Скупые телеграммы.

Небо плачет, из-за проклятых туч ночью совсем не видно звёзд. Даже ту. Которая вторая справа. Бельфегор сидит на чужом подоконнике. Судьба так пошутила, что этот подоконник мой. И квартира моя. И у меня совершенно нет времени на разговоры с безумцем в полосатых носках. - Хей, - он поднимает руку вверх, - где твой телескоп? Его разговоры и мышление приводят меня в отчаяние. - А где Ваша фея? А ещё он постоянно съедает мои вишнёвые леденцы. - Небо плачет, - улыбается Бельфегор, теребя в руках напёрсток. - Это всего лишь физика. Улыбка на его лице почему-то тает. Он вдруг кладёт на стол вишнёвый леденец. Он уходит. Проходит много времени. Он не возвращается. Почему-то я пинаю ногой ветхий стул и убеждаю себя, что это к лучшему. На этом месте теперь цветут деревья. Я часто прихожу в этот парк. Зачем-то кладу цветы. Мой дом снесли. Я вырос. Безумец в полосатых носках больше не придёт. И я в одиночестве вкушаю серость повседневности. Смотрю на звезду справа и заедаю свою липкую горечь вишнёвыми леденцами. И его слова тогда, много лет назад, будто съели все мои здравые мысли: - Хей, хей. Ты слишком серьёзен, - скалился он, пытаясь напялить на меня очки в толстой оправе. Я вижу детей в разноцветных сапогах. Они прыгают в лужи, они смеются. Идёт дождь. Я почему-то останавливаюсь, я почему-то поднимаю ногу в плохо зашнурованном кеде. Я наступаю в лужу. Со всей силы. Так, что поднимаю брызги и пачкаю колготки мимо проходящей девушки. И знаете, что? Я делаю это ещё раз. И ещё. А потом я бросаю офисный портфель прямо в грязь и покупаю в первом попавшемся ларьке сладкую вату, хоть и терпеть её не могу. Я просто кричу какую-то чушь. Покупаю полосатые носки и начинаю говорить случайно повстречавшемуся мне знакомому про страну Нет-И-Не-Будет. Он крутит пальцем у виска, а я бегу домой. Сношу всё на своём пути, я бегу на красный и улыбаюсь нашему дворнику. Я врываюсь в квартиру. Пустую. Улыбка гаснет. И сладкая вата приобретает омерзительный горьковатый привкус. Я кладу ключи на стол, тянусь за вишнёвым леденцом. И тут я останавливаюсь. Я помню, что с утра насыпал в вазу целую пачку. Сейчас она пуста. Кто-то совершенно нагло украл мои леденцы. И мне становится не холодно в этой большой квартире. Я звоню в полицию, чтобы сообщить о потере. Они, конечно, бросают трубку. Глупцы. Кап-кап-кап. Это дождь за окном?.. Я достаю мороженое, я сажусь на самый край подоконника. Мне наплевать на холод. И на старушку, которая при виде меня театрально хватается за сердце. - Хей, - меня больно тыкают под рёбра. Едва не упал вниз для личной встречи с мокрым асфальтом. Бельфегор смеётся, надвигая на глаза зелёную шапку. Я хватаю его. Тяну на себя. Я ударяю его подушкой. Он прекращает смеяться. Он швыряет в меня пульт и с напускной решимостью молвит: «Защищайся, холоп». Потом мы валяемся на полу. Едим леденцы. Потом он спрашивает, вырос ли я. Я вырос, но… Он не дослушивает. Он остаётся на ночь. Это то, о чём вы подумали. Вся моя жизнь такая же скомканная, как мой рассказ. Нелепая. Но что ваш серьёзный мир без нашей нелепости?.. Он – ноль. - Ты знаешь, что такое нарды? Он хмурится, теребя в руках пёструю бумагу от конфеты. - Карточная игра? - Это феи, болван. Мы с ним просто едим леденцы на фоне алого неба. Мы получаем от жизни скупые телеграммы радости. Идёт дождь – это плачет небо.