Бегущая к небу

- Откуда у вас эта картина? – пожилая колдунья не могла отвести взгляд от пейзажа с вполне заурядным сюжетом, единственной примечательной чертой которого были удивительно насыщенные, живые цвета. На холсте до самого горизонта яркой зеленью раскинулось поле, в небе оранжево-багровыми полосами пламенел закат; широко раскинув руки навстречу солнцу, посреди луга застыла девушка; в нижнем углу на примятой траве сидела немного небрежная темная фигура с мольбертом. Казалось, все в этой картине дышало жизнью: ветер шевелил тщательно прорисованный ковер луговых трав и трепал волосы мужчины, заходящее солнце щедро разливало по полю теплый свет, и торопливо наносил последние штрихи художник – только девушка на картине оставалась неподвижной, словно на нее не хватило магии… или веры. - Только сегодня притащил какой-то старьевщик. Он утверждал, что холст написан во время Последней Войны. Врал наверняка, проходимец, но как убедительно врал… - Не врал. - Что, простите? - Сколько вы за нее хотите? - Я думаю она стоит…, - продавец слегка запнулся, поспешно прикидывая, сколько можно стрясти со странной посетительницы. – Пятьдесят галеонов, да. - Я покупаю, - пожилая женщина вытащила кошелек и, не открывая, небрежно бросила его на витрину. Шустрый помощник за прилавком быстро подхватил мешочек, потянул за тесемки, заглядывая, и присвистнул: в кошельке было галеонов семьдесят, не меньше. Лучезарно улыбаясь щедрой покупательнице, он аккуратно упаковал картину и даже любезно предложил доставить ее на дом. Старуха отказалась, забрала покупку, бережно прижимая сверток к груди, вышла из магазинчика и аппарировала. Продавец, все это время пристально наблюдавший за ней, удовлетворенно хмыкнул. Вернувшись домой, ведьма педантично закрыла дверь на замок и тут же, в прихожей, устало осела на пол и зажмурилась, не выпуская из рук драгоценного приобретения. Седые пряди выбились из некогда аккуратного пучка, а плечи мелко подрагивали – казалось, она беззвучно плачет, но когда женщина наконец открыла глаза, они были совершенно сухими и лишь лихорадочно блестели. Тяжело поднявшись с паркета, она прошла в гостиную, слегка трясущимися руками бережно сняла с картины упаковку и замерла, вглядываясь в свое давно утраченное прошлое… *** - Скажите, профессор… Война когда-нибудь закончится? - Ну разумеется, Гермиона. Мы обязательно победим. Неужели у тебя появились сомнения? - Не только у меня. У всех... у многих возникает тот же самый вопрос. С тех пор как профессор Дамблдор…, - девушка резко осеклась, виновато опустив голову. Говорить о гибели волшебника по-прежнему было больно. Минерва МакГонагалл лишь вздохнула, крепко обняв свою лучшую ученицу. Здесь и сейчас, когда студенты и преподаватели на равных боролись за будущее, субординация была забыта: Сириус Блэк напропалую флиртовал со старшекурсницами–райвенкловками, пытаясь напомнить им, что в этом мире есть еще что-то кроме бесконечного страха, боли и смерти. Тонкс развлекала нескольких первогодок, осиротевших в самом начале войны – когда учеников младших курсов поспешно эвакуировали, этих ребят некуда было отправить, и поэтому они остались здесь, с взрослыми. «Еще! Еще!» – счастливо хлопали в ладоши мальчики и девочки, и Нимфадора под заливистый детский смех меняла цвет волос с зеленого на ядовито-розовый, одновременно делая из носа свиной пятачок. Гермиона на мгновение прижалась к пожилой женщине, вдыхая знакомый запах мелиссы, но почти сразу же отстранилась и, пробормотав что-то о Больничном крыле, поспешно вышла из Большого Зала, где, как правило, собирались все защитники замка. После гибели Дамблдора взятие Хогвартса стало для Волдеморта навязчивой идеей номер два – после смерти Гарри, разумеется. И вот уже две недели как Пожиратели упорно осаждают замок, изматывая противников внезапными, жестокими налетами. Последний был два дня назад, и теперь у мадам Помфри прибавилось тяжелых пациентов: Колин Криви, полезший со своей камерой в самое пекло и угодивший под какое-то до сих пор нераспознанное проклятье, и Рон Уизли, прикрывший собой побежавшего на выручку брату Дениса. *** Дверь Больничного крыла тихо скрипнула, впуская огромный поднос, заставленный пробирками, и бережно левитирующего его мага. Голоса за одной из ширм замолчали, и навстречу мужчине, благодарно всплеснув руками, вышла медиковедьма: - Спасибо, Северус. Что бы я без тебя делала? Мужчина лишь плотнее сжал губы, едва заметно поморщившись. - Не смей, слышишь? Ты не виноват, - сердито зашипела Поппи. – Кто мог знать, что мисс Паркинсон побежит к Пожирателям, едва… - Если бы я не утратил осмотрительность, то сейчас они, - кивок на ближайшие койки, - были бы в порядке. - Невозможно предусмотреть все, пойми наконец. А сейчас ступай лучше, тебе не помешал бы отдых. Снейп резко развернулся и молча вылетел из Больничного крыла, не забыв, впрочем, придержать тяжелую дверь, чтобы та не хлопнула. Мадам Помфри только грустно покачала головой и зашла вновь за ширму, возобновив прерванный появлением зельевара спор. Когда Северус вернулся в класс зельеварения, там уже был Поттер. Нисколько не удивившись его визиту, профессор лишь жестом пригласил Гарри пройти дальше, в его кабинет. Пока гриффиндорец устраивался в одном из кресел, Снейп внимательно рассматривал юношу, в одночасье ставшего взрослым под свалившимся на него со смертью Дамблдора грузом полной ответственности. Гриффиндорец приходил к нему уже не в первый раз, и почти всегда молчал. Да им и не нужны были слова – оба знали, что живыми им из этой войны не выбраться. Покойный директор с присущей ему легкостью определил главных героев последнего представления, изящно прописав сюжет Великой Победы, в котором должны были умереть все основные персонажи. Во имя Светлого Будущего, разумеется. С тех пор как Альбус погиб, Северус с каждым днем ненавидел старика все сильней и яростней, проклиная его извращенное представление о добре. И сейчас, смотря в серьезные глаза того, кому отведена была роль главной жертвы, он, как обычно, не мог подобрать нужных слов. Открыв ящик стола, профессор достал бутылку виски и пару стаканов – лучшее, что пришло ему в голову. Так они и сидели, в молчании потягивая янтарную жидкость и понимая друг друга без слов. Когда Гарри ушел, Северус еще какое-то время сидел в абсолютной тишине, судорожно сжимая в руке пустой стакан. От своих раздумий он очнулся, только когда почувствовал резкую боль в ладони: оказалось, он настолько сильно сдавил стакан, что тот не выдержал, и осколки глубоко впились в незащищенную плоть. Выругавшись, Снейп убрал стекло из раны и замер, разглядывая выступившую кровь, а где-то в коридоре замка гулко рухнули доспехи и безумно заулюлюкал Пивз. *** Астрономическая башня издавна считалась прибежищем влюбленных, ищущих уединения. Гермиона же любила продуваемую со всех сторон смотровую площадку башни за открывающийся с нее вид. Девушка приходила сюда любоваться на закаты, и каждый раз, когда на ее глазах оранжево-красный солнечный диск неспешно скатывался за горизонт, щедро рассыпая по раскинувшемуся полю теплый свет и окрашивая облака во всевозможные оттенки розового, сердце щемило от красоты и безысходности. Заслышав за спиной шаги, гриффиндорка обернулась и радостно улыбнулась подошедшему мужчине: - Здравствуйте, профессор Снейп! - Добрый вечер, мисс Грейнджер. Не обращая более на девушку никакого внимания, Северус принялся устанавливать мольберт с закрепленным на нем холстом. Гермиона никак не могла понять, откуда тот брался: магически уменьшать картину было нельзя – она уже успела об этом спросить, а прятать холст было совершенно некуда. Сам Снейп на ее расспросы лишь недовольно хмыкал. Видеть профессора таким… открытым мало кому доводилось, и девушка втайне очень гордилась тем, что относится к числу этих людей. Вот и сейчас она, осторожно присев на широкие перила, внимательно разглядывала работающего мужчину. - Профессор Снейп? - …? - А сегодня вы мне, наконец, покажите, что у вас получилось? - Нет. - Как? Почему? Пожалуйста! - Нет. - Знаете, это несправедливо. Я развлекаю вас здесь уже неделю, а вы даже не можете показать свой рисунок? - Мисс Грейнджер, я не просил вас развлекать меня. Более того, вас здесь никто не держит. Гермиона попыталась обидеться. Впрочем, надолго ее не хватило, и уже через десять минут она о чем-то увлеченно расспрашивала, с интересом слушая сдержанные, но емкие ответы. Рассказывая о каком-то забавном случае из прошлой, мирной жизни, девушка вскарабкалась на перила и стала ходить по ним взад и вперед, иногда взлохмачивая волосы – привычка, позаимствованная у Гарри. Повернувшись к закату, Грейнджер замолчала на полуслове и восхищенно выдохнула. Когда она снова заговорила, голос ее зазвучал приглушенно: - Знаете, профессор… Я не верю, что это когда-нибудь закончится. Это отвратительно, да, но я теряю надежду. Мне больно смотреть на детей, которые остались в замке. В чем их вина? Почему они должны страдать и умирать вместе с нами? А так хочется мира, Мерлин подери! Мира и вот этих сумасшедших закатов. Чтобы можно было смеяться искренне, не стыдясь своей радости, выходить на улицу, не опасаясь удара в спину. А еще – бежать по небу. Видите дорожку света на траве? Разбежаться по ней до горизонта – и взлететь. На этих словах она раскинула руки, показывая, как бы она полетела навстречу заходящему солнцу, и повернулась к профессору. Посмотрев на него, Гермиона смущенно замолчала, теряясь под пристальным взглядом. Неуверенно потоптавшись, она собралась слезать с ограждения и с удивлением увидела протянутую руку, – когда только успел? – в которую с непонятным волнением вложила свою ладонь. Спрыгнув с перил, гриффиндорка практически уткнулась носом в мужскую грудь, затянутую плотной тканью сюртука, и замерла в ожидании, не осмеливаясь поднять глаз, пока не почувствовала прикосновение к волосам. Судорожный вздох, полный доверия взгляд… Кто из них начал поцелуй – они не помнили, но в нем не было любви, лишь отчаяние, переходившее в сумасшедшую, пьянящую надежду. Оторвавшись, наконец, друг от друга, они просто стояли, обнимаясь, молча, делясь остатками тепла и веры. Когда Северус заговорил, его дыхание зашевелило волосы на макушке прижимавшейся к нему девушки: - С потерей надежды, мисс Грейнджер, пропадает смысл борьбы. Не думаю, что вы сможете смотреть в глаза тем детям, про себя подписав каждому из них смертный приговор. Нам есть за что сражаться, и это стоит и нашей веры, и нашей смерти. *** С того заката прошло три дня и еще одно нападение, ознаменовавшееся гибелью Беллатрикс Лейстрендж, павшей от руки – с ума сойти! – Аргуса Филча. Как оказалось, старый завхоз мастерски метал ножи. Неизвестно зачем появившись у прорехи в защитном поле, скрывавшем замок и часть территории вокруг, он спокойно дождался, пока сумасшедшая ведьма погонится за кем-то из учеников, отделившись от основной массы сражающихся, и бросил в нее нож. Один. Этого оказалось вполне достаточно, и искренне ненавидимый ранее старый сквиб в одночасье стал героем в глазах Сириуса Блэка. А потом были похороны. Колин Криви умер, так и не придя в сознание; нашли тело пропавшей накануне Лаванды – опознали только по светлым волосам да кольцу на единственном неповрежденном пальце. Дениса и Парвати поместили в отдельные палаты в Больничном крыле, накачав обоих успокаивающими зельями. В Большом зале шумно сморкался в огромный носовой платок Хагрид, оплакивая Клыка – обычно трусливый пес отважно бросился на Фенрира, защищая своего хозяина. А Гарри буквально поселился в школьном лазарете – теперь соседнюю с Роном кровать занимала Джинни, по-глупому попавшая под срикошетившее проклятье. Все три вечера Гермиона приходила на площадку в поисках надежды, до самой ночи сидела на перилах в одиночестве. Как будто издеваясь над людьми, природа щедро дарила солнечные дни и безмятежно теплые, звездные ночи. На четвертый закат она пришла с бутылкой хереса, выпрошенной у домовиков, но, к своему удивлению, обнаружила там Снейпа и замялась у входа на площадку, не зная, куда спрятать вино. Профессор же предпочел просто не обращать на девушку внимания, нанося широкие мазки на холст. Любопытство пересилило, и Гермиона встала за спиной мужчины, разглядывая результат его работы. Бутылка с громким звоном выпала из ослабевших пальцев, забрызгав незадачливую гриффиндорку: на картине до самого горизонта яркой зеленью раскинулось поле, а небо было сочного оранжево-бордового цвета; широко раскинув руки навстречу закату, словно собираясь взлететь, на дорожке света посреди луга застыла девушка. А в нижнем углу на примятой траве сидела немного небрежная темная фигура с мольбертом. Наложив последний мазок на художника, Северус отложил кисть и устало потянулся. Гермиона стряхнула оцепенение и шагнула вперед; тонкие руки обвили шею мужчины, а над ухом раздался жаркий шепот: «Спасибо!» И было в этот вечер сумасшедше, больно, жарко, страстно. Он забирал ее безысходность, обещая защиту, она отдавала ему себя, даря надежду. Негромкий смех, сдавленный всхлип, тихий стон – и мгновения счастья, разделенные на двоих. *** А утром напали Пожиратели. Одновременно пробив брешь в щите сразу в нескольких местах, они начали бой с первыми лучами солнца. Воздух наполнился криками боли, лучи заклинаний летели со всех сторон. И люди погибали, погибали за то, во что верили, на что надеялись. Защитники замка отдавали свои жизни за Гарри, за желанную победу, за светлое будущее, путь к которому омывали своей кровью; Пожиратели умирали за свои странные, но единственно возможные для них идеалы, зная, что в их мире все будет правильно. Двойная вспышка, и на землю упала очередная фигура в черном плаще и серебряной маске, а напротив на землю осел крохотный профессор Флитвик. Дальше, в утренней дымке раздался пронзительный женский визг, заглушенный утробным ворчанием. Вдруг перед замком воцарилась неестественная, звенящая тишина: главные соперники наконец-то встретились лицом к лицу. Держа палочки наизготовку, они медленно двигались по кругу, не отрывая взглядов друг от друга. Неожиданно один из Пожирателей что-то выкрикнул, и Гарри с Волдемортом оказались отделены от остальных куполом, моментально наполнившимся дымом. Ни звука не доносилось из-за щита, а за его пределами битва разгорелась с новой силой. Гермиона, мадам Помфри и несколько райвенкловецев не давали прорваться врагам в замок, где находились дети и раненые. Гриффиндорка пыталась найти глазами знакомую фигуру в черной мантии, но вокруг царил ад, и невозможно было разглядеть что-либо. А затем время остановилось: из купола, под которым шло самое главное сражение, вырвался столп света, ослепивший всех. И Гермиона потеряла сознание. *** - Слава Мерлину, ты пришла в себя! Омерзительно громкий голос слева заставил поморщиться и прикрыть глаза. - Мадам Помфри, она очнулась! - Арагога тебе под одеяло, Рон… разве можно так орать? – в голове шумело, под закрытыми веками плясали разноцветные пятна, а тошнота не давала сказать все, что хотелось. - Гермиона, деточка, как ты себя чувствуешь? – умелые руки помогли приподняться, а к губам прижался стакан с Восстанавливающим зельем. Стало легче. - Мы победили? Что случилось? Гарри…? - Жив я, жив, черт возьми, - хриплый голос справа заставил повернуться несмотря на вновь подступившую дурноту. Глаза девушки заблестели от слез: видеть друга таким беспомощным было страшно. - Мадам Помфри? – Гермиона повернулась в сторону медиковедьмы. Та лишь грустно покачала головой. Вечером Грейнджер ушла из Больничного крыла, не в силах выносить стоявшей там атмосферы. С трудом передвигая ноги, гриффиндорка брела по коридорам в сторону Большого зала. Едва зайдя туда, она поняла, что совершила ошибку: на полу аккуратными рядами лежали тела погибших. Чтобы вернуть самообладание, девушка прислонилась к косяку и попыталась отдышаться, а затем медленно пошла вдоль рядов, скользя невидящим взглядом по лицам мертвых. Увидев среди них профессора Зельеварения, Гермиона беспомощно осела на пол, хватая ртом воздух. Казалось, мир в одночасье утратил все цвета кроме одного – безжизненно-серого, тусклого, как пыль на камнях замка… *** На глазах пожилой ведьмы наконец-то появились слезы. Со дня Последней Битвы прошло более семидесяти лет. Семидесяти мирных, счастливых, тусклых лет. И сейчас, глядя на старую картину, Гермиона чувствовала, как в её жизнь наконец возвращаются краски, и трясущимися руками нежно гладила старый холст. Оставив драгоценное полотно в комнате, женщина прошла в спальню, где надела свое лучшее платье, поправила прическу, немного подкрасила губы, а затем вернулась гостиную. Поставив картину на диван, она расположилась на полу перед ней и замерла, не отводя взгляд от художника. Вечерело, и уходящее за горизонт солнце забирало вместе со светом жизнь из этого дома. Когда последний луч погас, Гермиона Джейн Грейнджер уже не дышала, а на холсте неизвестного художника, раскинув руки навстречу закату, к небу бежала девушка.