мгновения

Микки больше не понимает, что происходит, он не в состоянии оценивать и анализировать ситуацию, когда чертов Галлагер горячо шепчет своему парню на ухо, как любит его, втрахивая Милковича в старый, провонявший дешевым виски, сигаретами и спермой матрас. Микки слишком запутался в себе, своих эмоциях и ощущениях, сейчас он не уверен совершенно ни в чем, кроме того, что Йен делает его мир таким охуительно-прекрасным, каким Милкович не живет даже во снах. Микки касается щеки спящего Галлагера, проводит подушечкой большого пальца по чуть приоткрытым влажным губам и понимает, что его место здесь, рядом с рыжим беззаботным любителем потрахаться и повеселиться. Рядом с тем самым единственным человеком, который способен дать ощущение настоящей жизни в этой блядской дыре, да и вообще в этом хуевом до острой тошноты мире. Собственно, Милковича и так начинает мутить от настолько несвойственных ему радужно-чудесных мыслей какого-нибудь конченого пидора. - Твою ж мать, - цедит сквозь зубы Микки, спотыкаясь о разбросанное по полу шмотье его женушки-шлюхи, а потом шипит бесконечные проклятия, наступив на хуй знает откуда взявшееся битое стекло. Осколок вонзился прямо в ступню, повсюду кровища, дико хочется заорать, но в соседней комнате все еще спит Йен, поэтому Милкович кусает кулак и жмурится до белых мерцающих точек. Микки сидит на холодном крыльце, выкуривая очередную сигарету. Слева алеет яркая полоса горизонта, только-только показался пурпурный диск восходящего солнца. Парень замирает, наблюдая за рассветом, оказывается Галлагер был прав и восход правда выглядит нелепо красивым среди старых грязных домов, гор мусора и серой реальности этого района в общем. Милкович криво ухмыляется, еще немного с рыжим и он станет одной из тех романтичных ноющих сучек, которые любят запах роз, звездное небо и прочую такую хрень. Из раздумий о невеселом ближайшем будущем Микки вырывает омерзительный скрип открывающейся двери и резкий запах дешевого одеколона еще одного клиента вперемешку с куревом и перегаром. Светлана стоит сзади, опершись плечом о дверной косяк и сверлит мужа таким взглядом, которому мог бы позавидовать особо опасный серийный убийца. - Ты любишь его? – Милковича словно обдают ледяной водой, его жена выплевывает эти слова так, будто боится испачкаться ими. Светлана, видимо, не принимает во внимание то, что она гребаная шлюха и грязнее ее сейчас в доме никого нет. Микки никак не реагирует, делает новую затяжку и продолжает пялиться на горизонт, надеясь, что это сможет помочь его жене исчезнуть как пиздец какому мрачному видению. Не дождавшись ответа, Светлана делает пару шагов к мужу и пинает его ногой, тот от неожиданности роняет сигарету и ударяется виском о деревянные перила. - Да ты в конец охуела, что ли?! – орет взбешенный Милкович, вскакивая и пытаясь перебороть желание въебать своей ненаглядной жене, сжимает кулаки так, что на ладонях остаются багровые следы-полумесяцы ногтей. Они смотрят друг на друга всего несколько секунд, но этого времени вполне хватает на взаимное мысленное представление в подробностях убийства и похорон. - Гребаный мудак! - кричит Светлана в ответ, срываясь на хрип и на слезы, но Микки уже не слышит. Милкович стоит возле спящего Йена, нервно кусает нижнюю губу, наблюдая за тем, как вздрагивают длинные ресницы Галлагера, слышит его ровное успокаивающее дыхание, любуется ярко-рыжими солнечными волосами и веснушками на щеках. В такие мгновения Микки как будто чувствует себя кем-то другим, абсолютно отличным от себя самого человеком, кем-то лучшим, чем он есть на самом деле. И за эти мгновения, мгновения перемен, которые дает ему Йен, он готов отдать все, что у него есть. Микки готов променять всю свою дерьмовую жизнь лишь только на пару таких минут свободы от собственных мыслей и предрассудков, пару минут свободы от самого себя.