Без названия

Он отмеряет милю за милей полузамёрзшими ногами, и позже ему говорят, что он остался бы без всех пальцев и лишился бы обеих ног, если бы не вколотая сыворотка, которая подарила ему быстрое восстановление. Они говорят ему, что он везунчик. Говорят, что он герой. Стив же, в лучших своих ботинках и униформе, чувствует себя испуганным и совсем крохотным. В зале горит свет: сочный розовый, приглушённый серый. На полу не осталось живого места от каблуков, но паркет всё равно начищен до гордого блеска. Танцующие ловят друг друга за руки, кружатся, притопывают, качаются туда-сюда бёдра, пальцы касаются плеч, ладони ложатся на талии прелестных дам, а Стив думает, что ему здесь не место, что он слишком чужой для этого мира, так непохожего на войну и задания и всё, ради чего Стив готов пожертвовать жизнью. Стив слишком большой. Слишком неуклюжий. Слишком Стив Роджерс. Он не уверен, что сможет улыбаться, как улыбаются люди вокруг, пока ещё нет. Но уже восемь вечера, и играет «Just Squeeze Me (But Please Don’t Tease Me)». Это не тот день и даже не та неделя, но зато ровно восемь, и Стив не опоздал ни на минуту. И она тоже пришла. Она пришла в отчаянно красном платье — том самом, в котором он видел её один раз, и может, это обещание, которое Стив никак не может вспомнить — и в туфлях, совсем не предназначенных для строевого шага. Она пришла, высоко взбив завитые волосы. Она здесь, вернулась к нему, идеальная до самых аккуратных ушек. Стив мог бы выводить их на бумаге часами, так никогда и не разгадав, в чём их секрет. Он никогда раньше не рисовал её, боясь запечатлеть ту, что, может быть, никогда не существовала. Но сейчас, сейчас всё было реальнее некуда. В любой момент Пегги повернётся, и Стиву придётся подойти к ней, придётся вытереть влажные ладони о брюки и собрать в кулак чуточку старого доброго американского мужества, и просто… просто… — Просто сыграйте что-то медленное, — шепчет он. Музыка сменяется, Пегги заказывает выпить и поворачивается, и в этот миг Стив Роджерс думает, что, может, замёрзнуть лет на семьдесят или больше было бы вполне неплохо — тогда, может, он хотя бы успеет перевести дух.