***
Можно было бы сказать, что в комнате воцарилась тишина, если бы не свирепствующая за окном непогода. Наконец Диана осмелилась нарушить затянувшееся молчание: — Прошу вас, простите моего отца, он… — Он прав, Диана, я действительно лжец, мерзавец и подлец. Голова словно чугунная. Очертания комнаты начинают потихоньку расплываться. Не в силах больше бороться с усталостью, опускаю голову на колени Дианы и закрываю глаза. — Поговори со мной о чем-нибудь. Расскажи о книгах, которые ты успела прочесть за последнее время, о том, что радовало тебя, и о том, что тревожило, какие мысли тебя посещали. Расскажи мне все. Диана начинает рассказ, поначалу сбивчиво, но постепенно ее голос становится все увереннее. Я не вслушиваюсь в то, что она говорит, но мне нравится ее голос, он действует на меня успокаивающе. Нет, не только он, но и само ее присутствие. Каждый раз после подобных встреч, неважно, что мы обсуждаем, говорит ли только она или только я, странный, непривычный покой надолго воцаряется в моей душе. Мне кажется, я сам становлюсь немного чище, как будто этой девушке удается заронить в мою душу искру того спокойного, согревающего огня, который горит в ее сердце. Даже игрушки ломать желания нет, как бы ни нервировали меня окружающие. Но потом все становится по-прежнему… Только спрашивается, кого ты хочешь обмануть, Винсент Найтрей? Сам подумай, разве может даже самая маленькая искорка света пробиться сквозь тьму, окружающую душу человека, рожденного приносить несчастья? Это чувство всего лишь иллюзия, светлое нечто, подобное лучам заходящего солнца, чьи отблески ненадолго озаряют морскую гладь, но не способны проникнуть в глубины, где по-прежнему царит непроглядный мрак. Ты, должно быть, колдунья, Диана, не иначе, а я, словно зачарованный, не могу коснуться тебя и не могу уйти. Я знаю, что все это ни к чему не приведет, да я и не хочу, чтобы привело. Вовсе не подумай, что во мне проснулась совесть, и поэтому я решил пощадить тебя и не пятнать твою чистоту. Ничего подобного. Просто я эгоист, эгоист до мозга костей. Ведь если я попытаюсь тебя соблазнить, неважно, станешь ли ты еще одной моей жертвой, или с ужасом оттолкнешь меня, эти тихие встречи, после которых мне так хорошо и спокойно, закончатся, а я не хочу терять такое удовольствие. Диана, я помню нашу первую встречу на балу. Ты была прекраснее всех в тот вечер, хотя сама, конечно же, этого не понимала и молча, склонив голову, сидела у стены. Расфуфыренные курицы, смердящие дорогими духами, бросали пренебрежительные взгляды на твое скоромное платье и простенькие украшения, а кавалеры, с сожалением вздохнув, проходили мимо и выбирали дам побогаче. Когда я пригласил тебя, ты так смутилась, что весь танец не смела на меня глаза поднять. Потом я узнал тебя ближе. Оказалось, в тебе нет ни капли легкомыслия, свойственного молодым девушкам в твои годы, твоя серьезность, обстоятельность суждений и искренняя вера в добро забавляли меня. Диана вдруг замолкает. Что это? Ее слеза обожгла мою щеку. Я с трудом сдерживаю охватившее меня бешенство, так и хочется подняться и крикнуть: «Дура, не нужна мне твоя жалость! Со мной-то все ясно, а ты, почему ты здесь, почему не бежишь от меня? Почему не боишься? Ты же далеко не глупа, ты должна все понимать, ну или хотя бы чувствовать! Разве не я сам в минуты, когда меня начинало тянуть на откровенность, как бы невзначай не приподнимал перед тобой завесу, покрывающую мои тайны, и мрачными намеками не давал понять, что за человек на самом деле перед тобой? И ты все еще можешь согревать у себя на коленях подобную смертоносную гадюку? Да еще и жалеть? Ты, должно быть, святая, Диана Олверти? Или все-таки колдунья? Кто же ты на самом деле?» — Господин Винсент, если бы я только могла вам чем-нибудь помочь… — Могла бы. Ты могла бы спасти меня, появись в моей жизни раньше. Ведь в этой девушке, несмотря на ее робость, ощущалась внутренняя сила, возможно, если бы она была нашей старшей сестрой, Гилберту бы не приходилось так тяжело из-за меня. Она смогла бы защитить нас и согреть своей заботой, а ее смирение и мужество стали бы для нас примером. Будь она со мной тогда, та женщина, возможно, не посмела бы приблизиться. — Но довольно, не будем об этом, лучше спой мне что-нибудь.***
Диана, вздохнув, садится за рояль. Некоторое время она сидит неподвижно, не в силах отвести взгляд от этого странного человека, который вел себя сегодня как капризный, больной ребенок. Каким же усталым, несчастным и бесконечно одиноким казался он ей в этот вечер! Но вот прозвучали первые аккорды, Диана начала петь: Little child, be not afraid Though rain pounds harshly against the glass Like an unwanted stranger, there is no danger I am here tonight «Она, должно быть, смеется надо мной», — с негодованием думаю я, вслушиваясь в слова песни. Однако, сам не знаю почему, не могу сдержать улыбки. Эта мелодия, этот чистый голос, как сияющий луч света в кромешной тьме, зовет и манит за собой, обещая новый день, новую надежду, а возможно, и новую жизнь… And someday you'll know That nature is so The same rain that draws you near me Falls on rivers and land On forests and sand Makes the beautiful world that you'll see In the morning. Но, увы, поздно, слишком поздно, как бы ярок и светел не был этот луч, он не сможет разогнать мрак прошлого, луч погаснет, и тьма сгустится вновь… Девушка закончила играть и теперь сидела, подперев подбородок рукой, и смотрела на безмятежно улыбающегося во сне человека. Какие бы бури и грозы не гремели в этой душе, сейчас горизонт был чист, все было спокойно. Где-то в отдалении еще слышались раскаты грома. Шум дождя постепенно стихал.