Нарушь их все, Саймон

«Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим» Кирен сидит молча и щурит глаза, явно что-то подозревая. Он пока ничего не говорит, но точно скажет, потому что Саймон залез на сайт Пророка и долго пересматривал последнее видео. Исключительно чтобы проверить, не открыли ли за ними охоту. Саймон тоже молчит, поджимая губы и впитывая каждой частичкой своего мертвого тела присутствие Уокера рядом. Не то, чтобы Монро был действительно верующим. Он не посещал мессы, не причащался каждую неделю, не молился перед едой в прошлой жизни, но он чувствует этот стыд и легкий холодок праведного ужаса, смотря на Кирена. Смотря на него, он нарушает первую заповедь Господа раз и навсегда, сотворяя себе новое божество в лице Уокера. Но об этом он не думает и вряд ли вспомнит в последствии. «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им…» Саймон «одалживает» один из автопортретов Кирена с его стены. Тихо, так чтобы никто не заметил, прячет его у себя в пиджаке рядом с небьющимся сердцем. Глупые сантименты, присущие живым. — Эй, разве ты не останешься на ужин? – Кирен наблюдает за тем, как Монро, держась за живот, раскланивается с его родителями точно китайский болванчик. — Нет, что-то мне нехорошо. – Саймон почти не врет, руки у него трясутся в подобии безумного танца Гарлема. – Пожалуй, мне надо к доку. Кирен пытается что-то сказать, предлагает сходить с ним, но Саймон, не думая о том, как это выглядит в глазах старших Уокеров, клюет того в щеку и быстро выбегает на улицу. В этот момент вся голова забита под завязку мыслями о том, помял ли он портрет или не помял. И через сколько Кирен обнаружит пропажу. Скажет ли он на это что-то или нет? Саймон окончательно сбрендил, похоже, но ему честно наплевать, когда дома он может безнаказанно погладить Кирена по щеке и тихо выдохнуть-вытолкнуть затхлый воздух из легких. «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно…» — О Господи, – Саймон закрывает рукой лицо и отворачивается. Они же мертвые, черт бы их побрал. Они просто не могут возбуждаться. Просто не могут. Саймон еще больше отворачивается к стене. Смотрит на портреты. На месте украденного им уже висит новая Эми. Значит, Кирен заметил. Саймон возвращается взглядом к Уокеру. Кажется, Саймон сгорит в Аду. Уокер стоит босой. Полотенце обернуто вокруг бедер. По коже цвета пепла с волос на пол стекает вода. — О Господь всемогущий, – Монро ловит на себе удивленный взгляд Кирена. – Зачем я связался с блаженным мальчишкой? – Говорит он потолку. Потолок не отвечает, а Кирен лишь пожимает плечами, так и не поняв в чем же было дело. То ли он действительно столь наивный (Саймон точно будет гореть в аду... во всех его чертовых кругах, однозначно), то ли его это забавляет, потому что полотенце с тихим шелестом падает на пол, когда Кирен открывает гребаный шкаф. «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему…» — Я вообще не думаю, что это законно, – Кирен выкидывает очередной пакет с мусором в контейнер около дороги. – Почему они снова заставляют нас работать? — В этот раз они хотя бы определили количество часов, – Саймон втыкает лопату рядом с собой в промерзлую землю и смотрит на Кирена. – А потом мы получим разрешение на выезд. — Но работать семь дней в неделю - это свинство, – Уокер прислоняется плечом к ограде рядом с Саймоном. – Одно меня радует, Гэри топчется здесь вместе с нами и мерзнет. Саймон хмыкает, смотря на разбитое лицо Гэри. Филипп явно переборщил, пытаясь выбить из него дурь. Но ему простительно, если бы не он, Саймон сделал бы это сам, только еще бы догнался голубым забвением. Как у Гэри вообще ума хватило заявить в их присутствии, что смерть Эми была правильной? Так и должно быть со всеми гниляками, серьезно? Видимо, чтобы этот отморозок окончательно не пропил свои ветеранские мозги, совет отправил впахивать его с ними. Восемь часов в сутки, семь дней в неделю. По крайней мере это действовало - вместе с зеленеющими, сходящими с лица синяками, с него сползала прошлая спесь. «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле…» — Отец прислал письмо. Кирен внимательно смотрит на трясущиеся ладони Саймона и кладет руки тому на плечи. Больше тут уже ничем не помочь. — Откроешь? Или мне прочитать? Саймон наблюдает, как руки Кирена медленно опускаются с его плеч к изгибу локтя, проходятся по предплечьям, а затем, погладив запястья, забирают конверт. — Я думаю, не сейчас, – Саймон качает головой и забирает письмо обратно. – Я не готов. Кирен понимающе кивает. «Не убивай» — Ты помнишь, сколько человек ты примерно убил? – Кирен огорошивает Саймона, когда они с его родителями играют в «Монополию». Джем закрывает глаза и, кажется, считает про себя, чтобы успокоиться. — Ну и зачем ты это сейчас вспомнил? – видимо, успокоиться у нее не получается. – Какого хрена, Кирен? Тот пару раз хлопает глазами, привлекая внимание Саймона к его ресницам, а затем уставляется перед собой. — Я случайно. Некоторые вещи невозможно забыть. Они постоянно вертятся в голове как на репите. – Он дергает плечами, словно сбрасывая с себя неприятное ощущение. – Ты вроде уже смирился с чем-то. Принял определенную ношу вины, а потом «Бам!», – он взмахивает рукой, и все вздрагивают. – И ты вспоминаешь еще кого-то. И снова становится невыносимо. Саймон смотрит на него внимательно. Кирен уникальный. Он не боится вспоминать, не боится говорить, не боится быть отвергнутым. Возможно, поэтому его и не отвергают. — Я точно помню пятнадцать, – тихо говорит Саймон, изучая свои руки. – А нашел лишь трех. И только двое были похоронены на кладбище. Сью прикрывает рот рукой. Джем молча смотрит на них. Ей хочется закричать. Побить этих долбоебов, все равно же не почувствуют. — Иногда я стараюсь воспринимать это так, когда становится совсем тяжело... Я думаю, что это была война. – Саймон неуютно растирает шею. – Я не хотел, они не хотели. Череда обстоятельств, сложившихся именно так. Джем коротко выдыхает и бросает косой взгляд на брата, который как-то по-новому смотрит на своего дружка. От злости внутри ничего не остается, и она кидает в оглушающую тишину на удивление легкое: «Давайте не будем об этом». «Не прелюбодействуй» Гэри не хотел быть свидетелем отношений Кирена и Саймона, но после того, как Филипп его избил, градус ненависти к гнилушкам подскочил до температуры близкой к адскому пламени. Поэтому он следил за сраным ирландцем и этим мертвым ангелочком в дурацких штанишках. Не может же быть так все мило у этих тварей? Тем более, если они взялись дежурить ночью в таком месте. Как только это совет допустил? Гэри стоит, зажав себе рот в кладовке, в центре, в котором временно содержатся дикие до их социальной реабилитации. Глаза он закрыть не может, как бы ни уговаривал его голос разума, веки словно залили клеем. Гэри видит обнаженную спину Саймона и пальцы Кирена, нежно гуляющие у него по скобам на ранах. Он слышит тихие вздохи и звуки глубоких, совсем не детских поцелуев. Кэндел кусает свою ладонь изнутри, чувствуя себя зомбаком, пытающимся выгрызти кусок кровоточащей плоти. Глаза все еще невозможно закрыть, а внизу живота становится все жарче. Ему срочно требуется выпить, забыться, уснуть и проспать тысячу тысяч лет. Саймон и Кирен стоят в пол-оборота, но через чуть приоткрытую дверь кладовки все видно, будто Гэри стоит совсем рядом. Он проклинает свое отличное зрение и свои глаза, не желающие закрываться. И Гэри надеется, что на этом все. Что мертвяки больше ни на что не способны. Он ошибается. Кажется, Гэри отстал от жизни, потому что Кирен опускается на колени, и Кэндел закрывает наконец глаза. Чтобы через пару секунд, не выдержав напряжения, снова их открыть. Светлая макушка Кирена ходит ходуном. Туда-сюда. Не очень уверенно, но белесые глаза сияют даже в полумраке от его энтузиазма первооткрывателя. Это похоже на счастье. Саймон смотрит в ответ, приоткрыв рот и что-то шепчет. Кэндел не слышит что именно за шумом крови в ушах. Что-то определенно восторженное. Что-то крайне по-человечески нежное. Что-то очень-очень напоминающее страсть и влюбленность. Что-то, чего сам Гэри никогда не говорил по-настоящему и не слышал в свой адрес. Гэри тихо запускает руку в штаны, синхронно с Саймоном, запускающим свою руку в волосы Кирена. Сегодня Кэндел однозначно напьется до беспамятства. «Не кради» — Саймон, просто признайся, что ты его спер, – Джем стоит в дверях, сложив руки на груди. – Он после нападок Гэри впал в страшную паранойю. Особенно сейчас, когда он пытается его достать, куда бы тот не пошел. — Я ничего не крал, – Саймон скованно сидит на стуле, неестественно выпрямив спину. — Боже, тебя никто не винит. Кирен отличный, и он чертовски круто рисует, – Джем едва заметно улыбается уголками губ. – Просто, когда он узнал, что это не я забрала рисунок, он пошел к родителям. А они тоже не брали. И теперь он думает, что Гэри был здесь. Но этого придурка тут не было, я уверена. Просто скажи Кирену. Это, знаешь, мило. Я думаю, он все поймет. Только не делай такое лицо. «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» — Это был Джулиан, – говорит Саймон полицейским, хотя знает, что это не совсем правда. Потому что он не мог разглядеть в темноте лица нападавшего. Монро смотрит на Кирена, и решает не рисковать. Ведь Джулиан может быть действительно опасен. «Не желай дома ближнего твоего…» Саймон лежит в постели Кирена и разглядывает потолок, изредка бросая косые взгляды на стены в портретах. Иногда ему кажется, что он бы хотел остаться в этих стенах навсегда. Жить в улыбчивой и до боли все понимающей семье Уокеров. Он мечтает, что в один прекрасный день они оживут и станут нормальными. Такими как и все остальные. Что Джем перестанет вздрагивать, смотря на них без грима. Он мечтает – а это нарушение его персональной главной заповеди «Не мечтай». Кирен тихо ложится рядом и кладет голову ему на грудь, словно слышит его мысли. Словно приглашает не бежать, а остаться. Саймон закрывает глаза.