всё. — Не волнуйтесь, у нас к вам всего лишь несколько вопросов, — очкарик задумчиво рассматривает кучку грязных носков на полу. – Так уж получилось, что вы последним видели Эдварда Элрика перед его исчезновением. Что с вами, вам холодно? — А?— только сейчас осознаю, что на мне моя старая тёплая куртка, что при августовской жаре выглядит очень странно. Всегда надеваю её, спускаясь вниз в подвал.– Я свинарник чистил… Забыл снять… — слава богу, её внешний вид подтверждает мои слова. Стягиваю несчастную куртку, бросаю на стол. Подполковник тут же обращает внимание на мою правую руку: — Какой интересный синяк. Слежу за его взглядом: на руке красуются синеватые пятна — следы от стальных пальцев мальчишки. Уже почти пять дней прошло, а они ещё не сошли. — Об доски ударился, — говорю я первое, что приходит в голову. Господи, какие доски? Но он рассеянно кивает и продолжает разглядывать мое жилище. — Мы можем присесть? – не дожидаясь ответа, Хьюз садится на стул у окна. Брюнет, помедлив, пристраивается на краешек дивана, время от времени кидая брезгливые взгляды на уродливое жирное пятно, занявшее почти всё сиденье. И начинается. — Знаете ли вы, где находится в данный момент Эдвард Элрик? — Когда именно вы видели его в последний раз? — В каком он был тогда состоянии? — О чём именно вы говорили? Опишите вашу встречу как можно более подробно. — Во сколько он пришёл к вам? — Во сколько ушёл? — Не видели вы – ждал ли его кто у калитки вашего двора? — Куда он мог пойти после беседы с вами? — Он или вы не упоминали в разговоре еще чьё-либо имя, кроме имени доктора … — А вы ничего не путаете, всё именно так и было? — Знал ли кто-нибудь в этом городке Эдварда Элрика? — Кто мог знать о том, что он направляется к вам? Вопросы задаёт в основном Хьюз, полковник же откровенно скучает. Почти всё время он разглядывает свои тщательно подпиленные ногти. Только вот от него у меня почему-то мурашки по коже. Лет восемь-девять назад в городке только и говорили, что об Ишварской бойне. Противостояние официальных властей и маленького мятежного Ишвара закончилось страшным и кровавым образом: фюрер отправил в сердце бунта несколько лучших государственных алхимиков, и они за короткий срок уничтожили целую расу, всё население города подчистую. Наверняка и этот там был, и ручки его, такие чистенькие и ухоженные, по локоть в крови. Мустанг нехотя переводит взгляд со своих ногтей на меня и говорит как бы между прочим: — А почему вас охватило такое волнение при виде фотографии? — Какой фотографии? — Не помните? – фальшиво удивляется полковник. – Ну как же, братья Элрики встретились с вами примерно в три часа дня. Эдвард Элрик показал вам некую фотографию, при виде которой вы сначала выказали равнодушие, но потом сильно разволновались и почти бегом убежали от братьев, едва они попробовали вас расспросить. Это могут подтвердить Альфонс Элрик, брат пропавшего, а также Томас Лютер, житель вашего городка. По их словам, вы резко побледнели, и у вас затряслись руки. Вы повторно взглянули на фото, переменились в лице и поспешили прочь, хотя вас и просили остаться и объяснить вашу реакцию. Теперь они оба, Мустанг и Хьюз, буравят меня своими взглядами. Ох уж мне этот Лютер! Попроси у меня теперь яблок или винограда осенью… — Мне показалось, что на фотографии – мой старый друг. Мой хороший старый друг,— с достоинством объявляю я. Очкарик и полковник переглядываются. — Это точно был он? Кто ваш друг, как его зовут? — А вот это уже не имеет значения, — важно говорю я и скрещиваю руки на груди. – Потому что это не мог быть мой друг. — Почему вы так уверены? – быстро спрашивает Хьюз. — Потому что фотография, судя по всему, была сделана недавно... — И?.. — А мой друг давно умер, — отрезаю я и замолкаю, крайне довольный собой. Ух, надо видеть лица этих военных. У Хьюза чуть не падают с носа очки, а красивое смуглое лицо Мустанга вытягивается. — Сожалеем о гибели вашего друга, — сухо произносит подполковник и встаёт со стула. Следом за ним с явным облегчением встаёт Мустанг. — Ну что же, извините за беспокойство. Сами понимаете – человек пропал без вести. Они уходят, но уже в дверях Мустанг оборачивается и говорит мне: — Да, мы пробудем в городе до завтрашнего утра. Если за это время вам что-нибудь станет известно об Эдварде Элрике или вы вспомните ещё какую-либо деталь, то мы вас очень просим: сообщите нам. Мы остановились в гостинице «Флоренция». С этими словами он выходит и закрывает за собой дверь. Подхожу к окну и гляжу им вслед. Полковник останавливается перед моим крыльцом и стягивает мундир. — Господи, ну и жара, — доносится его голос. — Не то слово, — соглашается Хьюз и следует его примеру – снимает с себя верхнюю одежду. – В Центре попрохладней будет. Одно слово – юг. Мустанг капризно морщит тонкий нос и бурчит: — Опять ничего конкретного. Жаль, я не послал вместо себя лейтенанта Хоукай. Их голоса всё тише, они идут к калитке. При виде их Альфонс поднимает голову, весь его вид излучает надежду. Хьюз качает головой, он сникает. Мустанг делает рукой жест — пойдёмте, и они уходят. Вот только «Рыцарь» напоследок оборачивается и внимательно разглядывает мою изгородь. Что там такого интересного, ты, железный верзила? После того, как они совсем скрываются из вида, позволяю себе упасть на диван. Фу-у-ух, здорово я напрягся, увидев военных. Хоть и понимаю, что у них нет на меня «ничего конкретного», но всё равно душа в пятки ушла. Я уже думал, придут с обыском. Впрочем, они и тут не нашли бы «ничего конкретного», после разговора с Лаурой я все вещи мальчишки – протез, плащ, серебряные часы – утопил в выгребной яме на заднем дворе. Ищите – не найдёте. Так, что же делать с парнем? Загляну-ка я к нему вечерком, потолкую. А пока во дворе много дел. Солнце садится, и я решаюсь спуститься вниз, в «карцер», как его называет мальчишка. Включаю свет и захожу к нему с видом победителя. Однако он и сейчас меня удивляет. Недомерок сидит с ногами на постели, закутанный в шкуру. Он прикрывает рукой глаза и бормочет: — Почему так долго? — Что? — Я хочу есть, — просто говорит мальчишка. — А… Стой… Подожди… Так не пойдёт, давай сначала договоримся… — Слушай, сейчас я хочу есть. СЕЙЧАС, понимаешь? В совершенном ступоре гляжу на него, потом до меня постепенно доходит смысл сказанного. — Поумнел немного?— злорадно спрашиваю я. — Так и будешь стоять и издеваться или всё-таки накормишь меня? – с измученным видом спрашивает он. И в самом деле. Бегу наверх, выгребаю всё из холодильника. Хм, а как нести-то? В старом посудном шкафу нахожу не менее старый поднос, сваливаю на него продукты. Ещё воду не забыть. Ставлю поднос на лавку рядом с мальчишкой. Сначала он берёт кружку за край, наклоняет её так, что ему на ладонь льётся вода. Вытирает лицо мокрой ладонью, вздыхает с облегчением и принимается за еду. Никогда не видел, чтобы человек ел с такой жадностью. Когда он принимается за вторую булку хлеба, я предупреждаю: — Не ешь так много, после голодовки может живот скрутить. — Беж тебя жнаю, — с набитым ртом отзывается недомерок, откусывает от булки громадный кусок и с сожалением откладывает её в сторону. После ужина он становится повеселее. — Ну, — начинает бодро, — у тебя есть какие-нибудь книги или учебники по алхимии? — Есть, я принесу сейчас. Хватаю поднос, бегу наверх. Там сваливаю остатки еды на обеденный стол, а на поднос кладу всю свою алхимическую литературу, все пятнадцать книг. Балансируя, как эквилибрист, приношу их малолетке. — Ого, вот это библиотека! Давай, я посмотрю их. Прижимаю книги к себе и мотаю головой. — Смотри издалека. — ?.. Не понял. — На страницах изображены алхимические круги. Ты сможешь активизировать их простым наложением пальцев. — Гос-с-споди! – шипит мальчишка. – Вот перестраховщик! Темор, надо больше доверять людям. – он ухмыляется собственной шутке, потом вздыхает и покорно склоняет золотистую голову. – Ладно, будешь держать передо мной и листать. Хотя стой, ты мне сначала обложку покажи, может, я знаю, что за книга. — Так, эта не годится, эта тоже, вон та – полный отстой. Эту вообще следует запретить к переизданию, а существующие экземпляры изъять у населения и сжечь. Ух, ты, «Введение в алхимию»! Откуда у тебя такой раритет? Древнейшая книженция, её у тебя даже в музее не возьмут. А вот эту, в красной обложке, не выбрасывай, она тебе еще пригодится. У неё тонкие листы, и, если кончится туалетная бумага… Ой, эту вообще не трогай! Каждый, кто её коснётся, будет осквернён, настолько это глупая и никчёмная книжонка, порочащая сам дух алхимии. Он забраковывает почти все книги, кроме двух, да те советует найти в более современном издании. Под его диктовку я составляю список необходимых для изучения алхимии вещей. — Ну, всё, я пошёл. Тебе нужно что-нибудь? — Можно мне стол? Не знаю, как ты, а я привык есть за столом. И ещё что-нибудь тёплое захвати, не то я сдохну от воспаления лёгких раньше, чем ты озолотишься. — Хорошо, я постараюсь. Я уже открываю дверь и переступаю порог, как он окликает меня: — Постой. Я оборачиваюсь. Коротышка сидит с ногами на постели, обхватив их рукой и уткнувшись лбом в колени. Лица его не видно. Он долго молчит, и я уже начинаю злиться. Наконец он произносит глухим голосом: — Я назвал тебя полоумным уродом… А на самом деле это я – полоумный урод. До сих пор не верится… Ведь ты же не сделал почти ничего, НИЧЕГО! А я попался на дешёвый спектакль и сам прибежал к тебе прямо в лапы. Хотя нет, спектакль был первоклассный. С ума сойти, ты всего лишь состроил удивлённое лицо и я, как по заказу, помчался тебя разыскивать. С доставкой на дом, называется… — Если бы ты…— мой голос звучит хрипло, и я прокашливаюсь, прежде чем сказать снова. – Если бы тогда в гостинице ты не решил сам пойти ко мне, тогда я бы пришёл к тебе, чтобы заманить в свой дом. И ты не прав, я сделал очень много. Мальчишка поднимает на меня круглые глаза. Потом снова утыкается носом в колени. — Даже знать не хочу, как ты подслушал наш с Алом разговор. Спасибо, утешил… И ещё… Я многого не понимаю, и твои мотивы мне кажутся немного странными… У меня есть вопросы, и не думаю, что ты ответишь мне на них… Но всё же, пожалуйста, скажи мне: эта ловушка предназначалась лично для меня или я всего лишь попался под руку? — Мне нужен был алхимик, который научил бы меня делать золото, — отвечаю я. – И для меня ты – именно этот алхимик. На твоём месте мог быть кто угодно. — Ясно, — он продолжает сидеть в той же позе, а я выхожу из комнаты. — Значит, так, запоминай: «одно во всём и всё в одном» — вот главный закон алхимии, да и всего миропорядка. — Чего? — Ясно. Забудь про это. Начнём с другого… Принцип, на котором базируется алхимия – это принцип равноценного обмена. Нельзя создать что-то из ничего. Что даешь, то и получаешь. Вот тебе пример: ты хочешь создать золото из двадцати грамм свинца. В результате ты получаешь те же двадцать грамм, но золота. Двадцать, понимаешь, и ни больше, ни меньше! Лишним граммам просто неоткуда взяться. — А я слышал, что закон равноценного обмена можно обойти. — Как, интересно? Даже я не знаю этот способ. — Ну… С помощью философского камня, например. — А, ты вот про что. Понимаешь, философский камень – это, предположительно, овеществлённая, материализованная энергия в очень сжатом виде. Поэтому ты можешь сделать из двадцати грамм свинца тридцать грамм золота, но недостаток материала ты восполняешь энергией камня, так что принцип равноценного обмена как бы сохраняется. Но это моё предположение. Никому из учёных он в руки не попадался, и свойства его нам точно не известны. Понятно с принципом равноценного обмена? — Не очень. А зачем ты ищешь философский камень? — Не твоё собачье дело. Хочу делать золото, много золота, понял? Что тебе не ясно с равноценным обменом? — Это принцип действует на все виды веществ одинаково? А если я хочу превратить твёрдое вещество в газ или наоборот? — О, господи, давай не будем задавать такие тупые вопросы, ладно? — Чёрт, я хочу, чтобы ты меня научил, поэтому отвечай на ВСЕ мои вопросы! Парень запрокидывает голову и начинает причитать: — Ох, что за беда… Так я буду до старости здесь сидеть… Минуты две сидим и смотрим друг на друга, набычившись. Я ещё не отошёл от его недавней выходки. Утром спозаранку сразу помчался в библиотеку за книгами. Библиотекарша Марина взглянула на список и удивлённо приподняла тонкие бровки: — Зачем вам эти книги, Темор? — Чтобы читать, — терпеливо ответил я. – Есть они у вас? — Надо посмотреть… Никто не спрашивал их раньше… Первая – очень редкая старинная книга, её может и не быть. Сейчас, подождите… — Поглядите: Элизариус, Мелл, Хоггард и Энквист и есть, а Лазаруса и Паркинсона нет, но можно заказать в городе. Хотите? Ждать, правда, надо будет около месяца. — Нет, тогда не надо. Спасибо вам, Марина. Я возьму эти. До свидания. — Подождите, — тихим голосом попросила Марина. По её виду я сразу понял, что ей не терпится с кем-то обсудить интересную новость.– Вы знаете, что у нас в городе военные из Центра? — В курсе уже. — Это по поводу пропавшего мальчика-алхимика. Говорят, — Марина наклонилась поближе ко мне и зашептала возбуждённым тоном, — что вы последний, кто видел его, и военные даже подозревают вас. Хи-хи-хи, представляете? Я наклонился к ней поближе и прошептал в ответ: — И, вы знаете, небезосновательно. Библиотекарша отпрянула от меня с испуганным видом; я ещё придвинулся и заговорщически сказал: — Ведь он действительно у меня дома. Несчастная женщина изменилась в лице, но я не отставал: — Из него получился чудесный суп, а голову я оставил на холодец. Вы любите холодец, Марина? Марина посмотрела на меня таким безумным взглядом, что мне стало жаль её. — Марина, вы что, поверили? Я просто пошутил! Держась левой рукой за сердце, женщина почти упала на стул и укоризненно посмотрела на меня. — Молодой человек, разве так можно! Понимаю, вы могли обидеться на меня, но ведь я же ничего такого не сказала! Да, вы несколько малообщительный, даже нелюдимый, уж извините, но это никому не даёт право подозревать вас в гнусном преступлении! Я просто преподнесла вам это как забавную историю, а вы сразу – на дыбы!.. Оставив Марину возмущаться дальше в одиночку, я выскочил из библиотеки и почти бегом направился домой. Надеюсь, с ней не случится инфаркт. Сама виновата, вывела меня из себя. У жителей этого грёбанного городка есть отличительная особенность, я бы даже сказал, мерзкая особенность: сплетничать для них— такая же естественная потребность, как дышать. Событий тут происходит мало, и все варятся в собственном соку. Поэтому приезд двух детишек из столицы, исчезновение одного из них, а потом ещё и связанный с этим приезд военных – для них как манна небесная. Появилась возможность чесать языки ещё года два, как минимум. Даже Марина, интеллигентная и очень уважаемая мною женщина, не убереглась от этой напасти. А я, который не желает принимать участие в общем веселье, ношу ярлык «нелюдимого». Дома ждал ещё один сюрприз. Я спустился вниз, дал мальчишке поднос с завтраком и гордо показал ему мою добычу. — Ммм… — недомерок удивлённо приподнял брови, одновременно жуя бутерброд. – Неплохо, конечно, но для начала принеси книги полегче. У тебя, кажется, были «Введение в алхимию» и «Эквивалентный обмен»? Я не поверил своим ушам. — Подожди, ты же сам говорил, что эти книги никуда не годятся? — Я… передумал. Эти книги будут слишком сложны для тебя, вернее, ты слишком туп для этих книг. Понял, что принести? Сжав кулаки, я пошёл наверх за книгами. Чёрт, попробуй их теперь найти в общей свалке! И вот мы сидим со злыми лицами друг напротив друга. Вдруг малолетка улыбается и весело смотрит на меня. Ему словно какая мысль пришла в голову. — Ладно, договорились, я отвечаю на все твои вопросы, какими бы идиотскими они не были. Давай сначала. Итак, равноценный обмен… Мы занимаемся с ним до глубокой ночи. Он оказывается неплохим учителем и, как и обещал, разъясняет мне всё, чего я не понимаю. Так проходит неделя. Ранним утром я просыпаюсь, бегу давать корм моей живности, потом спешу на кухню, чтобы сварганить что-нибудь на завтрак. Хватаю в охапку поднос и папку с книгами и тетрадью, спускаюсь вниз. Там, у двери в карцер, уже стоит большая доска наподобие школьной. Каким-то образом вношу всё это в помещение, мы завтракаем, и начинается обучение. В полдень я выхожу на свет божий, готовлю обед и ужин в одном лице, затем с едой снова спускаюсь вниз. Обедаем и продолжаем заниматься. Поздним вечером, а иногда и за полночь, я поднимаюсь наверх и, не раздеваясь, ложусь спать. Заснуть удаётся не сразу: стоит только опустить веки, и перед глазами вспыхивают алхимические круги и формулы. Обучение начинает приносить свои плоды: уже через пять дней я могу «починить» разбитую вазу. Недомерок снисходительно хвалит меня. День седьмой обучения и двенадцатый – пребывания Цельнометаллического алхимика в моём доме. Я записываю в блокнот то, что он только что надиктовал мне. Мальчишка сидит на постели с ногами, закутанный в старое войлочное одеяло, пальцами он задумчиво перебирает звенья цепи. — Это место ведь находится под землёй, верно? — неожиданно спрашивает он. — Здесь прохладно и не слышно никаких звуков снаружи. — Да, это под моим домом. Мальчишка внимательно смотрит на меня сквозь светлую чёлку. — Что это за помещение? Только не говори мне, что оно было сделано специально… — …Для того, чтобы держать здесь алхимика. — Хорошо всё продумал, да? – коротышка оглядывает комнату. – Везде блестящая плиточка, ни нарисовать ничего, ни нацарапать... Долго же ты возился… — Три года. Я три года делал потайное помещение под моим домом. — Понятно. Послушай, Темор, — он опускает голову и снова начинает теребить цепь. – Мы не обсуждали это с тобой, как-то так получилось, — мальчишка кусает губы. – После того, как я научу тебя делать золото, ты ведь выпустишь меня, правда? Я пожимаю плечами: что за глупый вопрос? — Конечно, выпущу. Только я сначала уеду из города достаточно далеко, а там позвоню в полицию и сообщу, где ты находишься. — Не жалко уезжать из родного города, где всю жизнь прожил? Так любишь золото?.. — Не жалко, — отрезаю я. – Терпеть не могу этот город. У меня с ним и его жителями – ничего общего. Хватит уже, рассказывай дальше про формулы. Однако малолетка не сдаётся. Во время обеда он вкрадчиво спрашивает меня: — Темор, почему же ты живёшь в этом городке, если он так тебе не нравится? — А вот это уже не твоё собачье дело, Ешь, давай. — Зачем грубить, я ведь просто спросил,— миролюбиво говорит он. – Тем более, я и сам могу предположить, зачем. Когда-то тебе пришла в голову мысль разбогатеть таким диким образом, как создавать золото с помощью алхимии. Ты придумал эту фигню с похищением, но решил, что легче будет провернуть свои делишки не в большом городе, а где-нибудь в сельской местности. Продал свой дом, купил здесь, устроил под домом карцер и стал ждать, как паук, когда кто-нибудь попадётся в твои сети. Я даже знаю, зачем ты работал сначала на вокзале, а потом в гостинице Флоренции – и не таращи глаза, она мне сама про это рассказала. Ты вылавливал там алхимиков, верно? У вас в городке их нет, насколько я знаю, и ты хотел сразу перехватить приезжих, если их каким-то ветром занесёт к вам. Угадал? — А больше Фло ничего тебе не рассказала?— угрюмо спрашиваю я. – Нет, парень, насчёт вокзала и гостиницы ты не ошибся, а вот всё остальное— полный бред. Хочешь узнать, как я тут оказался? Ну, слушай. Это всё из-за отца. Сколько себя помню, я жил с матерью. Она про него почти ничего не рассказывала, да мне это было и не нужно. У мамы было свое дело, и мы жили достаточно обеспеченно. В восемнадцать лет я поступил в университет. Учился не слишком хорошо, но меня хвалили. А через три года мама умерла… Дела в фирме пошли плохо. Я пытался что-то сделать, сам управлять, но моих знаний было недостаточно. Кроме того, меня просто не воспринимали всерьёз. Поставщики отказывались работать со мной, рабочие бунтовали. Фирма потихоньку разваливалась. Университет пришлось бросить. Я был в ужасе. И тут появился ОН. Ко мне пришёл тип и назвался адвокатом моего покойного отца. Да, сказал он, я вынужден с прискорбием сообщить вам, что ваш батюшка отдал богу душу. Мне-то что с этого, ответил я. Тогда этот ублюдок с радостным видом сообщил мне, что он знает о моём бедственном положении и несёт радостную весть: мой отец, оказывается, был богатым человеком, и в городке N у него осталось шикарное имение. Других наследников, кроме меня, нет. Я мог бы и не вступать в наследство, да и вообще послать его к чертовой матери, но этот гад так задурил мне мозги… В общем, я подписал все бумаги о вступлении в наследство и отправился посмотреть свои новые владения. А там меня ждал неприятный сюрприз: «имение» моего отца оказалось дряхлым разрушающимся домом. Ну и что с того, что он большой? А состояние… Да, он оставил после себя большую сумму… в качестве долгов. Тот адвокат был одним из кредиторов отца. Понимаешь, для чего он передо мной соловьём пел? Я продал то, что осталось от фирмы, продал свою столичную квартиру, почти все вещи из неё: антикварную мебель, мамину коллекцию картин, её драгоценности… Этого оказалось впритык, чтобы расплатиться по всем долгам. После этого мне ничего не оставалось, как остаться жить в провинции, в папочкином доме. Мне некуда было больше идти… — Ты не думал продать дом вместе с участком?— спрашивает мальчишка. — А ты видел его, мой дом? Крыша течёт, полы гнилые… Нет таких сумасшедших, чтобы позарились на него. Пусть участок большой, но земля в грёбанном городишке стоит копейки. Вот так я здесь и застрял, веду ничтожную жизнь, общаюсь с этими провинциалами. И у меня есть только один шанс вырваться отсюда… Пока я рассказываю, недомерок внимательно слушает меня, даже про еду забывает. Мне даже кажется, что в его глазах я вижу сочуствие. Я заканчиваю. Он сидит, потирая подбородок, и обдумывает услышанное. Затем произносит: — Какой жалкий скулёж… Он словно бьёт меня наотмашь по лицу. Я сижу и ловлю ртом воздух. Наконец выдавливаю из себя: — Что?.. — Что слышал, — хладнокровно отвечает мальчишка. – Иди сюда, я утру твои слёзы и дам тебе носовой платочек. Ах, в каком я бедственном положении! Ах, как мне тяжело жить на свете! Вокруг полно калек, нищих и неизлечимо больных, а у тебя есть две ноги, две руки, здоровье и крыша над головой. Чего ты разнылся, как баба? Не вижу причины… Я вскакиваю на ноги и кричу: — Да как ты… Ты ни черта не понимаешь! Ты… ты не знаешь, каково это – потерять мать, деньги, положение в обществе, свою среду обитания, скатиться почти на самое дно… — Куда уж мне, — с неожиданной злобой в голосе отвечает Эдвард и также поднимается на ноги. — И вообще… — я так потрясён его реакцией на мою историю, что не сразу нахожу нужные слова. – Ты, малолетка, как ты со мной разговариваешь? Я тебе в отцы гожусь! Мамочка не учила тебя манерам? Тут происходит нечто страшное. Мальчишка багровеет и начинает орать на меня диким голосом: — Ты что сейчас сказал, папаша хренов? Да мой родич, хоть и сволочь, не стал бы меня сажать в этот угробищный подвал на цепь! И мать мою не трогай, понял? «Пожалей меня, Эдвард, я такой несчастный! Я держу тебя взаперти, но это всё потому, что меня много лет назад самого обидел злой дядька! И дом у меня разваливается, но я не стал чинить его, а рыл большую яму, чтобы в один прекрасный день посадить туда человека. И я весь из себя такой громадный лось, но на жизнь себе заработать не могу, такой вот я бедный!» Хочешь вежливого обращения, вонючка? Да пошёл ты вон! Может, мне ещё тебе всякий раз спасибо говорить за ту бурду, которой ты меня кормишь? Вон пошёл, я сказал! Он наклоняется к столу и одним махом сгребает всё на пол. Посуда с грохотом падает со стола. — Урок закончен, твою мать! Сижу на кухне, пью валерьянку. Понемногу отхожу. Он псих, полный псих, это и слепому ясно. Боже, в голове до сих пор звенит от его криков. Маленький, наглый, отвратительный коротышка! Сказать мне такое… …Где-то в недрах столовой, под грудой грязной посуды и заплесневевших скатертей, есть портрет отца в молодости. Я никогда не видел его вживую, и в первый раз вид этой картины поверг меня в шок. Я до ужаса, до отвращения похож на него. Может, так и должно быть: он умер, и я занял его место?.. Воспоминания детства: мы с мамой едем в конной повозке, а мальчишки-газетчики кричат по углам: «Сенсация, сенсация! Государственный алхимик арестован за создание золота! Алхимик–фальшивомонетчик!» «Мама, а почему его арестовали? Разве делать золото так плохо?» «Да, сынок, в нашем государстве делать золото алхимическим путём запрещается». «Вот глупости! Если бы я был алхимиком, то наделал бы много-много золота и всем раздал. Все люди были бы счастливыми и купили себе всё, что захотели!» Мама лишь смеётся. Много лет спустя, когда я уже почти смирился со своим положением, случайно увидел на вокзале одного человека. Он был очень хорошо одет, на пальцах перстни, и весь вид его излучал благополучие. «Это же личный алхимик самого …» — и люди вокруг меня называли имя богатейшего промышленника. Вот тогда-то я вспомнил свою детскую мечту. Это же совершенно очевидно, что все алхимики понемногу делают золото для себя. А государственные особенно, и правительство догадывается об этом, но смотрит сквозь пальцы. Все они создают для себя золото… Почему нет, если есть такая возможность? Если бы я мог, тоже бы так делал. Я попытался научиться алхимии сам, накупил себе книг. Просидел за ними около двух недель, пока не понял, что сам ничего не смогу сделать. И тогда у меня появился План. Я обдумывал его около года, делал чертежи, просчитывал все возможности, пока не остался доволен результатом. Тогда я приступил к его воплощению. Сначала я изучил план дома, потом стал делать свои чертежи. Мне хотелось создать такую систему помещений, что не давала бы человеку возможности бежать оттуда. Начал копать по ночам, а землю из подвала аккуратно распределял по всему участку. Немного участились мои поездки в ближайший крупный город. Только если раньше я привозил оттуда удобрения или какие-то новые книги по животноводству, то теперь в моём рюкзаке лежал пакет цемента или керамическая плитка. В магазине стройматериалов сначала крутили пальцем у виска, когда раз в две недели я приезжал и покупал одни те же материалы в маленьких количествах, а потом смирились. Я просто не мог позволить, чтобы горожане догадались, что я делаю что-то в доме. Они сразу бы пристали с вопросами или, не дай бог, предложили бы свою помощь. Наконец всё было готово, осталось лишь найти подходящего человека. И здесь меня ждало разочарование: наш город больше не посещали алхимики. Я делал всё, что мог, даже устроился подрабатывать на вокзал, а потом и в гостиницу, чтобы сразу выловить их среди приезжих. Всё было тщетно. В общей сложности, с того момента, как я начал воплощать свой план в жизнь, прошло почти пять лет. И только когда я уже потерял всякую надежду, в городке появились эти братья… … У него точно не всё в порядке с головой, это каждому ясно. «Хочешь вежливого обращения, вонючка?» Хотелось бы, вообще-то. Я в его возрасте относился к старшим более уважительно. «Вонючка»… Лаура при виде меня удивлённо моргает ресницами. — Ой, Темор, ты сегодня такой красивый! Чего это она? Ах, да, я ведь побрился, привёл в порядок волосы и переоделся в чистое. — Что ты будешь брать? Как обычно? Слушай, я могу тебе, как постоянному покупателю, делать скидку… — она смущённо хихикает. Чувствую, что сам начинаю краснеть. Я всегда считал Лауру симпатичной женщиной, но сегодня она кажется мне особенно привлекательной. Почему я раньше никогда… — Тем более, что в последнее время ты покупаешь больше продуктов, чем обычно, — заканчивает она. – Почему, интересно? — Разве? – сухо спрашиваю я. Вся привлекательность Лауры куда-то испаряется. — Ну да, вот, у меня всё записано! Она показывает мне какую-то тетрадь, а мне хочется ударить её по голове. — Конечно, я не скажу, что прямо намного больше, но… — Я много работаю, Лаура, и мне нужно восполнять силы. — Ты-то? Соседи говорят, сколько раз мимо тебя ходили, всё тебя нет во дворе. И огород забросил совсем. Я её точно ударю. — Лаура, работать можно и дома. Я, например, ремонт делаю. -Да? – Лаура всплескивает руками. – Наконец-то, а то мы всё гадаем, как ты в таком доме жить можешь. Твоему дому не хватает женской руки… Быстро хватаю продукты и выхожу из магазина. Вот змея! Такое ощущение, что весь город против меня. Сначала Лютер, потом Марина, теперь эта… Вечером иду к мальчишке мириться. Захожу и ставлю на стол поднос с едой. Он уничтожающе смотрит на меня, потом тянется к бутерброду. Больше мы никогда не возвращаемся к этой теме. Впереди – крутая лестница. Я пытаюсь спуститься как можно более аккуратно. Руки связаны за спиной, и если я свалюсь вниз, то добром это не кончится. Но вот нога шагает в пустоту, и я падаю… Вернее, мог бы упасть, если бы не рука, схватившая меня за плечо. — Куда? Хочешь шею свернуть?— каркает мне в ухо грубый голос. — Рано ещё, — со смехом говорит второй конвоир и поправляет ружьё на плече. – Подожди, ещё успеется. Теперь иду, прижимаясь к стене. Господи, мне уже хочется, чтобы это скорее закончилось. Правильно говорят, что ожидание смерти подчас мучительнее самой смерти… — Блин,— Эдвард трёт лоб, — я плохо помню эти формулы. Последний раз я рисовал круг года четыре назад. Покажи-ка мне книгу. — А зачем вообще мы учим формулы? – удивляюсь я. – Покажи мне, как трансмутировать без круга. Ты же умеешь, Эд. — Кто это тебе тут Эд?— ощетинивается мальчишка. – Для тебя я – Эдвард –сенсей, понял? И, кроме того, уговор был, что я учу тебя создавать золото, ни о чём другом речи не шло. — Да ладно тебе, если ты в девять — десять лет этому научился, почему я не смогу? — В десять лет я был умнее, чем ты когда-либо будешь, — мрачно отвечает он. — Знаю, слышал уже. Попробуй, думаю, у меня получится. — Ох, ну что за беда, — стонет коротышка. – Отстань, ладно? Это умение приобретается очень … трудным путём. Немногие выживают, ясно? Про мою руку ты знаешь, что это протез, а левую ногу видел? Это цена. Я не хотел бы, чтобы даже с тобой такое случилось. Я в ужасе смотрю на него. — Так вот почему ты в таком возрасте стал алхимиком! Ты потерял руку и ногу в обмен на деньги и привилегии, что даёт государство алхимикам! Юный алхимик удивлённо смотрит на меня и крутит пальцем у виска. — Ненормальный, что ли? Да плевать мне на все эти привилегии! То есть нет, конечно, всё круто, но… я хотел другого. И эту проклятую должность с радостью променял бы на нормальное тело, — он добавляет еле слышно, — …для него… — больше недомерок ничего мне не говорит. Тем временем у меня получается превращать дерево в бумагу, разлагать на составляющие олово и бронзу. Через два дня он предлагает мне попробовать свои силы в органике. Я мог бы заподозрить неладное ещё тогда, когда он отсел как можно дальше от моего круга, в который я под его диктовку вписал довольно странную, на мой взгляд, формулу. Мог бы понять по его слишком невинному взгляду, что он замышляет что-то недоброе. Но я, как последний дурак, активирую круг; раздаётся «плюх», и мои лицо, руки и одежду покрывает какая-то тёплая и дурно пахнущая масса. Похоже на … фекалии? Мальчишка хохочет так, что падает с лавки. У него просто истерика. — Ах, ты… — пытаюсь сказать я, но в рот тут же попадает эта дрянь. Я плююсь, вытираю рот. Эдвард почти рыдает. — Какого чёрта! Что это за хрень?– кричу я. Он кое-как садится на постель и выдавливает из себя сквозь смех: — Я-то здесь причём? Это ты напортачил. Да не волнуйся так, пахнет от тебя ненамного хуже. И грязнее… я имею в виду, ЕЩЁ грязнее ты не выглядишь… — Ах, ты, недомерок! – возмущённо говорю я. Веселье мальчишки как ветром сдувает. — Что ты сказал? – орёт он и вскакивает на ноги. Цепь натягивается до предела, я едва успеваю отпрянуть. — Ты кого назвал таким маленьким, что ни в микроскоп, ни в телескоп не разглядеть?.. – дальше идёт один сплошной крик. Я узнаю много нового о себе и своих родственниках вплоть до седьмого колена. Ещё мой лексикон обогащается множеством ругательств, как цензурных, так и нет. Кто бы видел это со стороны: маленькое чудо с косичкой бесится, кричит, размахивая рукой, а здоровый мужик, который выше этого чуда почти на полметра, стоит и не может слова вставить. Заканчивается его тирада язвительным: — Что, так и будешь стоять весь в дерьме, или сходишь помоешься? На этот раз я даже валерьянку не пью – знаю, что не поможет. Чуть прихожу в себя лишь после душа. Сажусь на диван и начинаю обдумывать план мести. Надавать бы ему по шее… Нет, ничего хорошего из этого не получится. Он такой гордый, такой своенравный, его только тронь. Пять дней просидел без еды, потом только попросил. Если он сейчас откажется учить меня, то может и более долгосрочную голодовку перенести. А мне нужно поторопиться, потому что и так уже все жители города обсуждают моё «странное» поведение. Наконец решаю – оставить его без ужина. Поднимаюсь, довольный, и вдруг вижу через окно гостиной, что по моему двору ходят какие-то люди. Уже сумерки, и я могу разглядеть лишь общие очертания. Не может быть, наверняка Лаура рассказала про мой «ремонт», и добровольцы пришли на помощь. Что за наказание… Решительно иду к двери, но она вдруг распахивается сама. — Добрый вечер, господин Темор, — навстречу мне, статный и красивый, шагает сам полковник Мустанг. Он снова, как и при нашей первой встрече, улыбается, но теперь его улыбка больше напоминает оскал. За ним следом входят Хьюз и какая-то светловолосая девушка в военной форме. С чёрного хода забегают штук шесть солдат. Хьюз командует: — Обыскать тут всё. Денни, ты с ребятами прочеши весь двор, да и весь участок тоже. А вы, парни – наверх, начинайте со второго этажа. — А вы, оказывается, криминальный элемент, — с усмешкой говорит полковник. – Ну же, садитесь, у нас с вами будет немного неприятный разговор. – Он подталкивает меня к дивану. Теперь это совершенно другой человек. Нет ни следа его тогдашней расслабленности и скуки. Бешеная энергия сквозит в каждом движении. Я сажусь, он берёт стул и ставит его спинкой вперёд. Садится напротив меня, кладёт руки на верх спинки и с той же, вызывающей содрогание улыбкой повторяет: — Да, вы у нас криминальный элемент. За последние тринадцать лет ваше имя упоминается в полицейских делах как минимум дважды. И какие дела! Зверское избиение человека, пропажа маленькой девочки! И вот теперь ещё исчезновение государственного алхимика. Что же делать с вами, а? Блондинка стоит по правую сторону от Мустанга. Весь её вид показывает, что если я попробую сделать лишнее движение или даже если скажу что-то неправильное, она с радостью пристрелит меня. — О чём вы? – через силу говорю я. – Что вы несёте? Улыбка Мустанга становится ещё шире. — Ах, да, забыл спросить вас! Как поживает Эдвард Элрик, как его здоровье? Не просил ли передать что своему непосредственному начальнику Рою Мустангу? – лицо его становится серьёзным, он подаётся вперёд и говорит срывающимся от ярости голосом: — А, может быть, Эдварда Элрика уже нет в живых? — Вы с ума сошли. Я же вам всё рассказал… — Вы врёте, Темор, — полковник снова улыбается и повторяет, как будто ему доставляет удовольствие произносить эту фразу. — Вы врёте. Вы похитили Эдварда Элрика, вы держите его в заточении. Верно? — Нет… Вы с ума сошли… — Бросьте. Вы думаете, что вы такой умный, вы можете обхитрить нас? А как вам понравится, если я скажу, что вы – маньяк-убийца? Сижу, моргаю, тупо гляжу на Мустанга. Он просто свихнулся... Или это я свихнулся? Что происходит? — Как это? – глупо спрашиваю я. — Ну, как же, вы сами в этом недавно признались! — Я? – кажется, окружающий мир потихоньку катится в тартарары. Полковник с довольным видом кивает. — Точно. Вы признались библиотекарше Марине Блум в том, что вы убили, расчленили и частично съели мальчика. Как же вы могли забыть об этом? — Я просто пошутил! Я… она не поняла меня сначала, но я ей объяснил!.. Полковник качает головой. — Почему-то я вам не верю. Знаете, что я думаю по этому поводу? – он пальцем манит меня поближе и, когда я подвигаюсь к нему, шепчет таинственным голосом: — Вам хотелось сознаться. Вы не могли больше держать это в себе. Я в ужасе отшатываюсь от него. — Нет! Неправда! Я не трогал его, я не видел его с тех пор, как он приходил ко мне! — Хватит уже! – Мустанг резко повышает голос, и девушка рядом с ним вздрагивает. Хьюз оборачивается и одобрительно смотрит на полковника. – Вы – убийца, и это – не первое ваше преступление. Три года назад около вашего дома последний раз видели маленькую девочку Каталину Роуз. А потом она исчезла. Вы проходили как свидетель по этому делу, но все улики указывают на вас! — Да вы – чокнутый! – кричу я. – Она утонула, утонула, это все знали! Недалеко от меня течёт река, она сорвалась с обрыва и упала в неё! — Тело так и не нашли. — Её унесло течением! – я не слышу ничего, кроме собственного крика. Полковник морщится. — У вас истерика, успокойтесь. Сядьте, выпейте водички. Лейтенант Хоукай, принесите воды господину Темору… Пейте. Вот так. Продолжим. Тело найдено не было, следов на обрыве – тоже. Последний раз девочку видел Том Лютер, и он утверждал, что она крутилась около вашей ограды. — Она хотела сорвать яблоко с ветки, я вышел и прогнал её! — Нет, не так. Вы заманили девочку к себе и убили её. Всё указывает на это. Где тело закопали? — Вы не докажите то, чего не было, — устало говорю я. — Бросьте, я всё могу доказать, — Мустанг, не отрываясь, глядит мне в глаза. – Выбирайте, Темор. Я могу повесить на вас два убийства, убийства детей. Вы до суда не доживёте, вас прикончат сокамерники. В уголовном мире ОЧЕНЬ не любят детоубийц. Или… Я так понимаю, что вам нужны алхимические способности Эдварда. Я очень на это надеюсь, я просто уповаю на то, что вы не из тех, кому нравится мучить и убивать людей. Вы сознаетесь, что похитили его, укажете нами его местонахождение, и, если Эдвард жив и здоров, вам дадут не самый большой срок. Отделаетесь малой кровью, так сказать. Где сейчас находится мальчик? Ну же, говорите. Полковник ждёт. Светловолосая девушка смотрит на меня холодным взглядом. Хьюз в углу комнаты поблескивает своими очками. Тишину ожидания нарушает лишь шелест книжных страниц: солдаты добрались до моей библиотеки. Что мне делать? Он способен на это, я вижу по его глазам. Что делать? Неужели всё закончится так?.. В голове пусто. Мустанг хочет сказать что-то ещё, но с улицы слышатся шаги. Кто-то заходит на крыльцо, заглядывает в дом. — Позвольте спросить, что здесь происходит? В дверях — толстый рыжий мужчина пятидесяти лет от роду, в форме чуть более тёмного синего цвета, чем у военных. На груди отливает жёлтым полицейский значок. Дик Френсис, начальник полиции, собственной персоной. Из-за плеча выглядывают крысиные мордочки его прихвостней. Ещё этого не хватало. Может, сразу во всём сознаться? — А, господин Френсис, — недовольно говорит полковник. – Давненько не виделись. Начальник полиции важно проходит в дом и, подбоченившись, изрекает: — Полковник, не сочтите за труд и объясните мне, какого чёрта вы делаете тут. — Угадайте с трёх раз, — огрызается Мустанг. — Но-но, не нужно мне грубить! По-моему, кое-кто превышает свои полномочия! С вашего приезда сюда здесь творятся очень странные вещи. Какой-то негодяй ограбил наш строго охраняемый полицейский архив, не знаете, кто это мог быть? Мне хочется истерически расхохотаться. Если бы военные объекты Аместриса охранялись так, как этот несчастный архив, то нас давно завоевала бы любая вшивая Драхма. А вот то, что они обнаружили пропажу так быстро – это действительно странная вещь. Наверное, кто-то перепутал архив с туалетом, зашёл туда и увидел, что там пусто. Кроме этих двух дел, в нашем городке больше не происходило ничего криминального уже лет сто. — Понятия не имею, — холодно отвечает полковник. — А ещё ваши подчинённые бегали по городу и пугали людей своими расспросами. И напоследок вот это – вы самовольно производите обыск в доме одного из горожан. Это прерогатива полиции, в конце концов! Почему вы не поставили меня в известность относительно ваших планов! — Мы поставили вас в известность ещё месяц назад, — вступает в разговор Хьюз. – Но вы отказались нам помочь. Дословно цитирую: «Пропал ваш человек, вы и ищите его». Вот мы и ищем. — Но вы ищете его в доме у МОЕГО человека! – отвечает Френсис, весь вне себя от праведного негодования. – Это мой город, и я в ответе за его жителей! — Ваш человек в ответе за пропажу нашего человека, — медленно и раздельно, как ребёнку, поясняет Хьюз. — Да с чего вы это взяли? – удивляется Френсис. – Наш Темор – законопослушный гражданин, он и мухи не обидит. Полковник мрачно глядит на него исподлобья, словно не может понять, шутит Френсис или нет. — Ваш законопослушный гражданин тринадцать лет назад избил до полусмерти человека. — А, так то адвокатишка был, — полицейский машет рукой, будто речь идёт о какой-то мелочи. — Он его за дело побил, — встревает Смит, правая рука Френсиса. – Этот адвокат его без гроша оставил. — Да-да, ещё тот гад был, — поддакивает бородатый Вессон. – С кем не бывает, выпил парень, вспомнил обиду и пошёл разобраться. — Он чуть не убил человека, — напоминает Мустанг. — Погорячился, с каждым может быть, — Френсис разводит руками. — Погорячился, значит. Лейтенант Хоукай, дайте мне папки. — Эй, это же из нашего архива! – кричит Смит. — Неужели? Видите, как хорошо — нашлись, — хладнокровно отвечает полковник. – Так, что там у нас… Вот: «многочисленные кровоподтёки по всему телу, пять сломанных рёбер, вывихнута рука. Ещё: «, трещины в черепе, сломанная нижняя челюсть, четыре выбитых зуба»… — он поднимает глаза и, не обращая внимания на протянутую за документами руку Смита, обращается к Дику: — Странно, что до суда дело не дошло. Почему пострадавший не стал настаивать на суде, господин Френсис? — Обращайтесь ко мне по званию, — с достоинством говорит Френсис. — У вас есть звание? – Мустанг приподнимает тонкую бровь. Начальник полиции багровеет. – Мммм… Сержант? Дик яростно показывает на свои погоны. Полковник весело щурится: — Простите, забыл дома очки, не могу разглядеть. В общем, это наше дело, господин Френсис. Не стоит вам в него вмешиваться. — Да как вы смеете!.. – Начальник полиции замахивается на Мустанга. Я знаю, что он просто хочет ткнуть его в грудь своим жирным пальцем (есть у него такая мерзкая привычка), однако этого не знает лейтенант Хоукай. Дик Френсис замахивается… и застывает с поднятой рукой, растерянно моргая белесыми ресницами. Не знаю, как бы я отреагировал, если бы мне в лицо смотрело дуло армейского пистолета. Смит и Вессон с отчаянными и перепуганными лицами достают своё оружие и направляют его на девушку. Руки у них дрожат. Мне уже второй раз хочется расхохотаться. Откуда у этих шутов пистолеты? Наверное, Дик достал где-то, решил произвести впечатление на столичных. Сто процентов, что они даже не заряжены. — Опустите пистолет, Хоукай, — раздражённо говорит полковник. – Послушайте, капитан, если вы хотите-таки завести дело (кстати, вот ваши папки, спасибо за предоставленные материалы), то можете идти домой. Завтра я приду в участок и вручу вам копии всех наших записей по исчезновению Эдварда Элрика. — Зачем же,— выдыхает Френсис, в чей лоб больше не утыкается пистолет лейтенанта. Он садится на кресло и закидывает ногу на ногу. – Я тоже хочу послушать вашу беседу. А полицейское дело заведём на месте. Смит, доставай блокнот, будешь всё записывать. Если бы можно было испепелить взглядом, от Дика осталась бы горстка пепла. Мустанг скрипит зубами, но сделать ничего не может. — Хорошо, — дрожащим от злости голосом говорит он и снова садится на стул напротив меня. – Так что, Темор, вы подумали над моим предложением? — Подумал, — отвечаю я. – Делайте со мной, что хотите, но я не знаю, где находится Эдвард Элрик. Лицо у полковника перекашивает, и меня снова пробивает на ха-ха. Не ожидал, красавчик? Пока вы с Диком собачились, я успел продумать линию поведения. — А с чего вы вообще взяли, что он причастен к его исчезновению? – спрашивает Френсис со своего кресла. — Много причин, — угрюмо отвечает Мустанг. – Во-первых, Эдвард Элрик направлялся к нему в тот вечер, это могут подтвердить как минимум шесть человек. Что произошло в этом доме с ним — неизвестно, но больше его уже никто не видел. — Зачем нашему Темору этот пацан? Разве чтобы супчик сварить, а, брат? – начальник полиции ухмыляется и подмигивает мне. Господи, да сколько мне ещё будут припоминать эту дурацкую шутку! Чёртова Марина… — Может, и для этого, — ледяным тоном говорит полковник. – Далее, через пять дней после пропажи мальчика он взял в библиотеке четыре книги по алхимии. Зачем они вам, Темор? Я не успеваю и рта раскрыть, как Смит разевает свой: — Вы извините, но если такие малолетки ходят с часами государственного алхимика и нос задирают, то здоровым мужикам становится обидно. А мы что, лысые? Тоже можем алхимии научиться! Полковник прикрывает глаза узкой ладонью. По-моему, он считает про себя до десяти, и не один раз. — Зачем вы одиннадцатого августа купили две зубные щётки? – спрашивает он после минутного молчания. Ох, уж, этот мне коротышка! «Темор, мне нужна зубная щётка! Это тебе хорошо, привык, что изо рта несёт, а я так не могу!» После таких слов я решил и себе щётку купить. — Теряю всё постоянно, вот и купил сразу две, — отвечаю я. — Ясно… А зачем вам понадобился перегонный куб, вы его спрашивали у Тора Салимана два дня назад? Полицейская шайка начинает дружно гоготать. Полковник недовольно морщится, он уже знает, каков будет мой ответ. — Так точно, самогон делать, — отвечаю я. — Вы, вроде бы, не пьёте… Хорошо, а как объяснить, что после исчезновения мальчика вы стали покупать больше продуктов? — Сразу после исчезновения? – ехидно спрашиваю я. Вот мой главный козырь. Как хорошо, что недомерок посидел на диете. Мустанг оборачивается к Хьюзу, тот пожимает плечами. Да им и в голову не пришло спросить у Лауры, с какого именно числа я начал брать больше еды! — Ну, примерно, — говорит полковник. – С чего вдруг на вас такой жор напал? — Я много работаю, требуется больше энергии, — отвечаю я. — Что за бред? Перестаньте сочинять. Смотрите, это же удивительное совпадение: после исчезновения мальчика у вас резко меняется образ жизни, вы почти не выходите из дома, продуктов стали больше брать, алхимию ни с того ни с сего начали изучать. — Да он у нас вообще странный, — отвечает Френсис. – не то, что папашка его был. — Да, Родриго был парень что надо! – подхватывает Смит. – Какие пирушки закатывал! — Красавец, гуляка, выпивоха, постоянно у него мы все собирались, — мечтательно говорит Вессон. — А этот, даром что внешне – вылитый папочка, но по характеру со-о-овсем другой! — Ага, я у него дома всего второй или третий раз! Он даже на новоселье никого не позвал! — Не мешайте допросу! – вскипает Мустанг. — Допрашивают задержанных, а вы, кажется, ещё не арестовали Темора, — надзидательно говорит Смит, ковыряясь пальцем в зубах. Полковник смотрит на них, беспомощно переводит взгляд на Хоукай, на Хьюза. Хьюз подходит к троице моих защитников. — Господа, можно вас на секундочку? – спрашивает он. Вид у него такой таинственный, что они оставляют нас и отходят с подполковником в сторону. Я слышу: «Позвольте показать вам самое прекрасное, что вы когда–либо могли увидеть на этом свете»… Воспользовавшись передышкой, Мустанг наклоняется ко мне и говорит тихим голосом: — Слушайте меня внимательно. Ваши глупые отговорки меня ни в чём не убедили. Я по-прежнему на сто процентов уверен, что мальчик у вас. — Это неправда, — я мотаю головой, но он продолжает: — На что вы надеетесь? Думаете, мои ребята не найдут Эдварда? Даже если вы убили и закопали его у себя на участке, мы весь двор перероем, но найдём тело. — Я не убивал его… — Сейчас мы с вами сядем в машину и поедем в Центр. А там всё произойдёт точно по описанному мною сценарию. Разве что я не рассказал, как у нас допрашивают подозреваемых. — Говорю вам ещё раз… — У алхимиков, знаете ли, большие способности. Внешне на вас и синяка не останется… — Я не знаю, где находится Эдвард Элрик! Полицейские оборачиваются на нас. — Эй, вы нашего Темора не обижайте! – визгливо прикрикивает на Мустанга Смит. — Так, всё. Хватит, — полковник встаёт. – Эй, Фьюри, вы закончили? — Почти всё, полковник. Мои ребята в столовой заканчивают. Наверху уже всё обыскали, мальчика там нет. Мустанг темнеет лицом. Внезапно он протягивает руку и указывает пальцем на что-то рядом со мной: — А это вы как объясните? Я поворачиваюсь… и мертвею: рядом с диваном на журнальном столике лежит поднос, а на подносе ДВЕ тарелки. — Это что такое? Со стороны столовой раздаётся звук бьющейся посуды. — А ведь это называется «порча имущества», — замечает Френсис. – Ну, Темор, что скажешь? — В раковину посуда не помещается, — угрюмо отвечаю я. – Вон, сами слышали. Теперь складываю в гостиной. — Вы бы видели его кухню, — поддакивает Фьюри, невысокий темноволосый парень в очках. – Там такой беспорядок. Хьюз заглядывает в столовую, поворачивает голову к нам и машет рукой: — Эй, тут подвал. Полковник бросает на меня быстрый взгляд. Весь его вид говорит: «Ну, всё, теперь ты попался». Проходим в столовую. Коврик валяется у стены, дверца открыта. Из отверстия слышатся голоса солдат. Хьюз подходит к краю и присаживается на корточки. — Что там, ребята? — Да ничего, — слышится раздосадованный голос. – Кучи банок. Соленья, маринады… — Каждый сантиметр обыщите, — командует Мустанг. Подхожу поближе и заглядываю внутрь. Двое солдат разглядывают банки в полумраке. Хьюз отодвигает меня: — Дайте-ка я посмотрю. — он спускается вниз по стремянке, оглядывает подвал. Подходит ближе к стене, начинает рассматривать каждый сантиметр. Разглядывает медленно, внимательно. У меня даже дыхание останавливается. Вот уж кто не упустит ни одной детали. Так он подходит к фальшивой стенке, останавливается перед ней. Стоит очень долго. А потом точным движением кладёт руку на мою «открывательную» банку. Сейчас попробует снять… Один из солдат неосторожно смахивает с полки разом целых три банки. Слышится треск разбитого стекла. — Вы решили всё в доме расколотить? – саркастически вопрошает Френсис. Подполковник так и стоит с рукой на банке. Он поднимает глаза на меня и говорит: — Огурчики-то ваши испортились уже. Вон, крышка вздулась, — и убирает руку. Словно гора с плеч. Чёртов Хьюз, у него безумно развита интуиция. Сразу подмечает, если что-то не так. Вот и здесь, он чувствует нечто странное, но, видимо, сам не может понять, что. — Стены простучите, — отдаёт приказ Мустанг. — Уже простучали, сэр. Ничего. Ну, а вы думали. Я специально утолщал мою фальшивую стенку. Наверное, если подсчитать всё время, что потратил на ёе устройство, на механизм скольжения, то наберётся месяца два. Мустанг запускает руку в смоляные волосы, чешет голову. Вид у него обескураженный. — Ладно, сворачиваемся, — решает он. – Фьюри, посмотри, так там на улице, нашли чего или нет. А вы, Темор, собирайтесь, поедем с нами. — Эй, разве он не доказал, что невиновен? – удивляется Френсис. — Меня лично он не очень убедил, — отрезает полковник. – Давайте, берите вещички, и поехали. И тогда Дик совершает нечто, чего я совершенно не ожидаю от него. Вместе со своей шайкой он становится в дверях и говорит с решительным видом: — Он останется здесь. Я не позволю военным творить произвол в моём городе. — Вашу мать!..— срывается полковник. – Всё законно, у нас есть приказ от фюрера, подписанный им лично. Хоукай, покажите им. — Не трудитесь, полковник, — высокомерно отвечает начальник полиции. – Мы люди маленькие, с фюрером лично не знакомы, откуда нам знать, его это подпись или нет? Может, эта дамочка сама и подписала. — Так, мне это надоело. Теперь уже вы отказываетесь подчиниться законной власти. Да неужели вы думаете, что сможете остановить нас? Вас трое, а нас шестеро в доме, и ещё трое на улице. — Ничего, — говорит Дик. – Я ещё ребят привлеку. Из нашего участка позову, там ещё пятеро, потом из городских наберём человек сорок. Вам не выехать из города. Молча смотрю на окружающее меня безумие. Неужели это происходит со мной? Дик… Я всегда относился к нему с лёгким презрением: жирный, ленивый, недалёкий человек, которого и всерьёз воспринимать не стоит. А сейчас он готов стоять насмерть… ради чего, ради кого? Ради меня, который терпеть не может и этот город, и каждого, кто в нём живёт? Полковник тем временем ленивым жестом достаёт из кармана пару белых перчаток и медленно надевает их. Замечаю на них алхимические символы. А так как я теперь человек более-менее сведущий в алхимии, то понимаю, что это – огненные знаки. Кажется, сейчас случится нечто страшное. Лейтенант Хоукай с решительным видом достаёт оружие, солдаты напрягаются… — Полковник, в этом нет смысла, — устало говорит Френсис. – Мне тяжело говорить это вам, но, скорее всего, ваш парень утонул. — Что? — За последние пятьдесят лет в нашей реке утонуло около пяти человек. Там, на берегу, есть очень коварное место. Не дай бог подойдёшь ближе, и сразу свалишься с обрыва. А внизу – камни, глубокое дно, быстрое течение. Я так понимаю, у вашего мальчишки был неприятный разговор с Темором, тот его прогнал из дома. Парень расстроился, пошёл прогуляться и вышел к речке, тем более, что она тут недалеко. Понимаете, с этого места открывается очень красивый вид. Он решил подойти поближе к обрыву – и сорвался. Вот и всё. — Почему вы в первый раз не сказали мне про это? – говорит полковник, нахмурившись. — А вы не спрашивали! – встревает Смит, но Френсис обрывает его: — Заткнись. Хм… Вы пришли к нам такой важный, надутый, шишка из столицы. Стали давать указания своим высокомерным тоном. Мне просто не захотелось помогать вам. — Даже если речь шла о жизни мальчика? – с горечью спрашивает Хьюз. Дик опускает глаза. — Ему всё равно никто бы уже не помог. Полковник закрывает рот ладонью. Хьюз растерянно снимает очки и начинает крутить их в руках. — Рой, а ведь действительно, когда мы прочёсывали местность, Альфонс чуть не свалился в воду… — У нас девочка пропала три года назад, — продолжает Френсис. — Долго искали, а тело так и не нашли. Ленточку на краю обрыва только… через полгода… Впрочем, вам нет смысла ещё искать следы, месяц прошёл… Темор, ты как думаешь, мог он от тебя к речке пойти? Расхрабрившись и обнаглев от того факта, что с меня почти снято подозрение, я говорю важно: — Конечно, мог. Да, вспоминаю, он кричать на меня начал, а я ему: «Сходи на реку, охладись». Ну, конечно, сорвался с обрыва и сразу камнем на дно со своими автопроте… — я осекаюсь, но поздно: полковник поворачивается ко мне, и у него такое выражение лица, словно я на его глазах только что убил ребёнка. Потом лицо его меняется, и я понимаю, что сейчас меня никто не спасёт: ни эти трое клоунов, ни Хоукай, ни Хьюз, даже если они и захотят. Но Хьюз всё же кладёт руку на плечо Мустанга и зовёт: — Полковник Мустанг… Рой… — Подожди, — полковник дёргает плечом, но Хьюз не отстаёт: — Рой, отойдем на секундочку. Я хочу кое-что сказать тебе. Это очень важно, Рой. Мустанг отводит безумные глаза от моего лица, они с подполковником отходят в угол гостиной и начинают яростно и очень тихо спорить друг с другом. Хьюз явно убеждает полковника в чём-то, а тот никак не соглашается. Полжизни бы отдал, чтобы узнать, о чём они говорят сейчас. Видимо, эта мысль приходит в голову не мне одному, потому что полицейская шайка явно хочет подслушать разговор двоих военных. Однако на их пути вырастает лейтенант Хоукай и чуть заметно качает головой. Подполковник говорит что-то эмоциональное, размахивает рукой, Мустанг лишь мотает головой. Похоже, у Хьюза ничего не получается, и вдруг девушка, стоящая спиной к спорщикам, слегка поворачивает голову и говорит нечто вроде: «Думаю, он прав, полковник». По крайней мере, мне слышится так. Мустанг машет рукой – делайте, что хотите. Он идёт ко мне, останавливается и говорит тусклым голосом, глядя в пол: — Простите за беспокойство, господин Темор. Обещаю, мы вас больше не побеспокоим, — и, ни с кем не прощаясь, быстро выходит из дома. Следом за ним выходят Хоукай, солдаты. Последний – Хьюз. В дверях он оборачивается и смеряет меня пристальным взглядом. — Спокойной ночи, господа, — отрывисто говорит он и растворяется в ночи. Френсис и шайка с раскрытыми ртами смотрят им вслед. Похоже, они, как и я, не могут до конца поверить, что военные ушли. Потом начинают хохотать. — Ага, столичные крысы, поняли, что и мы не лыком шиты! – верещит Смит. — Мальчишку только жаль, — говорит Френсис задумчиво. – Ты действительно так ему и сказал, Темор? — Ну да, сейчас только вспомнил, — вру я. Френсис кивает и смотрит на часы. — Бог ты мой, а ведь уже полвторого ночи! Ох, и доставил ты нам хлопот, брат, — он треплет меня по плечу. У меня перехватывает дыхание от эмоций. — Ребята… Спасибо вам… Если бы не вы… — Да ладно, — начальник полиции передёргивает плечами. – Разве я позволю этим военным распоряжаться в моём городе и обижать моих людей? Тем более, что дело и так ясное. Не пойму только, почему он на тебя таким зверем посмотрел. Ну ладно, пошли мы. С тебя выпивка, брат. Он шутливо толкает меня в бок, и полиция уходят. Я остаюсь один в таком просторном и опустевшем вдруг доме. Подхожу к окну, утыкаюсь в стекло лбом и стою, гляжу в ночь. Господи, во что я впутался? Если бы можно было повернуть всё вспять… Но пути назад нет, ведь внизу, под этим полом, в тёмной холодной комнате сидит невысокий желтоглазый мальчик. И я не могу уже отпустить его. Живым – не могу. Меня начинает бить озноб, несмотря на жаркую ночь. Прикасаюсь рукой к одежде – она мокрая насквозь. Снова в душ? Нет, не хватит сил. Прости, Эдвард Элрик, но сегодня ты действительно остался без ужина. Я раздеваюсь донага, кутаюсь в одеяло и залажу с ногами на диван. Какой жуткий и странный вечер. Может, мне просто кажется, что я дома, а на самом деле я сижу в колодках в военной машине, под конвоем? Там моё место. Однажды я уже сидел в тюрьме, сидел около двух месяцев. Ждал суда. Только суд не состоялся. В этом городе очень любили моего отца, и терпеть не могли «мерзкого адвокатишку, который обчистил до нитки бедного паренька». Френсис тормозил дело, как мог, свидетели не хотели давать показания, какие-то незнакомые люди приносили мне в тюрьму домашнюю выпечку. Пострадавшего никто не жалел, с ним перестали здороваться ещё за месяц до моей выходки. В конце концов он просто переехал в другой город, и меня выпустили. Вот так, господин Мустанг, вы это хотели узнать?.. И всё же, никак не могу понять, отчего полковник готов был арестовать меня, не имея прямых улик, но отпустил, когда точно стал уверен в моей виновности. «Мы вас больше не побеспокоим». Как же, охотно верю. Вы что-то задумали. Знать бы ещё, что… И надо же было так глупо проколоться, кто меня за язык тянул? Ничего, у меня ещё есть шанс, просто надо поторопиться… Голова вот-вот расколется от мыслей, и я хватаю книжку, что лежит на журнальном столике рядом со злосчастным подносом. Это «Эквивалентный обмен». Раскрываю её, чтобы отвлечься, и незаметно для себя с головой погружаюсь в чтение. Военные, полиция – всё уходит куда-то далеко… — Эдвард, я понял! — я с криком врываюсь в комнату. Он лежит, накрывшись с головой одеялом. Я подхожу к нему и трясу: — Эдвард, просыпайся! У меня, кажется, получилось! Злое сонное лицо высовывается из-под одеяла: — Руки убери, мать твою! Я отступаю, но не могу сдержаться и повторяю снова: — Получилось, Эдвард, получилось! — Ммммм… Дал бы ещё поспать, гад… — мальчишка зевает, потягивается. Садится на кровати, спускает ноги на пол и сидит около минуты с закрытыми глазами, словно медитирует. Лицо немного припухло ото сна, всклокоченные грязные волосы торчат во все стороны. Он приоткрывает один глаз, потом второй. Говорит сердитым голосом: — Ну, что это такое! Чего у тебя получилось? Слово «алхимия» без ошибок написать? — Я понял, как преобразовывать неблагородные металлы в золото! Весь сон коротышки как ветром сдувает: — Что? Да ты гонишь… — Вот, посмотри, — я сую ему под нос свои записи. Он машинально берёт лист в руку, но я, спохватившись, вырываю его. – Нет, я сам подержу перед тобой. — Придурок, — бормочет мальчишка. – Не нужны мне твои писульки, нет от них никакого проку. — Как это? — Так это. Зря бумагу перевёл, всё это – лажа. — Да нет, не может быть! – я прижимаю к себе листы. Чёрт, я докажу ему! Я сам много раз проверил свои записи, там все правильно. — Вот, смотри, — я кладу доску горизонтально на пол, беру мел и начинаю лихорадочно рисовать, попутно объясняя: — Ты сам мне говорил, что некоторые вещества нельзя преобразовать в другие при всём желании, слишком уж у них разные структуры. Так вот, я вывел общую закономерность для всех веществ, которые относительно легко можно трансмутировать в золото! Гляди, круг должен быть примерно таким… Здесь треугольник, верно?.. А сама формула выглядит так… Ну, это общая, а с поправкой на материал, из которого я хочу создать золото, примерно во-о-от так… Мальчишка растерянно переводит взгляд с меня на круг, с круга на меня. Он явно не знает, что ему делать. А потом вдруг усмехается и ложится назад на постель. Подпирает голову рукой и говорит ехидно: — Давай, порадуй меня ещё раз. — Это в каком смысле: «ещё раз»? – настораживаюсь я. — Ни в каком, это я так, просто. Давай, калякай дальше, может, снова посмеюсь. — Да что не так? – свирепею я. — ВСЁ НЕ ТАК, Темор. Ты ошибаешься во всём. — Ай, ну и пусть, — я машу на него рукой и продолжаю чертить. – Если ошибся сейчас, потом переделаю с поправкой на предыдущий опыт. — Как же, переделаешь, — бормочет он. – Если будет кому переделывать. Я тебе рассказывал про отдачу, Темор? — Да, — я уже заканчиваю и почти не слушаю его. – что-то рассказывал. — Темор, посмотри на меня. Я поднимаю глаза. Мальчишка сидит, у него серьёзное лицо. Он поднимает руку и хлопает себя по стальному плечу: — Вот отдача, понял? – рука спускается вниз и касается левого колена. – И это – тоже отдача. Отдача во всей своей красе. Я так и застываю на полу с мелом в руке. — Да, Темор, отдача – это когда ты что-то напортачил, и энергия преобразования, не найдя выхода, прокладывает себе новое русло. Она направляется прямо на алхимика. В результате трансмутируется не нужный тебе предмет, а ТЫ, и самым жутким образом. Так и сажусь на пол, прямо на доску. Перед глазами мелькают страшные картины. Господи, что же натворил этот мальчишка, раз по нему ударила такая мощь! Он следит за выражением моего лица и удовлетворённо кивает. — То-то же. — Но… Ты же говорил, что это плата за знание… — Так точно, плата. Безболезненный урок не имеет смысла, Темор. Только потеряв что-то, можешь обрести другое. Равноценный обмен, помнишь? Весь день после своего провала хожу, как потерянный. Как же так, я был уверен… Всё зря, а ведь сюда в любой момент снова могут нагрянуть военные. Вечером снова спускаюсь к мальчишке. Заметив мой убитый вид, недомерок говорит утешительно: — Да ладно тебе, надо просто всё повторить сначала, и будет полный порядок. — Что?! Ты издеваешься? Мы целый месяц потратили на это, и теперь ещё месяц? — Месяц? Хммм… Теперь хоть знаю, сколько я здесь уже сижу. Я уж думал, больше… Не волнуйся, мы повторим только те моменты, которые ты не до конца понял. Куда ты так торопишься? — А тебе, что, самому понравилось здесь сидеть? – грубо спрашиваю я. — Ну, а ты думал. Даже если прогонять будешь – не уйду. Темор, — голос мальчишки становится вкрадчивым, — а ведь тебе, наверное, полиция покою не даёт, ходят постоянно, расспрашивают? В ответ я мотаю головой: — Нет, после тебя приходил лишь твой брат, но я сказал ему, что не стал с тобой разговаривать и прогнал. Он ушёл, и с тех пор меня никто не беспокоил. Военные рыскали по городу дня два, обыскали всё и уехали. Ты считаешься пропавшим без вести. Сузив глаза, мальчишка недоверчиво смотрит на меня. Опускает голову, закусывает нижнюю губу. Что, снова заплачет? А потом я снова наблюдаю эту удивительную смену настроения. Уголки его губ поднимаются вверх, он глядит на меня хитрыми жёлтыми глазами и говорит: — Вот и хорошо, мешали бы только. Ну что, неси поесть, и начнём переучиваться. За ужином он напряжённо думает о чём-то, меня почти не слушает. Поднимает руку, внимательно разглядывает свои обкусанные грязные ногти. Осматривает комнату, и так основательно, как до этого Хьюз – мой подвал. После ужина он брезгливо отодвигает от себя тарелку: — Ох, ну и дрянь. Надоели твои овощи. Приготовь завтра курицу. — Я колбасу тебе могу принести… Мальчишка сдвигает брови и рычит на меня: — Себе принеси! Ну что за беда, я ведь ничего такого не прошу! Мать твою, Темор, и ты, и я прекрасно знаем, что мне отсюда уже не выйти! Ты уже почти научился создавать золото, значит, мне недолго осталось. Считай это моим последним желанием, в конце концов! — Что ты, что ты, Эдвард! – я машу руками на него. Ещё одна истерика коротышки – это уже выше моих сил. – Эдвард, мы же договорились с тобой, я отпущу тебя. Будет, будет тебе курица, завтра же приготовлю! Перед сном ещё раз проглядываю свои записи. Что не так? Никак не могу найти ошибку. Надо попросить завтра коротышку, пусть объяснит все мои недочёты. На следующее утро он встречает меня фразой: — Эй, кто-то кое-что обещал мне! — Помню. Вечером будет торжественный ужин. Я подсовываю ему свои листы, но мальчишка лишь отмахивается от меня: — Даже на глаза мне эту ересь не показывай. Лучше повторим с тобой алхимию разъединения, она у тебя хуже всего получается. День проходит спокойно. Мальчишка на удивление доброжелателен, ни разу не произносит свои обычные: «Что за беда», «Гос-с-с-оди» и «какой же ты кретин». От алхимии разъединения мы переходим к синтезу твёрдых веществ. Я задаю ему те вопросы, которые боялся спрашивать раньше из опасения, что он назовёт меня придурком. Он отвечает на всё, говорит понятными словами. Всё как в первые дни обучения, пока скверный характер коротышки ещё не взял верх. Один этот день даёт мне едва ли не больше, чем прошедший месяц. Вот только мыслями Эдвард где-то далеко. Когда вечером я ставлю перед ним на стол блюдо с желанной курицей, лицо у него становится напряжённым. Что-то явно не даёт коротышке покою. Чувствует, что мы уже почти закончили обучение? — Ешь, Эдвард, ты же просил. Мы едим за одним столом, разговариваем друг с другом спокойно, почти дружелюбно, даже не кричим друг на друга, что удивительно. Неужели на человека так способна влиять еда? Знал бы об этом, кормил бы его так каждый день. Говорю об этом Эдварду, он смеётся. — А у тебя, оказывается, есть чувство юмора, Темор. А вообще, странный ты человек… — Это почему же? Он долго ничего не отвечает, лишь задумчиво вертит в руке куриную косточку. Вздыхает, словно решившись на что-то, поднимает на меня глаза и спрашивает: — Скажи, а что ты будешь делать после того, как научишься создавать золото? — Как что? Мы же говорили с тобой. Уеду далеко, позвоню в полицию… Он морщится: — Да я не о том. Ты что будешь делать, как думаешь жить дальше, чем заниматься станешь? — Ну… Чем буду заниматься… — я мечтательно поднимаю глаза. – Ох, я часто думал об этом. Перееду в город побольше, ближе к столице. Буду приобретать старинные серебряные и медные вещи, а перепродавать уже золотыми. В другом городе, конечно. Со временем построю большой дом, стану лошадей разводить. Давно мечтал об этом, у мамы была своя конюшня. Мальчишка кивает. — Понятно. Вот, значит, какие у тебя мечты. Мечты… как жаль, что мечты разных людей подчас несовместимы. – И, прежде, чем я успеваю его спросить о смысле этой фразы, он говорит быстро: — Спасибо, всё было очень вкусно. Завтра продолжим. Поверь мне, осталось немного, совсем немного. Даже меньше, чем ты думаешь. Да, и не выключай свет, пожалуйста, а то меня уже кошмары мучают. Я поднимаюсь из-за стола, беру поднос и хочу уже выйти, но любопытство побеждает. — Эдвард, а какая у тебя мечта? — Глупый вопрос, Темор. Спокойной ночи. Я выхожу, но в дверях оборачиваюсь и говорю: — Знаю, ты хочешь найти философский камень! Эдвард, который уже лёг на постель, улыбается в ответ милой улыбкой и говорит: — Я хочу своими глазами увидеть, как тебя предают жестокой и мучительной смерти. Свет не выключай, пожалуйста. Поднимаюсь наверх, принимаю душ и ложусь спать. Но сна нет ни в одном глазу. У меня приподнятое настроение. «Осталось совсем немного». Странно, но мне и впрямь жаль уезжать отсюда. Сколько лет мечтал, а теперь не хочется оставлять этот дряхлый дом, мой заросший яблоневый сад, моё хозяйство. И по людям этого города я тоже буду скучать… Особенно по Лауре… В голове прокручивается весь нынешний день, все разъяснения коротышки. Внезапно разрозненные частички в моей голове складываются в единую картину. Я подскакиваю на кровати. Вот оно! Я понял суть алхимии! Поднимаюсь на ноги и бегу в гостиную. Включаю свет, рисую карандашом алхимический круг на столе, что стоит посреди гостиной, вписываю туда формулу. Хватаю из раковины алюминиевую ложку, кладу её в центр круга и активизирую его. Когда опадает голубое пламя реакции, на моем столе лежит золотая ложка. У меня получилось. Хватаю вторую, третью ложку, и они все превращаются в золотые. Ноги у меня подгибаются, голова идёт кругом. Я бегу в спальню, вытаскиваю из-под кровати свои записи, пробегаю их глазами. Чёрт бы его побрал! Одеваюсь и решительно иду в столовую. Кажется, пора разобраться с недомерком. Да, так оно и было. Я ужасно разозлился тогда, что этот сопляк обвёл меня вокруг пальца, хоть и на короткое время. Но я не собирался убивать его, сначала даже и не думал об этом. Ещё когда План только создавался, я решил для себя, что не буду пачкать руки. Я научусь создавать золото, сяду в поезд и уеду далеко-далеко, а алхимик пусть остаётся под землёй. Сам помрёт от голода и жажды. И когда мальчишку поймал, я не думал отступать от первоначального намерения. Я спускался в подвал, и у меня появилась на секунду мысль, что ну его, дождусь утра и сбегу из города. Но до жути хотелось посмотреть в его лицо, когда я скажу ему, что я научился создавать золото, и что я понял его обман. Захотелось, чтобы он испугался за свою жизнь, чтобы не разговаривал больше со мной в его обычной манере, чтобы стал просить меня об отсрочке… Я был очень зол на него тогда… …Странное место: над головой – какие-то коммуникации, провода. Под ногами снуют крысы; ненароком наступаю на одну, она верещит, и я чуть не падаю от неожиданности. Конвоиры хохочут. — Потерпите, смертнички, почти дошли, — весело говорит один. Мы проходим через какой-то зал. Там дверь; я мельком гляжу на рисунок, что украшает её… и успокаиваюсь: теперь я знаю, что именно ждёт меня. Спускаюсь вниз, отпираю двери и машинально закрываю их следом за собой. Когда подхожу к последней, по привычке тяну руку к выключателю... Ах да, я же оставил ему свет. Дверь распахивается, и я замираю на пороге. Мальчишка не спит, хотя уже около трёх ночи. Он сидит с закрытыми глазами, опёршись спиной о стену; у него такое бледное, даже зеленоватое лицо, что я пугаюсь сначала. Под глазами его — тёмные круги, на губах запеклась бурая корка. — Эй, ты в порядке? – окликаю я. — В полном. Чего пришёл в такую рань? – еле слышно отзывается коротышка. Гляжу на него в полном недоумении. Что с ним? Майка Эдварда порвана, и узкая полоска ткани повязана на руке, примерно посередине между запястьем и локтем. И этот запах… В комнате и раньше пахло не очень хорошо, но сейчас я чувствую какой-то странный запах, сладковатый, немного тошнотворный, и смутно знакомый. — Вот, — я протягиваю вперёд ложку. Он чуть приоткрывает глаза. — Золотая? Поздравляю. Откашливаюсь и говорю: — Я просмотрел свои записи. Там все правильно. Есть пара-тройка недочётов, но на результат это бы не повлияло. Сейчас я, не подглядывая, сам нарисовал круг, и у меня получилось. А на листах – то же самое, тот же круг и та же формула. — Хочешь сказать, что я обманул тебя? – тем же еле слышным голосом спрашивает мальчишка. Господи, да что с ним такое? — Ну, я не знаю, просто выходит… — Да, я тебя обманул. Твоя теория была верна. Ты научился делать золото раньше, чем я ожидал, и пришлось разыграть маленький спектакль. Почему-то это признание становится для меня полной неожиданностью. Не сразу соображаю, что сказать ему в ответ. — Недооценил меня, да? Ты-то считал, что я «тупой вонючий урод», — ехидно произношу я, копируя его манеру говорить. — Точно. А ты оказался умным вонючим уродом, — на губах мальчишки появляется слабая улыбка. Смотрю на него в полном недоумении. Что такое, он не боится? Неужели не понимает, что его жизнь сейчас висит на волоске? Это храбрость… или глупость? А может, очередное проявление его мерзкого характера? — Да ты… Малявка, козявка, карлик, коротышка, недомерок,! – кричу я, зная, что бью в больное место. Мальчишка отрывает спину от стены и подаётся вперёд; его улыбка становится откровенно недоброй. Он опирается рукой о колено и говорит издевательски–жеманным тоном: — Ах, что ты говоришь! Давай же, повтори это ещё раз, мне так нравится, как ты это произносишь. Ну же, я весь в нетерпении... Глаза у меня лезут на лоб; потом я решаю, что теперь он точно схлопочет, и бросаюсь к нему. Но коротышка опережает меня. Я уже почти достаю до него, как он спрыгивает с лавки на корточки и прижимает ладонь к полу. Под его рукой загорается синеватое пламя, оно распространяется по обе стороны от ладони. Вокруг меня вспыхивает алхимический круг, и я теряю сознание. В себя прихожу оттого, что меня осторожно переворачивают на бок. Ещё мутным сознанием понимаю, что это мальчишка хочет найти ключи. Открываю глаза и прямо перед собой вижу его правую ногу. Протягиваю руку и хватаю его за щиколотку. Он вздрагивает, а затем с силой опускает на моё запястье свою левую, стальную ногу. От боли я чуть разжимаю пальцы, и он вырывается. Хлопает дверь. С трудом встаю на четвереньки. Цепь вместе со стальным поясом валяется на полу. Чем это он меня? Каким образом нарисовал круг? И почему не убил, он ведь мог? А, неважно. Ему всё равно отсюда не выбраться. Встаю на ноги. Меня здорово шатает, еле вписываюсь в дверной проём. Недомерок стоит у двери в коридор спиной ко мне, он явно что-то рисует на двери. Услышав мои шаги, оборачивается. На его лице нет страха и растерянности. Сквозь спутанные волосы на меня смотрят горящие яростью жёлтые глаза. Кажется, он даже рад, что может хоть немного расквитаться со мной. Решительным жестом Эдвард выставляет вперёд небольшой стальной нож. При виде этого ножа меня захлёстывает странное ощущение какого-то холодного бешенства. Такое же было у меня, когда я, пьяный, ворвался в дом к адвокату тринадцать лет назад. Дальнейшее всплывает в памяти урывками, клочками. Отчётливо помню лишь своё удивление оттого, что не сразу удаётся с ним справиться, такой он быстрый, ловкий и сильный для своего возраста. Вот только худенький однорукий мальчик-подросток никогда не победит здорового тридцатичетырехлетнего мужчину. Когда я снова могу осознавать себя, в ушах гудит, голова кружится. Мальчишка лежит передо мной, его лицо разбито в кровь, он уже не шевелится и, кажется, не дышит. Мои руки сжимают его шею. Отпускаю его. Чувствую какое-то жжение на лице и прикасаюсь рукой к нему. Правые бровь и щека рассечены острым лезвием. На левой руке — жуткая рана, он насквозь проткнул мне ладонь ножом. Я убил его… Что теперь делать? Внезапно я понимаю, что шум – не только в моей голове, за дверью кто-то есть. Раздаётся взрыв, дверь разлетается на мелкие кусочки, и ударной волной нас с мальчишкой отбрасывает к противоположной стене. От удара из лёгких выбивает весь воздух. Падаю вниз и чувствую под собой что-то мягкое. Чёрт, меня угораздило свалиться прямо на коротышку. Я задыхаюсь, перед глазами — мутная пелена. Но вот я вижу чей-то силуэт в клубах пыли. Под армейским сапогами скрипят куски плитки. Заворожено смотрю, как сквозь оседающую пыль ко мне идёт полковник Мустанг. Он подходит ближе, и лицо его искажается бешенством. Опускаю глаза и вижу, что из-под моего бока торчит мальчишеская рука. С лёгкостью, словно я вешу не сто пятнадцать, а всего пять килограмм, Мустанг отбрасывает меня в сторону. Затем наклоняется и внимательно рассматривает окровавленное лицо Эдварда. Тем временем через покореженный дверной проём быстро входят Хьюз и Ал, в своих вечных доспехах. За их спинами, кажется, ещё кто-то. — Эд, мы здесь!.. – кричит Ал… и осекается при виде тела своего брата. Полковник выпрямляется и поворачивается ко мне. В ужасе я прижимаюсь стене, вжимаюсь в неё, пытаюсь раствориться в ней. Куда деться от этих сумасшедших черных глаз, как спастись? Мустанг вытягивает вперёд руку в белой перчатке и складывает пальцы так, словно собирается щёлкнуть ими. Я закрываю глаза. - Рой, подожди! Это Хьюз, одной рукой он обнимает полковника за плечи, другой сжимает его пальцы. — Рой, остановись! — Ты видел Эдварда, Хьюз? – спрашивает Мустанг каким-то пустым голосом. – Отпусти меня. — Видел, Рой. Его будут судить. — Я прикончу выродка здесь и сейчас. – Рой пытается вырваться, но подполковник держит его крепко. — Рой, его будут судить, — повторяет он. – И ещё, эта комната слишком мала, ты спалишь нас всех. Полковник опускает голову. Ал стоит на коленях около тела Эдварда. Его железная рука осторожно гладит золотистые волосы мальчишки. — Братик, — говорит он с какой-то трогательной нежностью, — братик, братик… Братик… — кажется, что от горя он забыл все остальные слова. Мустанг передёргивает плечами и вырывается наконец из рук Хьюза. Он идёт к братьям и садится около них прямо на пол, спиной к телу мальчишки. — Это ты уговорил меня подождать, — говорит он, глядя в никуда. Хьюз отворачивается и с каменным лицом командует: — Взять его, — двое солдат идут ко мне. Ал аккуратно поправляет задранную майку Эдварда, выпрямляет его руку вдоль тела. — Братик… — Я так хотел спасти тебя, — тоскливо произносит полковник. – Я очень хотел… Эдвард, как ты позволил сделать с собой такое?. Один из солдат с дрожащими губами направляет на меня оружие. У другого тоже глаза на мокром месте; он наклоняется ко мне… Жуткий звук, полустон-полухрип, раздаётся в наступившей тишине. Ал подскакивает как ужаленный, тычет пальцем в распростёртое тело и вопит: — Он живой! Полковник рывком поворачивается к мальчишке. Хьюз подбегает к Эдварду, садится у него в ногах. Коротышка снова стонет, мотает головой. Для меня это какое-то нереальное и страшное зрелище, словно мертвец возвращается к жизни. Оба солдата, забыв про меня, с отвисшими челюстями смотрят на него. — Братик, братик, очнись! – шепчет «Рыцарь» и теребит мальчишку за плечо. — Эдвард, как ты? – Мустанг нависает над юным алхимиком, его лицо почти касается лица коротышки. Хьюз, взявшись за кончик ботинка мальчишки, слегка трясёт его: — Очнись, Эдвард, мы здесь, мы пришли за тобой. Эдвард открывает глаза, белки совершенно красные из-за лопнувших сосудов. Он смотрит на окружающие его лица, переводит взгляд на Ала. — Братик, ты живой! – восторженно лепечет Ал. – Я уже думал, что ты… Что ты оставил меня… Мальчишка кладёт руку на перчатку брата и слегка сжимает её. «Рыцарь» сжимает в ответ его руку. Затем Эдвард поворачивает голову к полковнику и размыкает губы. Он хочет сказать что-то, но ничего не получается. — Не надо, Эдвард, — говорит Хьюз, — тебе сейчас нельзя говорить! – он смотрит через плечо на улыбающихся солдат и прикрикивает: — Арестовать его, я сказал! Коротышка снова пробует произнести хоть слово; он морщится, видно, что ему очень больно, но что-то он непременно должен сказать Мустангу. Наконец с его губ доносится нечто, похожее на: - Полковник… — Да, Эдвард, — полковник сострадательно глядит на мальчишку. — …даже сейчас… — Да-да, я слушаю тебя! — … не скажу, что рад видеть вас… — шелестит его голос. Ал нервно хихикает. Мустанг не остаётся в долгу. Он распрямляет спину и гремит: — Цельнометаллический, что за вид! Нос разбит, одной руки нет! Где ты видел в уставе, что у солдата должна быть одна рука? Фу, от тебя воняет… Вернёмся в Центр, на гауптвахту посажу! Эдвард улыбается и закрывает глаза. …Почему-то в памяти ярко у меня запечатлевается именно эта счастливая улыбка мальчишки… Пока происходит обмен любезностями, солдаты надевают на меня колодки и ведут к выходу. Я иду, а за спиной слышится: — Эй, Цельнометаллический, не теряй сознание! — Проклятье, носилок нет! — Я сниму мундир, и мы можем положить его туда. Эдвард поместится, он же малень… АЙ!!! Эдвард, с ума сошёл? Больно же! Я на улице, там ещё даже не светает. Никого из наших не видно. Как хорошо, мне не хотелось бы, чтобы кто-то из горожан видел меня сейчас. У калитки – военная машина, к ней меня и ведут. Вдруг я останавливаюсь, и идущий сзади солдат утыкается в меня ружьём. — Давай, вперёд! Я сажусь в машину, сердце бешено колотится. Как я мог не догадаться! Этот запах… что витал в комнате, это же запах крови!.. — Эй, вставай, пришли к тебе. Я удивлён. Час назад я виделся с адвокатом и мы, вроде бы, обсудили всё, что могли. Ему ещё что-то надо от меня? Однако в комнате для свиданий меня ждёт сюрприз. Там две женщины – Флоренция и Лаура. Последняя сразу же бросается ко мне на шею. — Дамочка… — укоризненно говорит конвоир. – Сядьте за стол. Я сажусь по одну сторону стола, они – напротив меня. — Исхудал как… — сокрушённо шепчет Лаура. – Господи, что у тебя с лицом? Непроизвольно касаюсь пальцами шрама, оставленного ножом коротышки: — Это? Так, ничего… Как вы смогли попасть сюда? Мне же ни с кем нельзя видеться, кроме адвоката. И… зачем? — Как это – зачем? – возмущается Флоренция. – Поддержать тебя. Передать, что все наши переживают за тебя. А как попали… — она перегибается через стол и тихо говорит: — Дали немного кое-кому на лапу. Но, знаешь, у нас всего пять минут, — произносит она уже нормальным голосом, — так что поторопимся. — Темор, когда эти треклятые военные… — начинает Лаура дрожащим голосом, но Флоренция толкает её и показывает глазами на конвоира. – Извините… Так вот, когда эти военные, чтоб им повылазило, учинили с тобой этот беспредел… Как последние крысы, ворвались к тебе и увезли ночью, пока все спали… Смотрю на них в полном недоумении. Они не верят в мою виновность? Но как же мой дом?.. Разве никто не был там и не видел подвал?.. — Военные оцепили твой участок, — отвечает на мои мысли Флоренция. – Никого не пускают. Чтобы сфабриковать улики, время нужно. — А этот мальчишка… Вот скажи, зачем он тебе сдался? Дурдом какой-то… Хорошо, конечно, что он нашёлся, но к тебе–то зачем его цеплять? — Суд назначен на следующую субботу, — говорю я, опустив глаза. — Мы придём, Темор, — обещает Лаура. – Мы придём и покажем им, где раки зимуют! — У тебя хороший адвокат? – обеспокоено спрашивает Флоренция. – Если что, мы наймём получше. — Не надо. Нормальный адвокат, хороший, — я же не могу объяснить им, что меня не спасёт ни один адвокат в мире… — Встать, суд идёт! Встаю вместе со всеми и оглядываю зал. Там очень много людей, среди них есть даже несколько государственных алхимиков. Мой словоохотливый адвокат показал их мне. Гляжу на них и понимаю, каким я был наивным, когда мечтал заполучить себе не просто алхимика, а непременно государственного. Любой из них стёр бы меня с лица Земли одним движением пальца. Думаю, что и Эдварда подвели лишь его молодость и неопытность; будь он года на два-три постарше, тоже так просто бы не попался. — А почему столько народу? — Видите вон тех, впереди? Это газетчики. – поясняет мой адвокат. – Между прочим, это очень громкое дело, пресса уделяет много внимания данному заседанию. А там сидит художник и уже рисует с нас портреты. Вы знаменитость, господин Темор, — адвокат выпрямляет спину, подкручивает усы и вертит в руках свою неизменную ручку. По его виду ясно, что он горд тем фактом, что защищает такого известного преступника. — Слово предоставляется пострадавшему Эдварду Элрику. Мальчишка садится на место свидетеля. Я вижу его впервые за два последних месяца. На лице и шее уже никаких следов, и у него новый автопротез руки. Эдвард настороженно оглядывает зал. Он явно смущён тем, что на него сразу пялится такое количество людей. — Эдвард Элрик, расскажите суду о тех событиях, что произошли с вами в период с третьего августа по второе сентября. — …Я здорово испугался тогда. Он потребовал научить его алхимии. Сумасшедший, решил я. Но когда он заговорил про золото, я понял, что влип по-настоящему. Единственным правильным решением, как мне казалось, было ждать. Все же знают, куда я пошёл, и искать будут в первую очередь там. «На что этот идиот рассчитывает?» — так я думал. И я сразу отказался ему помогать. Не будет кормить – ради бога, день–два перетерплю. Но когда на пятый день ко мне в «карцер» вошёл не полицейский, не военный, не мой брат, а снова это двухметровое недоразумение (косой взгляд в мою сторону), да ещё и заявило, что воду теперь тоже давать не будет, я понял, что нужно… э… менять тактику. Говорят, что без воды человек может прожить пять дней, без еды – месяц-полтора. Мне почему-то не хотелось проверять это на себе. Я сказал ему, что согласен, и попросил купить кое-что для обучения. Решил, что если он вскоре после моего исчезновения начнёт приобретать всякие алхимические атрибуты, это точно привлёчёт внимание полиции. Для начала я продиктовал ему список алхимических книг, которые я подобрал таким образом, что первые буквы фамилий авторов складывались во фразу: «HELP ME»(«помогите мне», англ.)… Мустанг с Хьюзом переглядываются с растерянными лицами, видно, что им такое и в голову не приходило. Эдвард хмуро смотрит на одного, на другого и резюмирует: — Не самая лучшая была идея… Я слушаю его и не могу поверить: коротышка оказался совсем не таким уж психом. То, что я считал его очередным взбрыком, было рассчитанным действием, преследующим собой определённую цель. — … А утром на следующий день… На самом деле я тогда уже не знал, утро это было, ночь или день. Во времени суток я ориентировался лишь по его посещениям. В общем, он пришёл и стал трясти какими-то бумажками: «Эдвард, у меня получилось! Я понял, как создавать золото!» И он действительно понял… Тут-то мне и стало нехорошо, я понял, что недооценил его. Ну, я запудрил ему мозги, сказал, что он ошибся. Он поверил, но я видел, что его всего колотит. Тебя полиция, что ли , беспокоит, спросил я. Нет, ответил он, тебя уже никто не ищет. Конечно, я не поверил ему, хотя… Я не мог понять, ПРОСТО НЕ МОГ ПОНЯТЬ, почему, если всё указывает на него, если все ниточки ведут к нему, почему я до сих пор нахожусь в этом подвале? – на лице Эдварда удивлённое выражение, как у незаслуженно наказанного ребёнка. — И вдруг я стал сам себе противен. Ведь всё, что я делал до этого – всего лишь сидел и ждал помощи, а рассчитывать надо было в первую очередь на себя. Я сам себя не узнаю, каким я был кретином, — Эдвард с размаху опускает кулак на колено. — Мне казалось тогда, что я в безвыходном положении, и остаётся лишь покорно сидеть там, в этом карцере. А когда он показал свои записи, где была теория по превращению неблагородных металлов в золото, тогда до меня дошло, что надо срочно что-то делать. Я и до этого думал о возможности нарисовать алхимический круг чем-нибудь. Некоторое время, — Эдвард улыбается, — почти всерьёз прикидывал, удастся ли выложить его из соломинок в матрасе. – в зале смеются. — И он ведь был таким осторожным, никогда не оставлял мне ничего из посуды, не давал в руки что-либо, чем теоретически можно писать, и, когда уходил, всегда гасил за собой свет, оставляя меня в полной темноте. Однажды я разбил несколько чашек, думал, удастся хоть осколок подобрать и спрятать. Куда там, он сразу кинулся всё подбирать. А потом ещё мне пришлось помогать ему восстанавливать всё, что я разбил… У меня была мысль, что круг можно нарисовать кровью, но я тянул до последнего. Конечно, можно было попытаться начертить его в полной темноте, на ощупь, и реально было укусить себя до крови или расцарапать ногтями кожу. Но я решил приберечь это на крайний случай. Знаете, у нас с братом в детстве была собака, рыжая такая, лохматая… Как-то она грызла куриную кость. Они же полые внутри , эти косточки, а края у них острые. Собакам их нельзя давать. так вот, у неё застрял в горле осколок кости, и она умерла. – Ал горестно вздыхает на весь зал. – Не смейтесь, я действительно подумал, что можно поцарапать себя куском косточки… Потом мне нужно было заговорить ему зубы, чтобы он отвлёкся, а я смог спрятать свой трофей. Я не придумал ничего лучше, чем спросить его про его мечты. Мечты… Удивительно, но до встречи с этим человеком я считал, что мечта – это что-то красивое, воздушное. Смысл жизни человека – это его мечты, разве нет? А этот… Можно ли назвать мечтой то, для достижения чего должны страдать люди? Являются ли мечтателями те, кто идёт к своим грёзам через трупы? По-моему, нет. Это уже не мечта, а что-то совершенно иное, низменное и мерзкое. Я бы назвал это… вожделением, что ли, но уж никак не мечтой. Жажда денег, материальных ценностей – это не так уж и плохо, но вот средства достижения – они бывают разные. Не думаю, что ради своей мечты я способен ограбить кого-то или убить, потому что это будет предательством по отношению к ней, а я не предаю свои мечты… — Извините, я отвлёкся, — говорит Эдвард смущённо. — Ничего, мы слушаем вас, продолжайте, — мягко отвечает судья. — Хм… Ну вот, мне удалась моя задумка, и, кроме того, я уговорил его не выключать свет в комнате. Так я впервые остался один и при свете. Кость я переломил пополам, немного подточил о край своей лавки и приступил. Сначала я избавился от своего стального пояса, потом сделал из куска стали себе что-то вроде скальпеля, и дело пошло на лад. Хорошо ещё, что плитка на полу была тёмная, и кровь на её фоне не особо выделялась. Сначала я резал ноги, но крови получалось как-то маловато, и она быстро переставала идти. А круг нужно было нарисовать большой, чтобы этот обязательно поместился в него. Потом я подумал, ведь на запястье столько сосудов, что же я торможу? Зажал нож в зубах, порезал руку. Это было удобно – кровь стекала по пальцам, и рисовать получалось быстро. А затем то ли я резанул слишком глубоко, то ли повредил что-то сильно, но только круг был уже нарисован, а кровь текла, и я никак не мог её остановить. И лишь только мне удалось кое-как перетянуть руку, я ещё даже в себя не пришёл толком, как явился он… Когда мальчишка рассказывает о нашей небольшой схватке в коридоре, я почти физически ощущаю ненависть военных, что находятся в зале суда. Кажется, они все готовы горло мне перегрызть за этого желтоглазого коротышку. — … моим же ножом. Было дико больно, я даже закричал. Потом он снова стал меня душить, я потерял сознание. А когда очнулся, рядом со мной уже был мой брат и все остальные. Эдвард переводит дыхание. Судья спрашивает у прокурора, есть ли у него вопросы к потерпевшему. — Нет, ваша честь. — Адвокат, у вас есть вопросы к потерпевшему? — Да, ваша честь, — с готовностью отзывается мой адвокат и встаёт с места, не выпуская из рук свою ручку. – Есть у меня к нему несколько вопросов. — Эдвард Элрик, так вы говорите, что учили моего подзащитного делать золото? А вы знаете, что это запрещено законом? — Я учил его алхимии, — угрюмо отвечает Эдвард. — Но он всё же трансмутировал предмет из алюминиевого в золотой. Коротышка пожимает плечами: — Зная основы алхимии, это не так уж и трудно сделать. — Иными словами, вы знали, что, научившись алхимии, он станет делать золото, но всё же учили его? — Ответьте мне вы сначала, — говорит мальчишка любезным тоном, — если бы я отобрал у конвоира пистолет и выстрелил бы в вас, стал бы он соучастником убийства? Адвокат непроизвольно подаётся назад, словно Эдвард действительно хочет произвести над ним зверскую расправу. Коротышка продолжает: — Вы не поняли, что, если бы я отказался, то не сидел бы здесь? Я жить хотел, понимаете? Немного оправившись, адвокат кивает: — Да-да, конечно, мы понимаем ваши чувства… Кстати, насчёт убийства — а почему вы, собственно, не убили моего подзащитного, когда была такая возможность, а всего-навсего временно лишили чувств? — Потому что не хотел, — отрезает Эдвард. – Кроме того, это, как я помню, называется «превышением пределов допустимой самообороны»? Адвокат прикусывает язык. Цельнометаллический Алхимик добавляет: — Я думал, он отрубится минимум на полчаса. Но то ли я что-то не так сделал, то ли он смазал ногой мой чертеж, в общем, он очнулся почти сразу. И всё, что я делал потом, было всего лишь попыткой спасти свою жизнь, не особо удачной, впрочем. Мой защитник не сдаётся: — А позвольте узнать, зачем вы мучались, так издевались над собой, караулили господина Темора, когда можно было просто-напросто открыть все двери с помощью алхимии и бежать? — Я думал об этом. Но я же не знал, что там, за дверью. Может, он там, сидит и караулит, с него сталось бы… Я прекрасно понимал, что вот так, в одиночку, без протеза, не справлюсь с ним. Как в воду глядел… Ещё вопросы будут? На следующий день приходит очередь давать показания Альфонсу Элрику (который даже в суде не снял с себя свои дурацкие латы), затем Хьюзу, Мустангу… Из того, что я слышал и как я это представляю, события складываются в следующую картину. В ту злополучную ночь, когда Эдвард пришёл ко мне в гости, Альфонс Элрик обегал весь город, но так и не нашёл ни малейших следов брата. На полицию рассчитывать не приходилось, и он понял, что единственное решение – ехать в Центр, просить помощи у военных. Добираться пришлось почти два дня, за которые он совершенно извелся. Но вот он приехал в Центр, отправился в Главную Штаб-квартиру… и застрял на входе – пропуска у него не было, обычно он всегда заходил вместе с братом, и, хоть его все прекрасно знали, но впускать не стали. Так он и простоял полдня под дверью, пока его не заметил Хьюз. — Альфонс? Я, думал, вы сейчас на юге… А где Эдвард, у Мустанга? — Подполковник Хью-у-уз! – простонал бедный Ал. – Он пропал, Эд пропал! Почесав рукой в затылке, Хьюз решил отвести Ала к начальнику коротышки – полковнику Рою Мустангу. Узнав новости об Эдварде, Рой зевнул и сказал скучающе: — Бог мой, когда твой брат перестанет находить всякие приключения на свою голову? Сил уже никаких нет… А что ты так переживаешь, Альфонс? Твой брат просто решил самолично заняться поисками… Кого вы там ищете? — Он бы не стал этого делать без меня! Вы же знаете, мы с ним неразлучны. Брат знает, что я буду переживать, если он пропадёт вот так, не предупредив меня! — Альфонс, уж за кого, а за Эдварда волноваться не стоит. Он же государственный алхимик, живое оружие, в конце-концов! — Я знаю, с ним что-то приключилось, — угрюмо сказал Ал. — От меня ты что хочешь? Чтобы я самолично поехал выяснять, в какую переделку твой брат угодил на этот раз? У меня куча дел здесь, я ничем не могу помочь. — Полковник Мустанг… — Ал, я всё сказал тебе. И, кроме того, там есть местная полиция, почему они не занялись этим делом? — Полковник Мустанг… — Ладно, пошлю старшего лейтенанта Хоукай, пусть она разбирается. — Полковник, у лейтенанта Хоукай умерла бабушка, она отпросилась на три дня, — напомнил Хьюз. — Ну, Ал, придётся тебе подождать немного до её возвращения. — Полковник Мустанг… — Нет, это невыносимо. Ал, я чётко сказал тебе, что Я НИКУДА НЕ ПОЕДУ. В поезде Хьюз и Мустанг стали обсуждать версии исчезновения Эдварда. Если его похитил этот странный человек, то зачем ему Эдвард, спрашивал Мустанг. Возможно, он хочет получить за него выкуп, отвечал подполковник. Но тогда почему от него никаких известий, возражал Рой, нет, тут что-то другое. Кроме того, добавлял он, зачем красть мальчика, если твоё местонахождение хорошо известно? Тогда другая версия, предлагал Хьюз. Эдвард – довольно миловидный мальчик, и выглядит он младше своих лет… Мустанг покачал головой, ты что, Маэс, зачем ты обсуждаешь это при Альфонсе, он ещё ребёнок! Помертвевший Альфонс перевёл взгляд с одного на другого: вы о чём? Нет-нет, ни о чём, дружно ответили военные и оставшуюся дорогу молчали. …Посетив меня и выйдя за ворота, Мустанг предложил: — Пойдёмте, не хочу, чтобы мы у него перед глазами были. Ну, что скажешь, Хьюз? — Складно врёт, если врёт. Честно, не могу понять. Странный он какой-то. — Точно. И всё же я не верю, что этот тип причастен к похищению Эдварда. Это слишком очевидно, ведь полгорода знало, что мальчик собирался пойти к нему. Не думаю, что человек будет так рисковать, когда всё указывает на него. Просто не представляю себе такое. — А знаешь, — сказал Хьюз, почесав затылок, — это мысль, что полгорода знало, куда пошёл Эдвард. — Думаешь, его мог кто-то подстерегать у дома? — Почему бы и нет? Надо заглянуть в полицию, может, в городке есть личности с криминальным прошлым? Посетив полицию, опросив жителей города, прочесав окрестности города, военные вместе с Алом решили вернуться в Центр. Но… В нашем городке у Хьюза оказался родственник, вернее, родственник его жены, тот самый Тор Салиман, у которого я просил перегонный куб («Темор, он нужен, понимаешь, нужен нам! Если хочешь научиться алхимии, то для трансмутации исходные жидкости должны быть идеально чистыми!»— втолковывал мне мальчишка. Можно сказать, что на нём я попался, но об этом дальше). Хьюз решил навестить его перед отъездом. Вот чёрт, у меня с собой всего лишь четыре фотографии дочери, огорчился Хьюз, забыл фотоальбомы взять. Ты пойдёшь со мной, Рой? Нет-нет, поспешно открестился Мустанг, мы с Альфонсом подождём в гостинице. Через три часа Хьюз с победоносным видом заявился в номер. — Ну как, узнал про нашего подозреваемого что-нибудь интересное? — Немного. Тор сказал, что он живёт в городе без малого тринадцать лет, нечасто общается с людьми, живёт довольно замкнутой жизнью… — А… замечали у него …э… склонности… — Нет, ничего такого. Более того, у него сравнительно недавно был роман с хозяйкой гостиницы, так что наша версия насчёт… ну, сам понимаешь, чего… отпадает. — Ну и что, он мог скрывать свои порочные пристрастия долгое время. — Целых тринадцать лет? — Ох, я не очень разбираюсь в психологии маньяков. Эксперта бы спросить… — Вы… вы имеете в виду… — Мы ничего не имеем в виду, Альфонс, это всего лишь версия… Ещё что? В общем, они уехали из города, но попросили Тора приглядывать за мной и сразу сообщить, если что-нибудь всплывёт. Солдаты Мустанга ещё раз прочесали городок и его окрестности, побывали на соседних станциях, в ближайших городах. Ал собственноручно расклеивал повсюду объявления об исчезнувшем брате и помогал опрашивать свидетелей. Так прошло дней десять, пятнадцать, а новостей всё не было. Мустанг мрачнел всё больше, Альфонс не знал, куда деваться от беспокойства, и даже фотографии Алисии Хьюз и отчёты об её достижениях не могли их утешить. Впрочем, и Хьюз тоже немного приутих со своими рассказами о дочери. — Позвони своему родственничку, узнай, что там да как, — угрюмо приказал Мустанг подполковнику на двадцатый день. — У него нет телефона, — развёл руками Хьюз. — Значит, надо лично съездить туда! Чёрт, я же предлагал следить безостановочно за его домом, а ты: «Зачем, Рой, ещё кто-нибудь заметит! Тут такие люди живут, что и шпионить ни за кем не надо!» Да что же это такое, без вести пропал государственный алхимик, какой это удар по престижу армии! – полковник решительно встал, оправил мундир и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Почти целый день он добивался аудиенции у фюрера и, наконец был удостоен чести встречи с его превосходительством. Когда за полночь он вернулся в кабинет, там его ждали Хьюз и Альфонс. — Добился согласия фюрера, теперь я весь этот городок наизнанку выверну!.. В чём дело? – спросил полковник, взглянув на них. — Тор позвонил. Нёс какую-то чушь, пересказал все сплетни о горожанах, которых я никогда в глаза не видел, и между делом упомянул, что наш объект просил у него перегонный куб для алхимических опытов. -… Ну, я-то знаю, зачем он ему нужен, — хихикал Тор в трубку, — даром, что больше десяти лет уже не пьёт, так он же ещё и ремонт делать надумал! А теперь будет ремонт, раз он снова запить решил! — Какой ремонт? – растерянно спросил Хьюз. — Дома, какой же ещё? Его Лаура спросила, что ты еды стал больше покупать, а он ей – так я ремонт делаю, сил много уходит. А, по-моему, так он всегда малость того был. Марину как напугал, когда книжки алхимические пришёл брать… На следующий день по личному распоряжению фюрера из Центра выехала военная машина. Путь её лежал в мой городок. …— Рой, отойдем на секундочку. Я хочу кое-что сказать тебе. Это очень важно, Рой. Мустанг отвёл безумные глаза от моего лица, они с подполковником отошли в угол гостиной и стали яростно и очень тихо спорить друг с другом. — В чём дело, Маэс? Ты, кажется, чего-то не понял? Он знает об автоброне Эда. Никто больше в целом городе не знает, а он знает. Цельнометаллический стеснялся своих протезов, он постоянно прятал их под одеждой, перчатками. Я сейчас этого ублюдка… — Тише, Рой, тише. Не принимай поспешных решений. И почему в прошедшем времени: «стеснялся»? С чего ты взял, что его уже нет в живых? — Эдварда нет в доме, неужели тебе не понятно? Он убил его, а тело спокойно сбросил в эту реку, о которой они говорили. Найдут – скажут, что утонул. — Рой, ты слишком категоричен и импульсивен. Ты не думаешь, что могут быть ещё варианты. Мы знаем, что сегодня он снова купил стандартное количество продуктов. Значит, мальчик ещё жив. Подожди же! Мы с тобой упустили одну версию… У него могут быть сообщники. Да, дома у него мальчика нет, поэтому он и ведёт себя так свободно, знает, что мы у него ничего не найдём. — Маэс, его надо просто припереть к стенке и… — Как, Рой? Здесь ты этого не сделаешь, тебе не дадут эти воинственные сыны Аместриса. Тебе это нужно – наживать лишние неприятности? Кроме того, если мы всё-таки заберём этого… человека в Центр, то его сообщник может запаниковать и просто-напросто убить Эдварда. — Хьюз, то, что у него есть сообщник – это твои домыслы, вероятность небольшая… — Хорошо, тогда вот тебе ещё версия – он держит мальчика где-то вне своей территории. Что тогда получается? Ты увозишь гада в Центр, получаешь нагоняй от начальства за то, что спалил полгорода (а так оно и будет, если жирный боров не врёт, и на защиту этой сволочи встанет куча народу), и, самое главное – Эдварду это совершенно не пойдёт на пользу. Не перебивай! Смотри, от этой богом забытой дыры до Центра добираться около двух дней. Два дня туда, какое-то время там – ты же не знаешь, сколько он будет молчать… — У меня быстро заговорит. — Верю тебе, слушай дальше. День в Центре, потом ещё два дня обратно. ПЯТЬ дней, понимаешь? Эдвард пять дней будет без еды и воды, и это притом, что мы не знаем, в каком он состоянии. Полковник скрипнул зубами. — Мне и до Центра ехать не придётся. Выберемся за город – и я… — Рой, вероятность того, что у него имеется помощник, невелика, но она есть. Сейчас всё внимание города приковано вот к этому вот дому. Начнёшь всё крушить – и сообщник наверняка… — Думаю, он прав, полковник, — через плечо говорит старший лейтенант Хоукай. — Ладно, вы убедили меня! Но если с Эдом что-нибудь случится… С тяжёлым сердцем военные покинули мой дом, сели в машину и уехали из города. Вернее, покинули город, потом заехали с другой стороны и обосновались в небольшой рощице. Там стали держать совет. — Значит, так, — говорил Мустанг, нахмурившись, — Хоукай, вы с отрядом пока остаётесь здесь. Будем держать с вами связь. Мы с Хьюзом и ещё с двумя ребятами окопаемся около его дома. Следить будем три дня. Три дня, подполковник, понял меня? Не больше… Если за это время он ни с кем не выйдет на связь или не наведёт нас на место, где удерживает мальчика – ночью третьего дня аккуратно берём объект. Если выйдет – дадим вам знать, подъезжайте на подмогу. Старайтесь не привлекать ничьего внимания. Если вас кто заметит – мальчику конец. Всё понятно? Сейчас за домом приглядывает Альфонс Элрик. Хоть ему и не нужно спать, и он не устаёт, но, рано или поздно, внимание ослабевает у любого. Оставляем вас. Прошёл день, другой. Солдаты сменяли друг друга на посту. Лишь Альфонс Элрик, замаскированный ветками, сидел, не меняя позы, и глядел на мой дом. Третий день, и третья ночь. Мустанг и Хьюз, почти не таясь, сидели у ограды в тени кустов и переговаривались. — Я послал Фьюри к дому. Он следит за окнами. Только этот ублюдок, похоже, лёг спать. Поздно же он ложится. — Ты заметил, уже который день его почти не видно. Выбегает утром, животных покормит, и снова в дом. И вечером свет не зажигает. Ближе к полуночи раз – включил, минут через пятнадцать выключил и так до следующего утра. Обрати внимание, свет появляется сначала в столовой... — Ага. Такое впечатление, что он куда-то исчезает из дома на целый день. Хьюз задумчиво потрогал длинный нос. — Рой, неужели мы где-то ошиблись? Он так и не стал ни с кем встречаться. Ждёт, осторожничает? — Ну, а я ждать не буду, — со злобой ответил полковник, вытащил свои часы, посмотрел на циферблат и сказал решительно, — ждём ещё немного, а потом идём к нему. Самое лучшее время – перед рассветом. Проклятье, Хьюз, ну зачем я дал себя уговорить? Если у него нет сообщников, и мальчика он держит где-то в другом месте, то ему незачем его даже убивать, достаточно просто не кормить. Неужели это – его тактика? — А, может, мы плохо осмотрели дом? – с той же задумчивой интонацией произнёс Хьюз. Полковник широко раскрытыми глазами посмотрел на него: — Нет, не говори мне, что… — Земля около ограды, — сказал вдруг Ал. Военные вздрогнули и обернулись к нему; они уже и забыли об его присутствии. — Что – земля, Альфонс? — Посмотрите, уровень почвы с той стороны ограды выше, чем с нашей. Я заметил это, ещё когда мы с вами первый раз приезжали. Рой наклонился к ограде. — Действительно… как если бы её специально сюда насыпали… — …как будто рыли что-то под землёй, — добавил Хьюз. Оба оторопело посмотрели друг на друга и сказали одновременно: — Подвал… — Проклятье, мальчик всё это время был у него в доме! – полковник выпрямился и замер вдруг: в окне дома загорелся свет. Мустанг сказал желчно: — Альфонс, ты действительно хотел разыскать своего брата, а? Попозже не мог нам сообщить? – а потом, небритый, грязный, с запавшими глазами, скомандовал: — Всё, выдвигаемся сейчас. Так, ты связывайся с остальными, скажи, чтобы подъезжали. Мы идём за Цельнометаллическим! На полдороге к дому они наткнулись на Фьюри, который бежал им навстречу. — Полковник, — задыхаясь, пролепетал он, — там зажёгся свет, я посмотрел в окно… — И? — Он… он сделал ложку золотой с помощью алхимии. Мустанга словно громом поразило. Он вдруг понял весь мой безумный план. — К дому, живо! – закричал он. Ворвались в дом, но меня нигде не было. — В подвал! Нет нужды рассказывать, как они обнаружили мою потайную дверь. Однако, увидев за ней другую, Мустанг рассвирепел и приказал ломать. — Постойте, дайте мне, — «Рыцарь» вытащил мелок и торопливо заключил дверную скважину в миниатюрный алхимический круг. Прикосновение пальцами – и через три секунды дверь можно было легко открыть. Так они открыли почти все двери. Но, когда зашли в коридор между предпоследней и последней дверью, Ал вдруг остановился. — Это голос брата, — беспомощно сказал он. – Эд кричал. — Чего стоишь столбом? – заорал на него Мустанг. – Дай сюда мел! Он вырвал мелок из пальцев «Рыцаря», подбежал к последней двери и размашисто нарисовал аннигиляционный круг на всё дверное полотно. — Рой, подожди, здесь всё обрушится! – крикнул Хьюз, но полковник не хотел его слышать. Видимо, его эмоциональное состояние требовало взрыва. Он прижал руки к кругу… Мой адвокат не желает сдаваться, хотя задаёт уже совсем беспомощные вопросы: — Хорошо, но как вы объясните, что все жители города характеризуют мистера Темора как исключительно положительную личность? — Понятия не имею. Возможно, он просто никого из них не сажал на цепь в тёмный подвал? (Хьюз) — Так… Понятно… Но, скажите, вы же не видели своими глазами, как мой подзащитный избивал Эдварда Элрика? — Дверь была заперта изнутри. Хотите сказать, что мальчик сам себя бил, калечил и душил? Вы хоть читали медицинское освидетельствование? Удивительно, как он вообще жив остался! (Мустанг) Адвокат садится рядом со мной, вытирает взмокший лоб и спрашивает сквозь зубы: — Нельзя было с мальчиком чуть полегче? Я пожимаю плечами: — Ну, перегнул палку немного… — «Перегнул палку», — передразнивает мой адвокат. – Вы хоть понимаете, что у нас мало шансов? — О чём вы? — со смехом отвечаю я. – У нас их вообще НЕТ, и не было с самого начала. Адвокат опускает голову и ничего не отвечает. Но вот уже все свидетели опрошены, произнесли свои речи прокурор и адвокат. Судья зачитывает вердикт: — Решением военного суда обвиняемый Рикардо Темор, тысяча восемьсот восьмидесятого года рождения, за незаконную трансмутацию золота, а также за похищение и попытку убийства государственного алхимика Эдварда Элрика, приговаривается решением суда… Мне кажется, или пауза в его речи длится целую вечность? -… к высшей мере наказания: смертной казни через повешенье. Удар слишком силён, чтобы я его почувствовал. Мгновение тишины в зале. У моего адвоката в руках с треском ломается ручка. И сразу все вокруг начинают шуметь, кто-то вскакивает на ноги. Флоренция поддерживает бледную Лауру и кричит мне через весь зал: — Мы так этого не оставим, Темор! До самого фюрера дойдём, клянусь тебе! Мне интересно, как недомерок отреагирует на подобную новость, я перевожу взгляд на него. Но он отчего-то не злорадствует, а, бледнея и волнуясь, говорит что-то прокурору, тот успокаивает его. В чём дело, малыш, ты хотел бы, чтобы меня четвертовали? Меня выводят из зала суда. Напоследок я оборачиваюсь… лишь для того, чтобы поймать взгляд мальчишки. Я сошёл с ума, или, на самом деле, в его жёлтых, как у соседской кошки, глазах я вижу ЖАЛОСТЬ? Чтобы как-то скоротать время, перечитываю в сотый раз письмо от Флоренции: «…Извини Лауру, Темор, она неоднократно хотела написать тебе, но всякий раз, когда садится, начинает рыдать, и ничего не выходит. Я уже писала раньше, что мы пытались добиться аудиенции у его превосходительства, но пока безуспешно. Мой отец говорит, что за последнее время появилась странная тенденция к увеличению числа смертных приговоров, причём наказывают за не самые тяжкие преступления. Звереет наш фюрер. Но я обещаю, что мы ещё доберёмся до него и заставим отменить этот дикий, а, главное, несправедливый приговор. Дом твой стоял-стоял, и вдруг просел посередине (значит, подрывная деятельность полковника принесла свои плоды, подумал я). Конечно, это военные постарались. Как им иначе предъявить подвал, где ты якобы держал мальчишку, если подвала нет? Да, насчёт мальчишки. Мы тут скинулись с Лаурой и наняли пятерых ребят с Томом Лютером во главе, чтобы они поехали в Центр, выследили этого коротышку и где-нибудь в тёмном переулке отбили у него охоту клеветать на честных людей. И, знаешь, Главная Центральная больница – это просто прелесть! А тем более, если с нашей сравнивать – та уж конюшня-конюшней. И главный травматолог – просто лапочка! Немного напоминает мне тебя… Не стал сильно расспрашивать, кто так парней отделал, просто вылечил их. Ну, почти вылечил, последний выписывается через три дня. ( Я улыбаюсь каждый раз, когда читаю эти строки, вспоминая свою схватку с мальчишкой. Даже тогда, обескровленного, я еле одолел его. Сочувствую ребятам). И представляешь, что сделал этот сопляк в красном плащике? Он не стал подавать заявление, мотивировав это тем, что «с него уже хватит разных придурков и разных судов». Хорошо, конечно, что ребят не стала преследовать полиция, но гонору-то сколько!..» Открывается дверь, и холодный голос командует: — Вставай, «Алхимик», пора тебе. «Алхимик» — это моё прозвище среди тюремщиков. — Подождите, как же так?.. Уже на казнь? Я не готов… — бормочу я. — Не боись, — солдат ухмыляется. – Ты, вроде, в алхимии малость шаришь? Гляжу на него в совершенном недоумении. — Выходи из камеры. Тебя такое ждёт, любой обзавидуется. Будешь участвовать в создании философского камня! Повернись лицом к стене, и руки за спиной скрести. Да, вот так. Другой тюремщик добавляет, задыхаясь от смеха: — Ага, ещё как поучаствуешь. В качестве ингредиента! И вот я стою перед большой двустворчатой дверью. Один из конвоиров заглядывает внутрь, зовёт кого-то. Высовывается пожилой мужчина в очках, оглядывает нас, заключённых. — Тринадцать? — Как обычно, — отвечает конвоир. Человек снова рассеянно смотрит на нас, и вдруг его взгляд фокусируется непосредственно на мне. Он удивлённо спрашивает у солдата: — «Алхимик»? — Так точно, он самый. — Смертник? — Конечно, — пожимает плечами солдат. – Сами же жаловались, что сырья для камешков не хватает. Куда вы их деваете только, эти камни? Солите, что ли, про запас… — Но-но, не забывайся, — одёргивает конвоира очкастый. – Заводите. Я прохожу в громадный зал. На полу в центре нарисован большой алхимический круг, посреди него – что-то вроде небольшой цилиндрической тумбы. Вот, значит, как… …Эдвард Элрик, знаешь ли ты, что философский камень делают из живых людей? Если знаешь, то как это согласуется с твоими чистенькими понятиями о мечтах?.. Вокруг суетятся учёные в белых халатах, указывают солдатам, как нас расставить в этом круге. Кто-то из моих собратьев по несчастью сопротивляется, вырывается из рук военных. И из тени появляется нелепая и страшная фигура – человек, облачённый в доспехи, но вместо шлема – жуткий клыкастый череп. Я даже могу рассмотреть на левой стороне черепа номер «66». …В памяти почему-то всплывает Альфонс Элрик…В руке у образины – большой мясницкий тесак; им он замахивается на непослушную жертву, и человек испуганно и покорно занимает своё место. — Садись на пол, — приказывают мне. – Сядь, я сказал, – мне с силой давят на плечи, вынуждая встать на колени. – Не хватало ещё, чтобы во время процесса ты с места сошёл. Все рассажены как надо, кто по двое, кто по одному. Через зал проходит человек и становится возле тумбы в центре круга. Учёные с интересом наблюдают за ним. Сейчас начнётся… Почему-то я совершенно спокоен. На меня даже снисходит странное умиротворение. Перед глазами всё ещё стоит та картинка с двери – Древо Жизни, Сефирот. Я видел его в одной из книг, что Эдвард велел купить. Только там оно было изображено в виде схемы, а на тех дверях – именно в виде дерева. Сефирот – невидимые пласты реальности, сквозь которые пробивается Божий Свет. Он слишком ярок, чтобы человек мог вынести его, но, пройдя сквозь десять слоёв, этот свет ослабевает и становится безвреден для человека. Значит… я увижу этот свет, как он есть, настоящий Свет Господа?.. … Странным был мой последний месяц на воле. Странным, но самым счастливым за последние тринадцать лет. Всё это время я жил в ожидании, что моя мечта вот-вот осуществится, и это было ненамного хуже, чем если бы это действительно стало правдой. Ещё я понял, что моя жизнь не так уж и плоха, что меня окружают замечательные люди, которым я небезразличен. И главное – я смог, наконец, высказать кому-то всё, что мучило меня эти годы, поделиться своими мыслями, переживаниями… Человек в центре круга опускает руки на цилиндрический столбик, и в его руках разгорается слабое лиловое пламя. Оно постепенно расползается по линиям, подбирается ко мне. Вокруг разливается странная вибрация. Дрожит воздух, и трепещут, потрескивая, лиловые молнии вокруг людей. У меня возникает какое-то неприятное тянущее ощущение в груди. Оно усиливается и постепенно переходит на всё тело. Сиреневый огонь взмывает почти до потолка. Я чувствую жуткую, запредельную боль, словно какая-то скрытая ранее часть меня пытается выбраться наружу, разрывает плоть на своём пути, вырывается на волю вместе с криком. И за долю секунды до того, как душа покидает моё тело, у меня вдруг возникает странное желание…Мне внезапно хочется… Мне очень хочется, чтобы Эдвард Элрик простил меня.