Ферелденские ночи

Ночи в Ферелдене длинные, холодные, и пахнут вездесущей псиной. Зевран никогда не привыкнет к этому запаху, липнущему на кожу вместе с резкими дуновениями ветра и рассказами о ведьме из диких земель. Ночи в Ферелдене пахнут смертью и скверной, ползущей по земле со скоростью загнанной кобылы. Такой взмыленной, тощей, с ошалелыми глазами и колтунами в спутанной гриве. - Merda, - болезненно шепчет он, гоня прочь воспоминания о родной Антиве, и улыбается, смотря в глаза проходящей мимо долийке. Махариэль награждает его бесстрастным взглядом, молча кивая в ответ. От дикарки, - думает Зев, - псиной воняет еще сильнее, чем от ее любимого стража. Этот запах, смешанный с ароматом диких трав, создает удивительное амбре, от которого антиванцу хочется сбежать или броситься на собственный клинок. Ночи Ферелдена шиты тихими молитвами долийки, которыми она прославляет забытых богов. Аранай тихо посмеивается про себя, исподлобья наблюдая за величавой фигуркой в рваном тряпье, что, воздев руки к небу, нараспев умоляет Митал о защите. Спутанные длинные волосы скрывают от оскверненного Ферелдена ее лицо, но в лисьих глазах Зевран отчетливо видит пляшущее пламя. В такие минуты лагерь словно замирает, и даже дикая ведьма не желает отпускать едкие комментарии. В такие ночи Зевран не может сомкнуть глаз, с суеверной тревогой размышляя о своем будущем. Под неразборчивый шепот и убаюкивающее потрескивание огня, антиванец пилит взглядом брошенный щит храмовника. Возможно, ему следует уйти сейчас, пока не стало слишком поздно, и попытаться поискать счастья в Тевинтере или Орлее. В любом месте, где он смог бы затеряться на некоторое время, пока не придумал бы что-нибудь еще. Увлеченный этими мыслями, беглый ворон не замечает двух лисьих глаз, вдумчиво разглядывающих его спину.

***

В руках Лины тонкий лук из железного древа. Она слышит, как поет натянутая тетива, и сама Андруил улыбается в этот момент одной из своих многочисленных дочерей. Эльфийка закрывает глаза, прислушиваясь к голосам леса, босые ноги её утопают в холодной, размытой осенними дождями земле. Где-то вдалеке Морриган собирает травы для своих зелий, что несут шемленам смерть; где-то вдалеке Алистер спорит с Боданом о стоимости стилета, что они уже давно сняли с тела Маржолайн, рядом с ним – Огрен, тихо напевающий себе под нос последнюю считалку несчастной Геспит. Не услышать только Зеврана. Мгновение. Стрела срывается вдаль, со свистом рассекая влажный воздух. Олениха падает замертво, ее тело бьется в предсмертных конвульсиях, из окровавленной шеи ее торчит стрела охотницы. - Что боги твои твердят тебе, когда ты жизнь чужую отнимаешь? – поступь Морриган едва слышна, Лина переводит на ведьму внимательный взгляд, достает короткий нож. Одно уверенное движение – по горлу добычи, и снова взгляд в смеющиеся волчьи глаза. - Не колеблясь, стреляй, - хрипло, из-за долгого молчания, отвечает она, убирая грязные волосы с лица. - Так почему же, страж, убийце жизнь ты сохранила? – вновь спрашивает Морриган, сложив руки на груди. – Неведомы мне помыслы твои. - На то было желание Митал. Кто я, чтобы перечить её воле? - Когда вонзит тебе он в спину нож, - раздраженно бросает ведьма, собираясь уходить, - не забудь поблагодарить своих богов за милосердие. Ответом ей послужила гремящая тишина и задумчивый взгляд, бьющий ровно меж лопаток. Лина знает, что воля Творцов неоспорима. Но мучительное чувство тревоги уже грызет ее изнутри, выедая казалось бы непоколебимую веру. Это первый по-настоящему сытный ужин за несколько месяцев странствий. Немногочисленный отряд, собравшийся у костра, с радостью набивает животы; кто-то шумно переговаривается, Лелиана, достав потрепанную временем лютню, заводит одну из сотен своих любимых баллад; Огрен травит похабные байки. Лина и Алистер сидят неподалеку, изредка перешептываясь о делах насущных. Скоро они войдут в Бресилиан, и Тейрин откровенно нервничает, раз за разом возвращаясь к тому, как могут встретить их долийские эльфы. По обыкновению, Махариэль предоставляет все планы брату-стражу, лишь настаивает на том, чтобы вместе с ними пошел антиванский убийца. - Ты уверена? – с сомнением спрашивает Алистер, искоса поглядывая на подтрунивающего Лелиану эльфа. – Ты, конечно, извини, но что-то не вызывает он у меня доверия. Одно дело держать его в лагере, другое – доверить ему защищать наши спины в бою. - У него… доброе сердце, - с сомнением проговаривает Лина, со всей серьезностью глядя в глаза самого близкого ей шемлена. - Ну, что-то раньше это «доброе сердце» не мешало ему убивать невинных людей. Да и не людей – тоже. Алистер замолкает, стукнув ложкой по пустой тарелке. Махариэль тоже не слишком торопится с ответом, да Тейрину он и не требуется. Кажется, что этот разговор бастард затеял лишь для того, чтобы решить какие-то свои, сугубо личные проблемы. Вечер плавно перерождается в тоскливую ночь, небо затянули низкие облака, скрыв от посторонних яркий свет нарождающейся луны. Махариэль тихо села у костра, отрешенно подкинув в пляшущее пламя несколько сухих веток. Стэн остался на карауле, остальные же разбрелись по своим палаткам, оставляя девушку наедине со своими мыслями. Ночь только начиналась. Зевран спит неспокойно, постоянно ворочаясь и что-то тихо приговаривая, словно маленький ребенок, оторванный от материнских рук. Лина сидит у самого полога палатки, с интересом всматриваясь в такие чужие черты лица. Грудь антиванца тяжело вздымается, словно после напряженной охоты, светлые волосы разметались по волчьей шкуре, на которой лежит Араннай, тяжелое одеяло сбилось в самых ногах. Рассматривая Зеврана, Лина раз за разом задает себе один и тот же вопрос: «Почему она решила, что его жизнь так важна?» До недавнего времени она свято верила в то, что на то была воля Справедливой Матери, но вот – прошел уже не один месяц, а долийка так и не получила знака, что Митал довольна её решением. Зевран дернулся на лежанке, резко перевернувшись на бок, невольно вызвав у Махариэль едва заметную улыбку. Вскоре внимание девушки привлекли витиеватые узоры татуировки, украшающие спину ворона. Когда-то давно она видела подобные знаки у самой хранительницы Маретари, нечто похожее украшало и ее собственное тело. Валласлин. - И зачем, мой страж, ты пришла ночью ко мне в палатку? – насмешливый голос без тени сонливости, заставил Лину буквально отскочить от лежанки. Зевран, тем временем, привстал на локте, небрежно убрав волосы с лица. - Знаки на твоем теле, - неторопливо проговаривает она, вновь приближаясь к парню, - похожи на валласлин. Но это не он. Что это за знаки? - Ты пришла посреди ночи, чтобы спросить меня о татуировках? – ничуть не скрывая удивления спрашивает он, вскинув брови. – Воистину, дорогая, ты удивительна! Лина хмурится, пытаясь понять: смеется ли над ней этот странный ворон или нет. Но в янтарных глазах нет ни тени насмешки, наоборот – чистейший интерес, который только придавал Махариэль решительности. Она тянет руку, осторожно касаясь смуглой кожи на животе парня. Араннай старается сдержать невольное напряжение, когда тонкие, шершавые пальцы скользят по прессу, всего на мгновение прикрывая глаза, просто поражаясь глупой наивности этой отдельно взятой долийки. - Эти знаки значат, что ты уже мужчина? – тихо интересуется она. – Они важны для тебя? - Некоторые – да, - непонятно почему, терпеливо объясняет Зевран, снова наблюдая за дикаркой. – Некоторые из них – знаки воронов, я не могу говорить о них. Некоторые – просто.. чтобы подчеркнуть формы и изгибы тела. - Зачем? – резко оборачивается девушка, уставившись на антиванца своими лисьими глазами. Араннай только тихо смеется, запрокинув голову назад. Оказалось, что нелюдимый и дикий серый страж может быть вполне забавна, как зверек, увлекшийся гремящей приманкой. - Потому что это красиво, mio caro, - все еще веселясь, отвечает он, пока Лина с энтузиазмом разглядывает его татуировки. Наконец, она говорит: - Я получила валласлин, когда мне было пятнадцать. В тот день я получила право охотится наравне со всеми, - она показывает пальцем на татуировку на лице, губы долийки тянутся гордой улыбкой. Зеврану наплевать, больше ворона интересует другой вопрос: только ли на лице эта ее татуировка? Когда-то, где-то – он уже и сам не помнит – Араннай слышал, что этот ритуал заключает в себя нанесение татуировки на все тело. Взгляд парня невольно скользит по рукам девушки, что были белы и чисты, как снег. - Моя дорогая, это должно быть ужасно больно, - сочувственно цокает он языком. – На теле очень много чувствительных мест. - Боль – часть вступления во взрослую жизнь, - отрешенно кивает она и, взяв Зеврана за руку, подносит его ладонь к своей щеке. – Эти знаки говорят, что я посвятила себя служению Митал. - И в чем заключается твое служение, о прославленный серый страж? – шутливо вопрошает парень, очерчивая пальцами линию скул девушки, ненавязчиво заставляя ее придвинуться ближе. - Я сохранила тебе жизнь, ибо такова ее воля, - волнующе шепчет долийка, не сводя настороженного взгляда с лица парня. Отчего-то сердце Махариэль бешено бьется, воздуха становится слишком мало, будто какая-то неведомая сила давит ее легкие, мешая свободно вдохнуть. Голос эльфа кажется сладкой патокой, огонь в его взгляде манит и страшит, подобно жертвенницам в ногах самого Эльгархана. Рука Аранная плавно перемещается с щеки девушки на ее затылок, а затем, совершенно неожиданно для них обоих, Зевран целует наивную долийку. Целует горячо, нежно, прихватывая и лаская сухие, тонкие губы. И – на мгновение, на такое удивительно-долгое мгновение – Лина поддается этому ранее неизвестному чувству, что так щедро дарит ей этот неправильный эльф. Неумело и по-детски, но так сладко, в свой первый раз. Наваждение схлынуло быстро. Резко отпрянув от Зеврана, девушка прикрывает рот ладонью, в полной растерянности смотря на его улыбающееся лицо. Щеки и уши безбожно горят, мысли долийки мечутся птицей, пойманной в клетку. Но она не чувствовала стыда. - Считай это моей благодарностью за твое милосердие, драгоценный страж, - смешливо тянет антиванец, не без удовольствия наблюдая за тем, как девушка пятится к пологу палатки. Лина молчит. Губы Махариэль еще горят после поцелуя, медленно она дотрагивается до них большим пальцем, задумчиво прикрыв глаза. Это странное ощущение, но оно определенно нравится ей. Взгляд долийки возвращается к насмешливому лицу Аранная, пытаясь различить за напускной маской хотя бы крохотную долю того, что ей удалось увидеть, пока он спал. - Будь благодарен Милосердной Матери, - хрипловато шепчет она, доставая из многочисленных складок своего тряпья гладкий блестящий камешек. – По ее милости ты еще ходишь по этой земле. С этими словами, Лина вновь подходит к полулежащему эльфу, чтобы вложить в его ладонь тот самый камешек, что на проверку оказался идеально ровным кусочком серебра. Выплавленный в небольшой шарик, он легко помещается в ладонь, приятно холодя кожу. Невольно залюбовавшись подарком, Араннай даже не замечает, что долийка уже покинула его палатку, оставляя наедине с холодной лежанкой. В эту ночь Лина впервые не возносит молитвы Творцам. В эту ночь Зевран впервые не думает о родной Антиве.