Гореть, так дотла.

Муши, как-то разливая по чашкам чай, глубокомысленно поведал: «Люди — это река. Подожди, пока воды пронесут мимо мусор, и на другой день ты увидишь улыбающегося человека». Джет это запомнил и даже ввернул на другой день в разговор с Смеллерби и Лонгшотом. Друзья в ответ только вопросительно перевели глаза с банок пива в своих руках на парня, подозревая того в белой горячке из-за перенапряжения. — Ты в своём уме? — осторожно поинтересовалась девушка, чуть поддавшись вперёд и заглядывая в глаза Джету. Тот только картинно вздохнул, едва не выронив солёную палочку со вкусом кальмаров. Конечно, покки были привычнее, но заедать пиво сладким было бы по меньшей мере странно. — Полностью. Я, можно сказать, нашёл себе… как его? — Джет прищёлкну пальцами, пытаясь вспомнить слово. — Духовного учителя! — Опять тебя несёт, — поставила диагноз Смеллерби, задумчиво проведя пальцами по запотевшему холодному боку алюминиевой банки. Лонгшот согласно кивнул, безмолвно отпивая пива и переводя взгляд на работающий в фоновом режиме телевизор. Шли дневные новости, и опрятно одетый, с зализанными тёмными волосами ведущий, с необычайной заинтересованностью рассказывал об открытии новой станции метро. Ни слова о беспорядках, только в нижней части экрана была бегущая строка, в которой скупо сообщалось о задержании нескольких нарушителей. Озай скрывал своё лицо за маской справедливости и порядочности, а Нитай под его правлением превращался в огромную гнойную рану, отравляя самого себя и соседние города. Примерно через неделю ежедневных (точнее ежевечерних) визитов Джета в небольшой ресторанчик, Ли перестал так активно позиционировать себя, как мизантропа, который просто выполняет свою работу, а на прочее плевать он хотел. Впрочем, разговорчивее он не стал, только исправно здоровался, хотя и цедил каждое слово сквозь зубы. — И он всегда такой? — Нейтральным тоном поинтересовался Джет. Муши в отношении племянника был очень щепетилен, ведь обидеть Ли значило смертельно обидеть и самого бармена. А задевать обходительного и дружелюбного мужчину казалось поистине преступлением. — Да, — кивнул Муши, поливая керамический чайничек кипятком. От горячей воды едва заметно пахло солодкой, теплый пар, поднимающийся от рук бармена, под искусственным светом превращался в плотные белые клубы. Джет наблюдал за каплями воды, окрашивающими светло-коричневую глину в цвета старой древесной коры, и чувствовал, как его отпускает скопившееся за день напряжение. — Такой уж характер. Джет о различных сложных характерах знал не понаслышке. Смеллерби не раз открыто говорила, что у него самого он не сахар. — И почему вы всегда обсуждаете меня? — Недовольно проворчал подкравшийся сбоку Ли, недовольно хмурясь и опираясь локтем на барную стойку. Подкрадываться у него получалось просто мастерски, Лонгшоту бы так. Джет насмешливо улыбнулся, с хрустом сгрызая кофейную покки и доставая новую. — Подумываем женить тебя. — Ты нас без году неделю знаешь, — дёрнул уголком губ Ли, ставя поднос на стойку и забираясь на стул. Вблизи рассмотреть этого принца-недотрогу — а кто ещё может обладать такой осанкой, как не принц — удавалось Джету редко, уж слишком нелюдимым был официант, предпочитая отсиживаться в комнате для персонала. Несмотря на багровый шрам-ожог, он отличался красивыми чертами лица и молочно-белой кожей, а уж на фоне смуглого офицера с обветрившимися скулами и губами смотрелся и вовсе произведением искусства. Если бы только не шрам. — Откуда он у тебя? — тихо спросил Джет, пока Муши отвлёкся на другого посетителя. Ли дёрнулся, бросил мгновенно вспыхнувший раздражением взгляд на парня и попытался встать, но Джет решительно удержал его за рукав. Он и сам не совсем понимал, почему так старательно набивается в дружбу к официанту, просто так уж получалось, что болтливый Муши постоянно вворачивал в любой разговор своего племянника, и за короткий срок офицер узнал о Ли предостаточно. — Я не хотел сказать ничего лишнего, и если это травма детства… — начал было искать пути отступления офицер, но парень резко оборвал его: — Очень смешно. В потасовке обожгли, — Ли всё же встал со своего стула и машинально стянул поднос со стойки. — Мы много путешествовали, а времена давно уже не спокойные. — Жаль, — криво улыбнулся Джет, подцепляя пальцем покки. — Мордашка у тебя красивая. — Я не по мальчикам, — скривился Ли, разворачиваясь и оставляя Джета наедине с отпавшей челюстью. Вопль «Да я тоже!» остался где-то на дне початой пачки с палочками. — Ты странный в последнее время, — заметила Смеллерби, бросив косой взгляд из-под ресниц на мрачное лицо друга. Джет только неопределённо что-то промычал, отдалённо напоминающее «да неужто». — Я серьёзно. У тебя всё нормально? Нашёл нечто нехорошее касающееся того ниндзя-официанта? — С чего ты взяла? — поджал губы Джет, отводя глаза от светлого асфальта дороги и с крайне заинтересованным видом разглядывая переходящих по «зебре» пешеходов. Смеллерби, по своему обыкновению совершенно невозмутимая, только пожала плечами. — Ты начал захаживать в то кафе, мне Лонгшот рассказывал. Не ради же чая. — Бармен «Лотоса» такой душевный человек, — рассеянно побарабанил пальцами по рулю Джет, снова надавливая на газ. — Я чувствую что отдыхаю, когда беседую с ним. — А со мно…с нами ты, значит, работаешь? — Уточнила девушка, и только чуткое ухо старого друга смогло уловить в её голосе обиженные нотки. — Смел, я не это имею ввиду. Просто я не могу общаться только с вами. Иногда я должен выбираться из скорлупы. Сама же мне это говорила, — пробормотал Джет, выезжая в проулок и ловко минуя знак, предупреждающий о ремонтных работах. Сам же его недавно и установил. С двух сторон на машину тут же надвинулись стены домов, под колёсами что-то хрустнуло — очередной мусор, коего в переулках Нитая предостаточно. — Да поняла уже, — тихо вздохнула девушка, разглядывая обшарпанные стены за стеклом. Одна из них была измазана чем-то черным и похожим на смолу, уродливо стекшей вниз и застывшей. Из-под этой черной массы проглядывал краешек небесно-голубого граффити. Голубой — цвет революции, символ мирного неба, под которым так жаждали жить жители города. Смеллерби опустила веки, прислушиваясь к тому, как Джет заглушает мотор. Остановившись у неприметной двери, заляпанной синей краской, парень вышел из машины, машинально засовывая руки в карманы. Подняв голову, он несколько секунд разглядывал нависшие над ним ржавые балкончики, покосившиеся от времени и забитые всякой рухлядью. Он и сам не так давно переехал из подобного района в более спокойный и благополучный. Поправив обычную спортивную куртку из водонепроницаемой ткани, офицер обернулся на звук захлопнувшейся дверцы и подождал, пока его нагонит Смеллерби, державшая в руках объёмный пакет. Постучав возле дырки, заменявшей дверной глазок, парень прислушался к шебуршанию в коридоре и расслабился — непредвиденных гостей не наблюдалось. Дверь открыл худющий парень с алой повязкой на руке, вступивший в ряды революционеров где-то три месяца назад. Внимательно оглядев пришедших, он практически незаметно отвёл руку от пояса, где под объёмным свитером пряталась кобура с пистолетом. Приняв из рук Смеллерби пакет, он ушёл в сторону кухни, откуда уже раздавались тихие, но оживлённые голоса. — Вы где застряли? — Вынырнул из комнаты, заменявшей гостиную и спальню, Лонгшот, красуясь алым с голубой полоской платком на предплечье. Джет закатил глаза, снимая куртку и ловко бросая её на вешалку, пошатнувшуюся от такого броска, но все же устоявшую. — Просто пробка в центре города, мамочка, — насмешливо протянул он, завязывая на руке такую же красно-голубую ленту, как и у худого парня, встретившего их. Смеллерби мучилась с платком, пока понимающий и как всегда не предлагающий помочь, а просто помогающий Лонгшот не обвязал им её тонкую кисть. — У нас дурные новости, — тихо произнёс друг, оглядываясь в сторону кухни — не подслушивают ли и заставляя Джета и Смеллерби напрячься. — В городе прибавилось людей из Синдиката, поэтому многие не смогли прийти. Кого-то ищут. — Кого? — Смеллерби остановилась у помутневшего зеркала, словно бы поправляя причёску. Лонгшот, прислонившийся к косяку и в своей старой водолазке походя на чьего-то отца, внимательно следил за её ловкими пальчиками, перебирающими жёсткие пряди, однако сути разговора не терял. — Если бы мы знали. Кого-то из верхов. То ли сына кого-то из верхушки, то ли отпрыска самого Озая, — спокойно проинформировал он, пока Джет доставал из кармана своей куртки забытые покки, а заодно выглядывал через глазок, проверяя, всё ли мирно на улице. — С чего вдруг? — Смеллерби заправила волосы за уши, теперь потирая красные полосы на щеках. Пожалуй, никто из круга революционеров ещё не догадался, что когда на девушку находит бзик «поправить макияж», это означает, что происходит что-то неприятное, о чём лучше не распространяться и вообще не знать. — Этот парень то ли сам искал кого, то ли работал ищейкой на синдикат. Один из наших слышал, что он ловкий, как кошка. И не боится ничего, — в сфере дословного запоминания информации Лонгшот мог дать фору любому из друзей. — Типичная ищейка, — кивнул сам себе Джет, разглядывавший стену противоположного дома. Тёмный кирпич начинал крошиться, это было видно даже через мутное старое стекло окна. Из кухни донесся запах разогреваемой готовой пиццы, которую принесла Смеллерби, кто-то, громко стуча ножом по доске, нарезал овощи для салата. Лонгшот, на замечания Джета, лишь повёл подбородком. — А может и нет. Синдикат никогда никого не ищет, а тут нате вам. Ищейка сама от них прячется. Люди из «Пламени» говорят о каком-то отличительном признаке, но наши не расслышали. Или шрам, или татуировка «Пламя». — Шрам? — повернул голову Джет, чувствуя, как вдруг забилось под горлом сердце. Лонгшот бросил на него долгий внимательный взгляд, уже собираясь зайти в комнату вслед за Смеллерби. — Я же сказал — наши не расслышали. — Да уж, занятно, — растянул губы в улыбке Джет, но покки в его зубах мелко подрагивала, словно передавая внутреннюю дрожь парня.