***
Валентина каждый день ждала, что Питер заговорит с ней об этом. Иногда ей казалось, что Питер слишком наигранно беспечен. В тот же день он довольно уплетал обед за обе щеки и даже рассмеялся над какой-то отцовской политической подколкой, чего не сделал бы в любой другой день. Питер словно демонстрировал ей: «Да, мы оба знаем один маленький секрет, но это ничего не меняет, видишь?» Поэтому Питеру всё же удалось застать её врасплох, и это неприятно поразило Валентину. — Я хочу кое в чём признаться, Вэл, — произнёс он, непривычно серьёзный и даже потерянный. В его взгляде читалась самая настоящая тоска, но Валентина подумала лишь о том, что брат, безусловно, растёт, как и его талант к лицедейству. — В чём же, Питер? — она выдавила из себя улыбку, делая вид, что очень удивлена такой откровенностью. — Я… даже не знаю, как тебе сказать… — Питер замешкался и отвёл взгляд. — Происходит кое-что плохое. Наверное, мне нужна твоя помощь, Вэл. — Тебя достают в школе? — не удержалась от вопроса Валентина, хотя они с братом прекрасно знали, что любой потенциальный обидчик Питера, да ещё и школьник, мог рассчитывать только на похороны за счёт государства. Однако Питер сделал вид, что не понял подколки, и отрицательно мотнул головой. — Нет, школа, это всё ерунда, возня в песочнице… Понимаешь, Вэл, я теперь часто хожу в лес, ну, пытаюсь как-то развеяться, ты же помнишь ту кучу рекомендаций, что мне выдали перед отъездом? Избавиться от стресса из-за всей этой суматохи с Боевой школой и Эндером… Но в последнее время одних прогулок по лесу мне мало… Питер замолчал, и Вэл ждала продолжения, затаив дыхание. Она боялась выдать себя, потому что в ней боролись два противоречивых чувства. Всегда одно и то же, когда речь заходит о Питере — отвращение и попытка сострадать, продиктованная глубокой привязанностью — не такой, как к Эндеру, потому что её основой была не любовь. Вэл чувствовала себя обязанной понять Питера, найти в нём что-то, что уравновесило бы её чувства. Иногда Валентина вся цепенела от одной навязчивой мысли: «А что, если я проявляю жалость только из чувства противоречия? Потому что не хочу быть похожей на Питера». А потом со злыми слезами на глазах вспоминала, как утешала Эндера, который чертовски боялся стать вторым Питером. «Ты не похож на Питера, Эндер. Это я на него похожа». — Вэл? — удивлённо позвал Питер, и Валентина вздрогнула, потому что он дотронулся до её локтя. — Ты меня слушала? Думаешь, это не она? — Кто? — Триада Макдональда. Пока лишь одна из трёх стадий, но… — Да, я читала статью, довольно устаревшая методика… Думаю, то, что ты мочился в постель, ещё не делает тебя потенциальным убийцей. Их любимая семейная шутка ещё с тех пор, когда их было трое. — Но я мочился в твою постель, Вэл, — ухмыльнулся развеселившийся Питер. — Хотел подставить. — Не вышло. А ещё, думаю, ты не поджигал девчонкам косички… — Нет, — глаза Питера странно блестели, казалось, он чем-то взбудоражен. Валентина упрямо делала вид, что не понимает, к чему тот клонит, чтобы не позволить Питеру манипулировать тем фактом, что она его выследила. — Лучше я покажу тебе, Вэл. Обещаю, что покажу, как только соберусь с мыслями. Думаю, ты мне поможешь. — Но как? — Ты меня остановишь. Не знаю, как именно, но тебе удастся. Я не хочу быть таким, Вэл, не хочу! — он вновь схватил сестру за руку, больно стиснув её пальцы. — Ты думаешь, я обманываю. Хорошо, имеешь на это право… Но ты же знаешь, что меня интересует. — Точно не карьера военного. — Да, не она. Я не мечтал о службе в армии, это было просто ступенью на пути к власти, потому что даже военным требовался исключительно мой ум. Но иногда я теряю контроль над собой… и… Это унижает, понимаешь? Лихорадочное состояние Питера, казалось, передалось и Валентине. Какой-то частью сознания она позволила себе обмануться. Конечно, Питер наверняка преследовал сугубо корыстную цель, но, вероятно, в качестве аргумента использовал правду. Дав понять, что он честен, Питер мог купить доверие сестры. Нет смысла сторониться его, если он во всём признается. — Почему я, а не мама, скажем? — Мама? Она, конечно, Тереза, но разве ты слышала приставку «святая» к её имени? Меня отправят в психушку. — В смысле, опять. — Не будь такой стервой, Вэл, — устало улыбнулся Питер. Валентина не стала изводить его, потому что знала, что демонстративная покорность и открытость Питера могли в одночасье смениться неконтролируемым приступом гнева. И стоило ей хотя бы раз проявить слабость или страх — Питер бы мгновенно этим воспользовался. В отличие от Эндера, единственной формой любви для него было безраздельное обладание. Несколько лет назад он ещё хранил в чулане отнятые у Эндера игрушки — и хотя те были сломаны и не представляли никакой ценности, Питер не отдавал их и не выкидывал, ведь они символизировали его превосходство — и любовь. Эндер должен был умолять Питера вернуть игрушки, реветь и умолять брата поиграть с ним, выдавая острую необходимость в его присутствии. Но Эндер, "маленький вонючий Третий", этого не делал, разумеется. «Питер не умеет быть счастливым, и поэтому никому этого не позволяет», — думала Валентина, и зачастую боялась, что становится такой же. Не позволяет Эндеру быть счастливым, потому что не отпускает его, потому что несчастна сама. Она оставила в его сердце надежду, думая, что это придаст ему сил там, в космосе, где он совершенно один против целой армии — людей и жукеров. Но больше всего возвращения Эндера хотела сама Валентина. — Ты думаешь о нём, — проникновенным голосом сообщил Питер, приблизившись вплотную. Валентина чувствовала его горячее дыхание на щеке. — У тебя взгляд как у коровы становится. — Это лучше твоих коровьих мозгов. — Забудь о нём, — тихо, но требовательно произнёс Питер, растянув губы в какой-то неестественной ухмылке. — Ты разве не считаешь, что вернуть прежнего Эндера — это всё равно, что примотать скотчем отрубленную руку обратно к телу? — Даже если Эндер изменился… это не значит, что он чужой нам. Валентина хотела сказать «это не значит, что я разлюблю его», но вовремя поправилась. Впрочем, Питера ей было не обмануть. Он всё также улыбался, но в его взгляде Валентина чувствовала лишь ярость и боль. Мысль о том, что она всегда может причинить ему боль лишь напоминанием, насколько сильно она любит Эндера, придавала Валентине уверенности. Это делало Питера из маниакального расчётливого гения — просто ревнивым уязвленным говнюком, к тому же, жестоко мучающим лесное зверье. Если люди узнают, что их потенциальный Гегемон — просто маленький неудовлетворенный садист, что они скажут, интересно? Валентина чувствовала мстительное удовлетворение, фантазируя на тему публичного унижения Питера. — Верно, — спокойно кивнул Питер. — Он вернётся на Землю настоящим мужчиной, весь покрытый славой и боевыми шрамами. Их будет больше, чем веснушек на твоем носу. — Шрамы украшают. — Не думаю, что всех. Некоторых они определённо портят. — Неужели? — Да. Вот человеческий рот — чем не шрам? Некоторым лучше бы его зашить. — Ты больной, Питер! — расхохоталась неожиданно повеселевшая Валентина. — Мы все, сестренка, мы все… — проговорил Питер, состроив страдальческую гримасу. — Больная семейка Виггинов. А ты — Парвати, Шакти и Кали в одном лице. Какой тебе нравится быть больше? Спорим, что Кали? — Ты уснул на этническом архиве столетней давности? — нахмурилась Валентина, неожиданно ощутив нечто вроде тихой злости. Её едва не стошнило от острого желания выцарапать Питеру глаза и наколоть их на сучки, как он поступил с глазами ещё живой белки в лесу. — Добродетельная милосердная Парвати, которая хочет скрыть, что она Кали, — нараспев произнёс Питер, игнорируя её сарказм. — Твоя беда, Вэл, в том, что ты тесно связана с Шивой, и твой Шива — это я, а не Эндер, как ты бы того хотела. Ты должна идти за мной, слушать меня, удовлетворять меня! А наш драгоценный братец в это время будет плясать под дудку военных и спасать мир в далеком космосе. — Он будет героем, — твёрдо произнесла Валентина, и каждым словом ей хотелось впечатать Питера в грязь, растоптать его самолюбие. — Спасителем человечества. — Пока того требует маркетинг Космического Флота, — зло рассмеялся Питер, прищурившись. — Но сделать его грешником гораздо выгоднее, и… Ну, не смотри на меня так, Вэл! Я не хотел тебя злить. Ты знаешь, что в моих словах есть доля истины. — И тонна грязи. Валентина не успела как следует обозлиться, как неожиданно Питер приблизился к ней вплотную и поцеловал, с силой прижавшись губами. Вэл почувствовала легкое прикосновение его языка, Питер облизывал её губы с минуту, а затем отстранился и уставился внимательным взглядом. — Что, чёрт побери, это было?! — Маленький ритуал доверия, — как ни в чём не бывало ответил Питер, и Валентина поняла, что если бы рефлекторно оттолкнула его, случилось бы что-то непоправимое. Это был не «ритуал доверия», а проверка. «Ты бы не оттолкнула Эндера», вот что сказал бы Питер. Даже если это неправда. Девочка поняла, что крепко держит Питера за запястье, но он не протестует. Иногда Валентина испытывала к нему почти физическое отвращение — особенно в моменты, когда ей казалось, будто они одно целое, будто они действительно похожи. Но сейчас ей было комфортно и приятно — Питер пошёл на это от отчаяния, а значит, у неё всё ещё есть козырь в рукаве. Валентина согласилась на его игру. Она подумала, что в противном случае её ждала бы участь той белки. Нет, Питер, разумеется, не сдерёт с неё кожу и не распнёт в лесу — это как минимум слишком сильно повредит его репутации в будущем. К тому же, Валентина всё же верила, что в Питере больше от гения, нежели от садиста. Но Питер мог бы пригвоздить её жестокими аргументами, заманить в ловушку, манипулируя слабостью к Эндеру, и смотреть, как Вэл корчится и страдает, не в силах вырваться. Виггины всегда остаются Виггинами. Позже Валентина будет последовательно выискивать и фотографировать трупы расчленённых Питером белок и жаб, перестав подглядывать за процессом их разделки после того, как услышит, что Питер называет распятую верещащую белку «Эндером». Помимо этого она станет искать видео и фотоматериалы, которые в будущем помогут ей обеспечить безопасность Эндера, если Питер вздумает шантажировать их. Она может позволить Питеру играть в собственника и вести себя как ничтожество, даже может защитить его от перспективы угодить в психушку или тюрьму, потому что забота друг о друге — их семейная черта, но никогда не позволит причинить Эндеру боль. «Давай, корми своих внутренних демонов, мелкий засранец», — зло думала Валентина, находя очередное подтверждение кровожадным стремлениям Питера. Она верила, что в конце концов его захватят более высокие цели, а замученные звери — немного лучше, чем искалеченные школьники. В конце концов, умение уживаться с тем, что ненавидишь, используя это как инструмент, тоже было их семейной чертой. Возможно, это и значило быть Виггином.Часть 1
12 июля 2014 г. в 14:12
— Да здравствует Северная Каролина, край белок и дремучих лесов! — торжественно возвестил Питер Виггин и противно засмеялся.
Вообще-то, любой смех будет звучать довольно неоднозначно, если дело происходит в лесной чаще за десять километров от признаков цивилизации.
Питер устроил привал под старой кривой сосной и начал разбирать плотно набитый рюкзак. Извлёк пару любовно завёрнутых матерью в полиэтилен сандвичей с ветчиной, бутылку газировки, моток ниток, крепкую верёвку, уже завязанную охотничьим узлом, компактный лёгкий молоток для колки орехов, который он стащил у отца, и охотничий нож — якобы безобидный подарок, предназначенный для бесцельного обстругивания веток и прочих мальчишечьих забав. Если бы Питер допускал мысль, что отец хоть немного превосходит его в интеллекте, то предположил бы, что это оригинальный способ откупиться, не тратя нервы и деньги на квалифицированного психолога. Что-то вроде: «Сынок, я дарю тебе нож, самый обычный охотничий нож, он слишком маленький и тонкий, чтобы ты насмерть зарезал человека, даже ребёнка, но достаточно острый, чтобы удовлетворить твои низменные потребности».
Питер покрутил нож, рассматривая выгравированный фирменный логотип на деревянной рукояти и опасно заточенное лезвие из прочнейшей стали. Удовлетворенно хмыкнув, вернул его на землю, достал один сандвич, а всё остальное спрятал обратно в рюкзак.
Питер уже приходил сюда на прошлой неделе — это место он выбрал из-за странно расположенных полукругом сосен, образовавших в центре нечто вроде маленькой поляны. Получался этакий сосновый Колизей, на «арене» которого Питер собирался устроить зрелищное представление.
В чахлом кустарнике возле одного из деревьев Питер схоронил небольшой шест с петлёй на конце, скрученной из тонкой медной проволоки. Вообще-то, его смекалки вполне хватило бы на более хитроумную и автоматизированную ловушку, но Питер хотел поймать белку собственноручно — хотя бы самую первую.
Он уже давно приметил, где находится беличье гнездо, и просто растягивал охватившее его предвкушение охоты.
Через сорок минут Питер Виггин, чьи кроссовки были замызганы кровью, а потное красное лицо облепили волосы, удерживал на другом конце петли отчаянно верещащую белку, которая извивалась, будто червяк на крючке. Питеру даже пришлось использовать молоток, чтобы немного умерить её пыл — он раздробил бельчонку заднюю лапу, едва не выпустив из рук шест. Питера поражало, сколько энергии в этом крохотном создании породил один только страх смерти. Страх, недоступный самому Питеру, потому что гении, особенно молодые, не умирали — они каким-то таинственным образом перескакивали рубеж юности и становились умудрёнными властолюбивыми старцами, а уж те, безусловно, соединялись с Вселенной на молекулярном уровне, продолжая генерировать идеи космического масштаба.
Питер Виггин трепетал от мысли, что вся эта сконцентрированная энергия и жажда жизни перейдут к нему.
Используя верёвку, он аккуратно растянул белку между выступающих древесных корней и привязал, оставив свободной только голову. Круглые чёрные глаза-бусинки неотрывно следили за ним, и в этих глазах Питер видел лишь чистый незамутненный ужас.
Взяв в руки нож, Питер облизал пересохшие губы, застыл на несколько мгновений, словно прицениваясь, и, наконец, аккуратно вонзил лезвие в беличий бок. Он уверенно наносил быстрые короткие порезы — Питер хорошо подготовился, проштудировав разнообразную литературу, в том числе труды по вивисекции. Главным было не задеть внутренние органы, чтобы белка прожила как можно дольше. Впрочем, это всё равно не очень долго — болевой шок может убить её раньше потери крови.
Питер Виггин, юный гений, с отсутствующим выражением лица сдирающий с белки кожу — сцена, достойная фильма почившего Уве Болла.
Оставив агонизирующего зверька в покое, Питер удобно устроился рядом, достал из кармана игровую консоль, взял сандвич и принялся медленно поглощать его, проходя очередной уровень «Стратегии и тактики V-02». Запнувшись на пятьдесят шестом уровне, где требовалось переломить численное превосходство противника, расставляя солдат вслепую и только по памяти, Питер разозлился и едва не забыл о самом главном. Подняв глаза, он отметил, что белка изредка дёргается — вероятно, мышечный рефлекс — но её голова уже бессильно повисла. Питер осознал, что настолько увлёкся игрой, что даже не слышал предсмертных визгов.
— Спасибо, — с улыбкой прошептал он, разглядывая дело своих рук. Отвязав белку и бережно смотав веревку, чтобы использовать её ещё раз, Питер не стал убирать освежёванный труп.
У него появилась другая, более разумная идея.
Валентина, конечно, проследила за ним вовсе не из благих намерений. Она не переживала, что Питер заблудится или, морально подавленный своим исключением из проекта Боевой школы, повесится на ближайшей сосне. Во-первых, она слишком хорошо знала Питера, и лишь во-вторых — что ближайшая ветка сосны находится на высоте пятнадцати метров.
Если бы на его месте был Эндер — да, тогда бы она побежала, сломя голову, будто неуклюжая корова! Эта мысль обожгла разум Питера, и он едва поборол искушение повернуться и впериться взглядом туда, где затаилась Валентина. Однако здравый смысл взял вверх, и Питер продолжил беззаботно собираться в обратный путь, пока его дражайшие родители не начали обзванивать морги.