Привкус надежды

Невыносимо громкое пение птиц стекается в плавную звуковую линию, окутывая меня незаметным воздушным шлейфом. Один вдох, второй, третий. Я дышу, я живу этой жизнью, этим прохладным ветром, нежно теребящим верхушки мягкой зеленой травы. Ее белое легкое платье по колено поднимается в такт этой воздушной игры, образовывая на длинных рукавах множество складчатых волн; мягко обнажает смуглую кожу рук. Слегка жмурюсь от ее легкой отстраненной улыбки, делая маленький шаг вперед. В ее черных распущенных волосах виднеются остатки солнца — маленькие лучики словно запутались в этих сплетениях кудрей, сияя крохотными солнечными зайчиками. — Китнисс? Китни-и-исс! Расстояние между нами неумолимо уменьшается, так, что я начинаю утопать в серости мгновений. В серости ее глаз. Меня тянет, увлекает вперед, опьяняет ее звонким смехом. Дикий, истошный крик заставляет меня содрогнуться, вслушиваясь в невыносимые рыдания. — Помоги мне, помоги! Ты слышишь? Я тут, Пит, я ту-у-ут… Солнечные зайчики в ее волосах меркнут, становятся безжизненными, белое воздушное платье свисает с худощавых плеч… Я с облегчением делаю вдох полной грудью, с головой ныряя в сплетенье трав и ало-ярких цветов. Поднимаю взгляд на небо, жмурясь от его невероятной голубизны, и слегка улыбаюсь: небо чистое, бездонное, без единого облачка. Уже который раз я сравниваю его с собой — если небо затягивают черные дождевые тучи, не давая ни единому голубому пятнышку места, то это схоже с моими приступами. Я люблю наблюдать за ним из-за стекла помутневших окон, и сравнивать его со своим состоянием. Так бывало всегда. А вот сегодня я решился впервые выйти на улицу. Похоже, что я научился себя контролировать — мой внутренний голос с каждым днем становился все тише, а ум больно прорезался острыми наточенными осколками воспоминаний. Здесь, по-прежнему в одиночестве, среди высоких трав Луговины, я, как никогда раньше, чувствую себя в безопасности. Даже сюда доносятся звуки кипящей жизни: народ поднялся с колен, выстоял, смог, преодолел. Но только не мы. Деревню Победителей окутало крылом полнейшей тьмы и молчания, выразительно отрезая ее от дышащего жизнью Дистрикта. Мы сломались. И даже спустя два года после окончания Революции, остались мертвыми изнутри людьми. Тут уже ничего не поделаешь. Поднимаюсь на ноги, жмурясь от яркого света и исходящей отовсюду энергии, попутно вырывая небольшой синенький цветок. Мои глаза еще не привыкли к солнцу, слишком уж много я провел времени в скрытом от солнечных лучей доме, окутанным толстым слоем пыли. Дрожащими пальцами срываю еще пару стеблей цветов, насмехаясь с собственных неуклюжих попыток жить. Руки автоматически сплетают между собой синие изголовья, выплетаясь в незатейливый веночек. При виде венка нежелательно для меня приходят и мысли о Китнисс. Мне не хватает ее. Теперь же, спустя два года, сама мысль о том, что она может быть рядом со мной, стала ничтожной и пустой, почти недосягаемой. Китнисс так же сломлена, сломлена изнутри, и мы вынуждены карабкаться по жизненному пути поодиночке. Наверное, так будет лучше. Для нас всех. Я часто вижу ее через окно, бредущую по пустырной пыльной улице. Но все же, желание отрезаться от всего мира сильней желания подойти к ней и остановить. Кажется, я уже запутался в своих чувствах. Неуверенно улыбаюсь, крутя в руке венок — новый символ моих попыток жить дальше. Прикрываю глаза, прислушиваясь к размеренному шуму реки, делая маленькие шаги. Речной поток обдает меня свежестью и прохладой, и я неуверенно сажусь на песчаный берег, водя пальцем по разгоряченным от солнца песчинкам. Мне нужно заново учиться жить. Прошло всего пару мгновений, пока я, наконец, увидел ее. Ссутулившаяся, поникшая, с безжизненным огоньком в глазах, Китнисс создает впечатление полной беззащитности. Я понимаю ее — внешний мир наваливается на нас огромным куполом, лишая воздуха, смеясь с наших отчаянных попыток жить. Огонь Революции сжег нас обоих изнутри. Похоже, я сам не понимаю, что делаю. Дрожащими руками беру венок, направляясь в ее сторону, и тихонько подхожу сзади, надевая ей его на голову. Китнисс немедленно вздрагивает, подскакивая на ноги, смотрит на меня непонимающим взглядом. В ее глазах виднеется только сломанная жизнь и легкое, словно щенячье, удивление. — Тебе красиво так, — неуверенно начинаю я, замечая на ее лице непонимание, — Красиво с венком. Китнисс щупает свои волосы, кладя ладошку на изголовье синих цветов. С облегчением замечаю, что ее уста озаряются в улыбке. — Спасибо, — протягивает она, поднимаясь на ноги. — А ты… давно? — мнется девушка, глотая последнее слово. — Давно ли я вернулся к жизни? Сегодня. — просто отвечаю я, неловко улыбаясь. Как же мне хочется сейчас защитить ее. Замечаю на ее густых волосах лучики солнца, и невольно морщусь, вспоминая свой недавний ночной кошмар. Ловлю на себе несмелый взгляд Китнисс, и тихо касаюсь ее суховатой ладошки. Я знаю, чего она сейчас боится. Что голубизна моих глаз сменится бесчувственным вертикальным зрачком, а губы стянутся в презрительную улыбку. Она удивленно вскидывает бровь, но не отстраняется, а только укорачивает расстояние между нами. — Мне часто снится ночью огонь… а потом выстрел пушки. И Прим. Она мне улыбается. — выпаливает Китнисс, безумно округлив глаза. — Понимаешь? — Да, — киваю я, смотря девушке в глаза. — Да. — Прости меня, — внезапно продолжаю я, прижимая Китнисс, словно раненого птенчика, к себе. — Что не смог тебя защитить и уберечь. — Прости меня, — подхватывает Китнисс, — Что отпустила тебя. Ослепительно яркое солнце невольно прячется за облаками, скрывая в тень двух сломленных людей, нашедших себя. И только легкий теплый ветерок говорит о своем присутствии. Легкий ветерок и река, с легким шумом разбивающаяся о берег…