***
– Кажется, я опять сломался. Твоя фраза как ножом обрубила меня. Я замолк, переспросил тебя и понял, что уже дремлешь. Разговариваешь во сне? Что-то новенькое. Хотел разбудить, но пожалел. Надо перетащить тебя с крыши в комнату, а то еще замерзнешь, окочуришься. Еле взвалил тебя на плечи. Усталое, размякшее от пива и дремоты тело. «Главное не уронить», - мелькнуло в голове. А то придется не только собирать тебя по кускам, но и выслушивать отменные ругательства. Кстати, что ты там говорил? О чем ты? Я снова перестал тебя понимать. Вроде все налаживается. Я стараюсь хорошо басить, вы с ребятами даже хвалили меня пару раз. Мы только вернулись из тура по Скандинавии, скоро намечается еще один. Альбом, в конце концов, скоро выйдет. Все круто. Но ты ходишь потерянный. Меньше смеешься просто так. Ты говоришь – сломался. Может просто духу не хватает? Злобный панк, конечно. Устал корчить рожи журналистам и прочим тварям. Ничего, Джонни. Макларен что-то говорил про Америку. Я уверен, будет тур. Вот где мы себя покажем! Утрем нос тупым ковбоям и вонючим хиппи. Хм... Сопишь во сне. Но твои веки дергаются нервно. Еле заметно, но я вижу. Плохой знак. Черт, не хочется отставлять тебя здесь одного, но придется. Есть маза достать кое-что новенькое, говорят, крышу сносит на раз.***
По пути из одного клуба, в котором мы несколько раз выступали еще с Мэтлоком, есть небольшой проулок, так, проход между домами. В одном из них, кажется, даже есть бар. Как ни странно, этот проулок почти единственное более-менее освещенное место в округе. Можно подробно разглядеть шероховатую поверхность когда-то желтых стен. Здесь на удивление чисто, видимо свет отпугивает мелких хулиганов. Хотя несколько полуистертых, замытых надписей еще виднеется. Среди них, я уверен, твоей рукой выведено: «God Save Johnny»... Каждый раз, когда мы там проходили, меня охватывало странное чувство. Что-то совсем другое. Даже запах. Как будто дым от сотен сигарет смешивается с пылью и, подогреваемый воздухом из узких верхних вентиляционных окон, постепенно оседает на асфальт. Ты почти осязаешь его. Знаешь, здесь всегда тепло. А выходишь за границы этого места – тебя сразу втаскивает в реальность холодный туман, так, что даже кости мерзнут. Хотя о чем я? Ты это знаешь. Как-то мы шли только с тобой, вдвоем. Пьяные, еще и укурились тогда по-полной. Я не помню. Всё так расплывчато. Впереди дорога, нас, вроде, ждали. Но в этом месте мы остановились почти одновременно. Слышно только жужжание электричества. И несколько твоих слов на выдохе: – Я хочу тебя ударить. Чтобы кровь хлынула из носа, а ты бы размазывал ее по своему лицу. Я почти не удивился. Думаешь, что дал мне шанс увернуться, разыгрывая злодея. В этом мы похожи. – Ты сама любезность, Сидни, – бью под дых. А ты думал я покорно дам тебе шанс? От неожиданности моего удара ты даже присел на асфальт. Минута. Ты достал сигарету. – Не строй из себя идиота, – все еще смотришь вниз, но я знаю, что ты меня внимательно слушаешь. – И не лги мне, слышишь, никогда. Бросаешь взгляд на меня. Не могу удержаться. Провожу рукой по твоей бледной щеке, затем останавливаю ее на губах. Ты чуть прижимаешься к моим пальцам... Обмениваемся взглядами. Пытаемся читать друг друга, но разум затуманен. Да и письмена слишком странные, запутанные. Запомнить бы... Ты резко встаешь, отходя, прикуриваешь. Мелкая крошка стены впилась во влажные ладони. Остались следы. Хотя я заметил это позже, когда мы быстрым шагом шли уже по другой улице. Меня охватил озноб, хотелось только выпить еще. Я сам не понял, что это было. Точнее, что это значило. А ты сразу завалился спать. Утром быстро свалил. И сегодня тоже. Обстоятельства другие, но ты всегда куда-то уходишь. Куда-то, даа... чертов... Ты точишь мои мысли постоянно. В голове только звон, иногда сладкие мои видения. Но они сменяются, нет, не горечью, но чем-то похожим. Трата времени. Мои мысли о тебе треплют мелкие раны и царапают меня изнутри. Живу как будто на автомате, фоном. Все служит лишь фоном для моей жизни, и я сам – фон. Просто шум. Шум из ничего. Белый шум. Черный цвет. Черная кожа твоей куртки. Твой запах... снова сбивает меня с пути.***
Я проторчал полночи на улице, нужный мне человек появился ближе к утру. Но он мог предложить только глупые спиды. Делать нечего, взял, что было. Денег осталось прилично. Ну и зачем они мне? Есть идея. Жрать охота. Пошел на поиски чего-нибудь съедобного. Ежусь от утреннего холода, поэтому шагаю быстро. Набрел на палатку с хот-догами и картошкой, отлично, заправлюсь по-полной. Взял еду, побрел к трубам неподалеку. Их тут то ли демонтируют, то ли укладывают. Лондон, мать его, все время что-то строят. Устроился, только начал вгрызаться в хот-дог, увидел трех ребят – двух пацанов, рыжего и цыганенка, лет 12-14, и совсем мелкую девчонку. Наверно сестричка того, рыжего. Она тащится еле-еле, размазывает сопли по лицу. А старший нацепил на себя маску Мистера Роттена, такой же серьезный и потерянный одновременно. И правда похож, ха. - Люси, давай быстрее, тебе нельзя опаздывать. Да и мне тоже, если хочешь сегодня пообедать. Я смекнул, наверно пацан уже работает, спешит на смену. Заштопанные вещи, впалые щеки. Живут наверно впроголодь... – Эй, мелкий! Быстрый взгляд, оценивает ситуацию, параллельно загораживая сестру. Видимо привык к теддам. Увидел, что я один, к тому же сижу спокойно, руки заняты едой. Не сразу решается подойти, буркнул что-то напрягшемуся цыганенку – тот взял девчонку за руку, другая рука стиснулась в кулак. Рыжий подходит. – Что надо? – У меня есть что-то, что пригодится тебе больше, чем мне, – ловлю недоуменный взгляд, – ага, правда. Достаю из кармана смятые в шарик фунты. – Мне не нужна милостыня. – Зато твоей сестре нужны новые ботинки. А я потрачу эти деньги на какое-нибудь дерьмо. Держи, они мне не нужны. Глаза обоих пацанов стали размером с блюдца, клянусь. – С-спасибо, сэр. – Ахах, то же мне «сэра» нашел, чувак. На, угощайся картошкой, вкусная, честно.***
Мысли – прочь. Надо собраться и что-то сделать. Вместо этого курю. Недолго, спустя две сигареты ставлю пластинку. Catch a Fire. Сейчас бы другого огонька. Поджигаю следующего никотинового солдата. Тлеет. Я выпадаю из реальности.***
Я увидел как Джонни стоял посреди комнаты и медленно раскачивался в такт музыке. Он не увидел меня. Его глаза были прикрыты, а губы мелко шептали слова песни, иногда просто появлялась улыбка. Это было похоже на таинственный обряд, все его тело как-то пульсировало, отвечало музыке. Я боялся сделать вдох, а он медленно поворачивался туда-сюда, плечи иногда дергались, обозначая акценты. Солнце пробивалось из-за пыльных занавесок и скользило по его лицу и волосам, которые вспыхивали на нем как пламя. Пламя этого слишком жаркого лета. Я чувствовал, как все кипит вокруг. И я закипаю тоже. Это ритм Джонни, его кожа покрыта потом. И зачем ему эта расстегнутая рубашка, все равно ведь мокрая? Мое дыхание горячее. Продолжаю винить лето в этом, а сам боюсь нарушить покой своего друга, хоть и взгляд оторвать не могу. Еще чуть-чуть. Он так редко дает увидеть себя настоящего. Чувствую себя вором. Прикрыл глаза. Представляю свои пальцы на его коже. Слишком горячо. Но я бы стерпел, прикосновение бы не прервал. Сажусь на пол и облокачиваюсь на стену. Я просто подожду его. Наверно я как-то быстро задремал под голос Марли, и выронил банку пива из руки, или пластинка закончилась. – Сидни?.. Открыл глаза и улыбнулся. – Ага. Ты не представляешь, что я сегодня делал! – я сразу начал говорить, чтобы Джон не спросил, сколько времени я наблюдал за ним. Он и так понял, что мне просто было хорошо рядом.***
Сидни... Он сидел и взахлеб рассказывал мне о встреченных им ребятишках. Казалось, он знает уже всех их друзей, любимую породу собак и какой крепости чай готовит их мама. Ах, да, и знаменитый праздничный рыбный пирог тети Дженни! Он говорил и говорил, а я лишь смотрел на его лицо. Ловил все перемены. Его ехидство, гордость собой, доброта глаз и тонкая улыбка, совсем не такая, когда он рассказывал мне о том, как его надули ночью. Я облизнул губы – картошка, что он принес, была слишком соленой. Он все треплется и треплется, несет уже откровенную чушь. Видно, успел подкрепиться не только картошкой. Раскуриваю очередную сигарету, добавляя в атмосферу комнаты еще кубометр дыма. Гребаный август только начался, а значит, у чёртовой жары есть еще месяц, чтобы свести меня в гроб. Ну, или с ума, как минимум. И Сидни ей в этом охотно помогает. Ловлю себя на том, что разглядываю его губы, наблюдаю за тем, как он произносит слова. Так увлекся, что пропускаю момент, когда он замолчал. Торопливо поднимаю взгляд, но Сид на меня уже не смотрит – откинулся на спину, распластываясь по паркету, собирая с него прохладу. По полу хоть немного тянет ветерком. – Хэй, Джонни, сгоняй за пивком, а? – лениво тянет. Совсем обнаглел. Послать бы его куда подальше, но почему-то поднимаюсь и тащусь к холодильнику. А по возвращению мстительно бросаю ледяную банку ему на живот. Он охает от неожиданности и пытается охладить о посудину ладони и лоб. Я переворачиваю пластинку, и старина Боб снова с нами. Сползаю по стене на пол, в такую жару мозги плавятся, закрываю глаза и, кажется, что уже никогда не открою. Воздух такой густой, что звуки Kinky Reggae растекаются по нему и вползают в уши с запозданием. Можно свихнуться. Вздрагиваю, когда внезапно ощущаю лед на щеке, такое странное ощущение, совсем неуместное здесь и сейчас. Распахиваю глаза – это пальцы Сидни, перенявшие холод пивной банки. Он так и не открыл ее. Капельки воды и кусочки льда, тая, прокладывают себе дорожки по ее жестяному боку. Сид собирает их пальцами и размазывает этот ничтожный холод по моему виску, где он тут же смешивается с горячими каплями пота. Я глубоко вздыхаю и заворожено пялюсь на то, как Сидни снова проводит пальцами по банке, а потом опять тянется ко мне. Новая холодная дорожка, на этот раз по лбу. Тяжело сглатываю, рот совсем сухой. Мысли разбегаются, и я все еще слежу за его пальцами. Движения такие медленные, что я понимаю – он тоже растерян и не знает, что делать дальше. Мысли-мысли. «А что, если?»... Отшутиться – значит обидеть. Снова терпеть его укоризненные взгляды. И разочарование в голосе. Я просил Сидни не врать мне. Но я сам... Молчание тоже ложь. Смотрю в его глаза. Жженый сахар. Все. – Я так больше не могу, – цежу сквозь зубы. Его глаза широко распахиваются, зрачки стремительно расширяются. Напрягся. Прислушивается. Видимо, уже приготовился выслушать скучную тираду. Хер тебе. Резко подаюсь вперед и впиваюсь в его тонкие губы. Он отвечает? Удивляться буду потом. – Ай, сучонок, – вздрагиваю, когда он кусает за губу. Отпрянули друг от друга. Дышим часто. Лихорадочно пытаюсь понять, что, мать твою, это. Душно. Где-то вдалеке, наверное, гроза. Все это на заднем плане. Он только слегка улыбается. Прямо передо мной. Плевать. Я хочу больше.