***
С утра снег падает крупными хлопьями; Блейн стоит у окна, задумчиво рисуя на стекле пальцем какие-то странные рожицы. Купер не собирается подкрадываться, но почему-то всё равно ступает так тихо-тихо, будто и в самом деле надеется, что Блейн не заметит его присутствия. — Что там у тебя? — не оборачиваясь, спрашивает Блейн, и это первые слова, сказанные им Куперу почти за месяц, который он провел дома. — Подарок, — Купер решает не уточнять. — Оставь на столе, я позже посмотрю, — отзывается Блейн, и Купер знает, что на этом его лимит слов исчерпан. Купер не переживает: он знает, что уже к середине января Блейн будет болтать обо всем на свете, ну а пока им приходится следовать глупым правилам, придуманным тысячелетия назад, но Купер согласен терпеть. Зима — не его время.***
Под Новый год ударяют сильные морозы, в Огайо таких не было уже давно. Купер мерзнет больше обычного, и если днем еще можно как-то выдерживать холод, то ночью становится просто невыносимо. — Эй, — обращается он к Блейну за завтраком, и тот застывает, так и не донеся кусочек яичницы до рта. Купер нарушает правила в ответ, будто они тут в шахматы играют, и рискует подставиться на и вовсе арктические холода в отдельно взятом доме, но да какая разница, думает он раздраженно. Нахрен правила. — Эй, — повторяет он. — Прекращай. — Прости, что? — Блейн убийственно вежлив. Его вежливостью наверняка можно расчленять людей или что-то в этом роде. — Говорю, прекращай. Слишком холодно. — Это зима, Куп, — равнодушно пожимает плечами Блейн, возвращаясь к своему завтраку. Но на следующий же день температура воздуха немного поднимается, и Купер оставляет на холодильнике стикер с надписью: "Спасибо".***
Пластинки, подаренные Купером, так и пылятся на письменном столе в комнате Блейна. — Не нравятся? — Купер стоит, опираясь на дверной косяк, и кивает головой в сторону стола, пытаясь выглядеть равнодушным. А ведь к концу февраля свитер, преподнесенный Блейном, уже немного растянулся в плечах. — Не-а, — сдержанно отвечает младший, развалившись на кровати и раскинув руки и ноги так, будто имитирует звезду. — Лучше бы ты мне жизнь подарил. Купер напрягается. — Видишь открытое окно, Куп? — продолжает Блейн со смешком. — Я больше не могу регулировать температуру даже в собственной комнате. Я не хочу быть слабым, Куп. Я устал всё время быть слабым. Купер понимает, о чем говорит Блейн: три месяца в год они проводят вместе, и в декабре он ощущает такую слабость, будто тащил весь мир на своих плечах, и в каком-то смысле так оно и есть. В феврале, когда Блейну пора уходить, Купер чувствует, что наконец-то может расправить плечи и вдохнуть полной грудью, и тепло наконец-то согревает его ладони. — Я устал всё время умирать, — тихо говорит Блейн, глядя в потолок. — Не убивай меня больше, Куп. — Ты знаешь, что у меня нет выбора, — вскидывается Купер. — Не то чтобы мне нравится каждый год убивать своего брата. — Тебе нравится. Купер ничего не отвечает, только молча присаживается на краешек кровати и осторожно проводит пальцами по стопе Блейна. Тот неловко дёргает ногой то ли от неожиданного прикосновения, то ли хочет пнуть Купера, но не слишком в этом преуспевает. Блейн видит его насквозь: Куперу действительно нравится. У Блейна горячая кровь, и нет ничего лучше того, как она стекает по рукам, возвращая силы, но Купер старается, правда старается искупить свою вину. Он держит Блейна крепко-крепко, и тот резко садится на кровати, всматриваясь в лицо Купера так, словно ждёт чего-то, а потом подается ближе и шепчет Куперу на ухо, едва касаясь кожи губами: — Помилуй меня, Куп. Купер думает, что они будто поменялись ролями: теперь Блейн сильный, а он нет, теперь от слов Блейна бросает в жар, а его собственные слова и убеждения тают, будто лёд. Купер запускает пальцы в волосы Блейна, которые едва ли не впервые за всё время не уложены гелем, а торчат во все стороны, и подставляет шею, позволяя Блейну просить о милости. Блейн торопливо тянет футболку Купера вверх, и пусть он ничего не говорит при этом, Куперу кажется, он слышит его слова: «Давай же, снимай». Блейн не хочет ждать — у него нет времени, потому что до полуночи осталось несколько часов, а ведь он далеко не Золушка, и для него не будет хэппи энда — Блейн ловко поддевает пальцами резинку домашних штанов Купера, чтобы устроить ладонь на его члене. — Блейни, — сдавленно стонет Купер, просто чтобы попробовать, как теперь имя брата будет звучать на языке, и откидывается на спину. Свободную руку Блейн прижимает к груди Купера, как раз в том месте, где бьется сердце, будто впитывая в себя его пульс. Купера выгибает под ним, когда Блейн царапает ногтями его сосок, и по коже бегут мурашки. Блейн сильнее давит раскрытой ладонью на грудь Купера, словно собрался реанимировать, и в какой-то момент боли становится больше, чем удовольствия, Купера прошивает острым холодом, словно десятки ледяных иголок впились в его сердце. Он широко распахивает глаза, глядя на Блейна, и видит, как тот улыбается — немного виновато, но довольно. Блейн изменил правила игры. — Прости меня, Куп, — говорит он, и Куперу еще никогда не было так до дрожи холодно: из него словно выпустили жизнь. Настенные часы мерно отбивают первое марта, и Блейн закрывает глаза, глубоко вдыхая морозный воздух, наполняющий комнату. Эта зима будет долгой.