Ангел мой

Я наблюдал, как топор в хрупких на первый взгляд руках раскалывает здоровые чурбаки. С порученным мне плетнем удалось управиться довольно быстро, и теперь я и еще двое человек сидели на ступеньках крыльца, оживленно обсуждая происходящее. А посмотреть было на что... Вьюнок, выглядящая девушкой лет двадцати от силы, яростно крошила в ровные полешки толстые сучковатые бревнышки. Ко лбу, который пересекала широкая кожаная лента, чтобы пот не тек в глаза, прилипли русые волосы, лицо раскраснелось, а тело двигалось с такой звериной грацией, что кошки на охоте могли смело завидовать. - Пригнись, - посоветовал я сидящему рядом пареньку - старшему сыну хозяйки постоялого двора, где мы остановились. Его звали Рик, и это имя ему чрезвычайно подходило: взъерошенностью он походил на мелкую городскую птичку, которые всегда целыми облаками вспархивают с крыш пекарен. Наметанным глазом я уже успел определить, что чурка, отлетевшая из-под топора, пролетит где-то в районе его уха, а если мы его случайно покалечим, не видать ночи в постели и тепле как своих ушей. Когда за спиной послышался стук дерева об дерево стены, я встал и, потягиваясь, начал обходить девушку сзади. Мне срочно необходимо размяться, просто чувствую, как застаиваются мышцы. От подпорки плетня спина затекла, а на постоялом дворе не помашешь ведь оружием - того гляди патруль прибежит, мол, убивают... Наклоняясь глубоко за каждым деревянным полешком, я двигался по кругу и старался задействовать себя по максимуму. Кажется, девушка заметила мои действия и начала рубить дрова так, чтобы стараться попасть отскакивающим куском дерева в меня. Ряд за рядом я укладывал их в поленницу в углу двора под навес, который должен был защитить заготовки от дождя и снега, уворачиваясь от колкостей Вьюнка, но надолго нам занятия не хватило - все имеет манеру кончаться, тем более дрова. Тяжело вздохнув, девушка выпрямилась и вытерла пот со лба, опустив топор к ноге. - С тебя два медяка, Рик! - послышался бодрый голос кучера. Невысокий полноватый мужчина довольно усмехнулся в усы, протягивая к пареньку руку. Пока мы развлекались, зрители импровизированного представления начали делать ставки. Вообще двор был красивым, особенно, наверное, весной, когда старая яблоня цвела розовато-белыми цветами, а трава еще не была пыльной и унылой. Даже сарайчики и нужник не могли бы испортить этот вид... Впрочем, сейчас все выглядело далеко не так радужно благодаря щепкам, которые густым ковром усыпали вокруг Вьюнка широкий круг. Она обвела взглядом людей, с размаху вогнала топор в огромный пень, на котором рубила, и бросила Рику, который нехотя швырялся по карманам в поисках медяков: - Принеси теплой воды. И побольше. Юноша в темной шерстяной рубахе унесся внутрь дома, на ходу крича служанкам подогреть воду "для господ охотников". Сморщившись словно от неприятного зрелища, девушка, не стесняясь, стянула мокрую насквозь рубаху и кинула ее, вешая на торчащее топорище. Я знал о ее ненависти к грязи, а потому не удивился этому порыву. - Все. Засмотревшись на спину Вьюнка, я все же слышал, как скрипнула под весом немаленького кучера ступень крыльца. Он подал ей ведро с холодной водой и медленно ушел обратно - было видно, что полюбоваться на девушку ему хочется больше. Таких он точно еще не видел. На спине Вьюнка словно две кости торчали остатки обломленных крыльев. Когда-то она была ангелом, но очутилась в нашем мире. Однажды я решил спросить причину ее ссылки к нам, но ответа не получил, а спрашивать больше не решился. Надо будет - сама расскажет. Посреди гладкой кожи эти напоминания о прошлой жизни выглядели уродливо, неестественно, за них цеплялся глаз. Словно торчащая сломанная кость, они уже не шевелились как когда были целыми, и были лишены перьев. Под одеждой их почти не было видно, только угадывались очертания. - Надеюсь, ты не ставил пари на меня? - Вьюнок хмыкнула, снова натягивая рубаху. Любой человек мог уже лечь под яблоньку и стонать от усталости, но не такое существо, как моя напарница. Третий год мы работаем в паре, и все три года я не перестаю поражаться ее выносливости, силе и терпению. Порой она умудрялась сделать то, чего не мог сделать я, мужчина, в принципе, немаленькой физической силы. - Издеваешься? - я хмыкнул. - Было бы нечестно лишать людей их денег. Я же знаю, на что ты способна. - Кас, я хочу напиться... - голос напарницы настиг меня уже возле крыльца. Подобные желания у падшего ангела слишком редки, поэтому каждый раз они для меня как в первый. Обернувшись лицом к девушке, я прислонился спиной к шершавой стене веранды и скрестил руки на груди. - И в чем дело? Что мешает? - Ты же знаешь сам, что одна я этого делать не буду. Именно поэтому ты сегодня будешь пить со мной. Возражения не принимаются, - проговорила она, глядя на меня. - Кажется, изгаляться с тазами мне не придется. Скоро будет баня. Я с облегчением вздохнул - при моем росте и комплекции ни в один таз я не помещался чисто физически, а грязь я любил не больше, чем Вьюнок. - Матушка сказала, что скоро будет баня, - выпалил прячущий что-то за спиной Рик. Вот поганец, наверняка опять плюшку с подноса стянул! - Отлично, - Вьюнок потянула носом воздух, приподняв подбородок, а затем улыбнулась, глядя на паренька. - Рита печет яблочные пироги? Я уже знал, что она просто отвлекает внимание. И когда через несколько часов мы сидели в общем зале, балдеющие и распаренные вениками, то было совершенно четко видно, как же она устала. Пальцы с коротко отстриженными ногтями барабанили по столу или кружке, рвали бумажку на мелкие клочки и что-то ковыряли на выскобленной поверхности стола. На каждый звук или фразу Вьюнок реагировала необычайно остро, и вскоре к нам перестали обращаться в попытках втянуть в драку местные завсегдатаи. - Может, расскажешь, что все-таки произошло? - спросил я, когда ангел допила вторую (вместе со мной, конечно) бутыль крепкого темного эля. Меня раздирало любопытство, да и сдерживать его больше не было ни сил, ни желания. Девушка с досадой потрясла опустевшую бутыль, даже не удосужив меня взглядом своих пьяных очей, и потерла веки пальцами. Я фыркнул - отвечать она не собиралась, я знал этот жест легкого раздражения. - Я пойду в комнату. Здесь шумно... - холодноватым тоном проговорила она и с грохотом отодвинула лавку, на которой сидела. Я пожал плечами и допил остатки эля из своей кружки. Уж что-что, а женские заморочки меня мало интересовали. Вьюнок, конечно, больше моя напарница, чем женщина, да и вела она себя далеко не как домашняя Благородная, но принцип мышления у нее все равно бабский. С этим ничего не поделаешь. Я вздохнул: здесь и правда становилось шумно от хохота и пьяных выкриков. Следовало расплатиться и тоже идти к себе, чтобы спокойно выспаться и не нарваться на неприятности. Их слишком давно не было, и именно поэтому нужно держать ухо востро. Отдав хозяйке серебряный, я прихватил бутылку вина, надеясь все-таки заглушить то дешевое пойло, которым нас потчевали до этого, и поплелся по лестнице наверх, бурча про себя на лентяя Рика, который опять забыл поменять свечи в настенных подсвечниках. Впрочем, света уличных фонарей из окон хватало, чтобы пройти по коридору не убившись. Добравшись без помех ( сейчас все еще веселились внизу) до двери комнаты, которую заняла Вьюнок, я постучал и почти сразу вошел. Девушка сидела на кровати, поджав колени к груди и смотрела на свечу. Она не повернулась на меня, когда я вошел и сел напротив, даже когда поставил бутылку на стол, созерцание огонька для нее было важнее. Хмыкнув, я сбил печать с горлышка и хлебнул прямо так. Вино определенно лучше эля. Сверженная протянула руку и взяла бутылку. Закрыв глаза, она смаковала вкус винограда и трав. Похоже, что и ей было приятно ощутить его на языке после похожего на компот эля. Приглушенный гам и отдельные выкрики звучали здесь словно толстое ватное одеяло, хотя в комнате можно было расслышать не только дыхание Вьюнка, но и, казалось, стук ее сердца. Хотя это, скорее всего, исключительно мой пьяный разум шалит. Мы молча передавали друг другу бутылку до тех пор, пока она не опустела, но и тогда сверженная лишь вздохнула удрученно и не сказала ни слова. Однако мне было настолько комфортно в этой темноте лишь с одним только светом свечи, что почти сразу меня потянуло в сон. Я сопротивлялся как мог, чтобы дождаться рассказа Вьюнка, ведь завтра из нее и под пытками не вытащишь правды, но хмель и застарелая усталость оказались гораздо сильнее. Пришел в себя я довольно скоро, когда подсознательно ощутил, что что-то не так. Рука потянулась вперед и чуть вверх, а затем наткнулась на теплое препятствие. Так и есть. Вьюнок залезла ко мне на колени в то время, пока я спал, и теперь тихо вздрагивала от слез. Ну и что дальше, а? Как бы не спугнуть, не оттолкнуть. Аккуратно глажу сверженную по волосам. Она вздыхает и лишь сильнее прижимается ко мне. Ну кто бы вот знал, что эта жесткая и циничная, прожженая в сотнях мелких и не очень драках Благородная будет так меня, простого наемника, обнимать? Свеча догорает, но зажечь новую нет ни желания, ни возможности. А в темноте ведь все совсем иначе ощущается. И Вьюнок стала не верной и надежной напарницей, а любимой сестрой, которую нужно утешить и согреть от бед. Вскоре всхлипывания прекратились, и ангел просто дрожала у меня на руках, а я укачивал ее, словно маленькую. - Чего ты боишься? - спросил я полушепотом, осмелившись наконец нарушить тишину. Сверженная молчала, но молчание это не было тяжелым или напряженным. Я знал, что скоро она расскажет мне все. Просто знал. - Ты молод, многого не знаешь. Я прошла столько битв и войн, пометила своим оружием столько миров, и везде одно и то же. Кровь, грязь, смерть, предательство. Голод, нищета, боль, снова смерть... - сказала она наконец хриплым шепотом. Плечи ее вновь задрожали, но теперь это была дрожь омерзения и внутренней боли. - Нигде нет рая, который я так искала. Нигде. Я молчал. Не хотел прерывать, да и нечего мне было сказать. О чем могу судить я, наемник из грязи, птенец по сравнению с ней? - Меня свергли за то, что хотела остаться жить в одном из миров. Тогда я была слишком юна и бестолкова, ничего не понимала. Там были люди, солнце и много фруктов. Рано утром жители работали в саду, днем, когда солнце нещадно пекло, находили занятие дома, а каждый вечер они танцевали и пели. Там были смеющиеся дети и улыбчивые женщины, пахучие травы и сладкий сок фруктов, который тек по подбородку, стоило лишь только надкусить. Там были теплые дожди по ночам и голоса птиц по утрам. Тело Вьюнка расслабилось, а голос стал мечтательным. Под него я почти покинул эту тесную темную комнату с запахом обгоревшей свечи и постоялого двора и сам танцевал с жителями их незамысловатые танцы. Я чувствовал этот воздух вечного лета и слышал простую, но искреннюю музыку. Однако я почувствовал впившиеся в мое плечо пальцы ангела. Голос ее задрожал и стал злым. - Но вскоре пришла война. Деревню спалили почти дотла, над женщинами надругались, детей продали в рабство. Я никогда не забуду это. Они сломали ветви деревьев, они убили мужчин. Женщине, которая ждала в скором времени ребенка, распороли живот ятаганом. Даже после смерти она пыталась прикрыть свое дитя, защитить. Мне стало страшно. Многое видел я и до встречи с Вьюнком, но про такое зверство слышал впервые. Ангела била крупная дрожь. Перед моими глазами стояла сожженая деревня, дым костров, запах паленого мяса и крови, запах падали, а над всем этим приторный аромат раздавленных фруктов. К горлу подкатила тошнота. - А я им отомстила... - нервно засмеялась Вьюнок и облизала пересохшие губы. - Я догнала их и выпустила им кишки. Развесила на сучьях. Призвала ворон, и те живьем клевали их еще теплые внутренности. Многие в тот момент были еще живы... Всеми силами я старался вернуться мыслями в комнату. Мне уже все равно было и до пьяных криков, и до не совсем свежей постели. Я не хотел это видеть. На своей шкуре чувствовал боль и яростную радость ангела. Меня рвало на куски. Теперь я понимал, как Благородная появилась в нашем мире. Понимал и не хотел ничего понимать одновременно. - За это я лишилась крыльев, - уже спокойно проговорила девушка. - Но я не жалею, что сделала это. Теперь я не боюсь ничего, кроме очередной потери и предательства. На этом она замолчала уже насовсем. Я прижался щекой к ее волосам, вдыхая запах крапивы и чистотела, гладил ее спину, стараясь сгладить внутреннюю боль, которая никогда не заживет. Я знал, что такое потерять дом. Однако я никогда не предам тебя, ангел мой, несчастный и бескрылый. Я никогда тебя не предам. Ближе к рассвету Вьюнок уснула, но ко мне сон не шел. Лишь с первыми петухами внизу мне удалось тревожно забыться. Мне снился мой дом. Мать с улыбчивыми глазами, отец с сильными руками, братья и маленькая сестренка. Как же я скучал. Как же я хотел вернуться туда, хотя и знал, что там пусто. Что нет больше ни дома, ни семьи, ни даже деревни...